Тиран

— Было бы неучтиво рассказывать. — Он посерьезнел: только дела. — Завтра выступаю со своим отрядом. И хочу выразить озабоченность — серьезную озабоченность. Пойдем ко мне.

Киний вслед за ним стал подниматься по холму от порта. Никомед — влиятельный человек, и им пришлось пройти сквозь строй просителей, деловых партнеров, нищих всех сортов и мастей — и на это ушел целый час, который Киний не мог позволить себе потратить.

Оказавшись в комнате, украшенной отличной, хотя и малопристойной мозаикой и мрамором, Киний с