Тимур. Тамерлан

— Я рад, что ты у меня такая умничка. Так вот, я бы хотел с тобой посоветоваться, как лучше поступить.

— Мы могли бы отправиться к моим родителям в Шахрабад.

— Есть люди, знающие, что ты родом из Шахрабада.

— Что же делать?

— Не знаю.

— Послушай, милый, мне кажется, пока что несколько дней тобою никто не заинтересуется. Просто до тебя никому не будет деда. А за это время мы как следует всё обдумаем.

— Скажи, а ты согласилась бы отправиться со мной далеко-далеко?

— Туда, откуда ты родом? В твой Урзан?

— Да, в Урзан. По-русски — Рязань.

— Ну, конечно, родной мой! Только скажи куда, и мы с Маликом покорно последуем за тобою.

— Истадой! Любимая!

Но они ошиблись, полагая, что Искендером ещё долго никто не заинтересуется. Уже на второе утро после того, как Тамерлан сделался мёртвым, Халиль-Султан вызвал любимого мирзу усопшего и спросил:

— Где рукописи? Те, которые вы с измерителем вселенной вели накануне его смерти?

— Они при мне, — ответил Искендер.

— Прошу передать их в моё распоряжение.

Мирза немного поразмыслил, затем твёрдо заявил:

— Простите, ваше высочество, но я не могу выполнить вашу просьбу.

— Это не просьба, а приказ!

— Всё равно.

— Что-о-о?! Это как же понимать?

— Посудите сами, о ярчайшая из искр, вылетевших из костра, именуемого Тамерланом, что это было бы непочтительно по отношению к «кроне чагатаев». Во-первых, по вашим же условиям мы не смеем покамест говорить о смерти каабоподобного. Во-вторых, даже если факт смерти будет окончательно установлен, было бы вежливо дождаться погребения, а уж потом разбирать рукописи покойного.

— М-м-да?.. Я просто хотел почитать записи, нет ли там чего-нибудь относительно того, как хоронить или что делать, если он уснёт сном, подобным нынешнему. Но если ты считаешь…

— Там нет ничего о том, что вас интересует. В последнее время «купол ислама» вспоминал свою раннюю молодость. Что же касается вас лично, то я готов кому угодно подтвердить, что вы были любимейшим из внуков и никого другого Султан-Джамшид не желал видеть на престоле после себя.

— Это хорошо, — разулыбался Халиль-Султан со свойственным ему простодушием. — Я вижу, что дед не случайно любил тебя. Ты благоразумен. И мне ужасно понравилось, как ты назвал меня искрой его костра.

— Самой яркой из искр, — с полупоклоном улыбнулся Искендер.

В эту минуту разговор был внезапно прерван весьма шумной сценой, когда в прихожую перед покоями Тамерлана ворвался не кто иной, как великий темник Аллахдад. Он был в страшном гневе и тащил за шкирку вырывающегося и вопящего лекаря-венецианца Адмона. Швырнув его к ногам Халиль-Султана, прославленный военачальник выхватил из ножен свой кривой меч и взмахнул над головой несчастного еврея.

— Постой, Аллахдад, что ты собираешься делать? — воскликнул царевич.

— Ваше высочество! Позвольте я отрублю ему голову в вашем присутствии, — прорычал темник.

— Но что он сделал? Объяснись вначале!

— Проклятый йахуд! Он явился ко мне вчера вечером и принялся соблазнять какими-то туманными речами, из которых невозможно было понять, то ли наш великий вождь Тамерлан скончался, то ли скончался, но как бы ещё жив, то ли и не жив и не скончался, а где-то такое витает… Но одно я понял определённо — он хотел, чтобы я собрал своё войско, занятое сейчас подготовкой к великому походу на Китай, и пришёл в Самарканд брать власть в свои руки. Разреши мне отделить его голову от шеи!

— Да нет же, нет! — возопил Ицхак бен Ехезкель Адмон. — Всё вовсе не так! Я просто заботился о безопасности государства и счёл нужным предупредить солнцеподобного Аллахдада о том, что в Самарканде могут возникнуть беспорядки.

— Как смеешь ты, поганый муктасид [182] , называть меня солнцеподобным, если лишь Тамерлан подобен солнцу, за что и именуют его Султан-Джамшидом! — воскликнул в гневе Аллахдад.

— Виноват! Каюсь! — затрясся под вновь взметнувшимся мечом жалкий лекарь. — Но не называй меня муктасидом! Вспомни, что сказано в Коране: «И тех, кто следует иудаизму, ждёт щедрая награда у Аллаха» [183] . Ведь пророк Мухаммед лично скрепил завет с сынами Израиля.

182

Муктасид — несколько раз встречающееся в Коране слово, обозначающее людей, уверовавших в Бога, но не самозабвенно. Оно применяется у мусульман по отношению к христианам и в гораздо большей степени — к иудеям.

183

«И тех, кто следует иудаизму, ждёт щедрая награда у Аллаха». — Коран, сура 5, 69. Далее в той же суре следует обширная оговорка, что для получения этой награды иудеи должны отречься от весьма многих своих заблуждений.

— То пророк, — промолвил тут мирза Искендер.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Халиль-Султан.

— Что в той же суре, на которую ссылается почтеннейший мавлоно Ицхак, сказано: «И ты увидишь, что из всех людей сильнее всех вражда к уверовавшим в Бога горит в сердцах язычников и иудеев».

— Ах, — поморщился Халиль-Султан, — ни к чему сейчас эти путаные богословские споры. Не ровен час, Аллахдад снесёт башку этому йахуду, а мавлоно Ицхак — муж полезный и весьма учёный. Эй, стража! Схватите лекаря Ицхака да бросьте его в одиночный зиндан на четыре дня, чтобы он не совал свой нос куда не следует.

Аллахдад, когда увели венецианца, остался в явном разочаровании. Вложив свой меч в ножны, он сказал:

— Ваше высочество, дозвольте мне хотя бы одним глазком взглянуть на измерителя вселенной, дабы удостовериться, что он жив и здоров.

— Он жив, но нездоров, — отвечал царевич, — и находится без сознания.

— Всё равно. Ваше высочество! Ради нашей с вами боевой дружбы! Вспомните, как мы сражались с вами бок о бок в Индии и Сирии!

— Ну, хорошо, — сказал Халиль-Султан. — Только издалека. Не ближе, чем с расстояния пяти шагов.

И он повёл Аллахдада в покои Тамерлана. Мирза Искендер незаметно пристроился к ним сзади. Подойдя к смертному одру великого эмира на пять шагов, Халиль-Султан остановил доблестного военачальника. Некоторое время все стояли молча.

— Ну? — сказал наконец Халиль-Султан. — Теперь ты видишь, что он жив? Видишь, как он едва заметно дышит?

— Да, вижу… — весьма нерешительно ответил Аллахдад.

И в этот миг произошло невероятное. Все трое увидели, как грудь Тамерлана медленно поднялась и опустилась в долгом-долгом глубоком вздохе. Халиль-Султан и Искендер в ужасе отшатнулись, а Аллахдад возликовал и еле сдерживал радостные восклицания.

За этим глубоким вдохом и выдохом не последовало новых. Халиль-Султан дал знак всем выходить. Аллахдал, рассыпавшись в благодарностях, ушёл довольный и успокоенный. Халиль-Султан и Искендер — в мистическом страхе.

— Что это значит, мирза? — спросил царевич. — Я был в полной уверенности, что он мёртв.

— Тамерлан не должен умереть, — ответил Искендер. — Нам нужно как следует подождать его оживления. Я могу быть свободен?

— Да.

Возвращаясь к себе, мирза терялся в догадках. Может быть, это газы блуждают по телу покойника? Но если бы труп разлагался, был бы запах. А запаха он не почувствовал никакого, когда стоял в пяти шагах от смертного одра Тамерлана. Придя в свою комнату, расположенную на втором ярусе Синего дворца, Искендер не нашёл иного занятия, как сесть за продолжение своей повести о поганом царе Самаркандском.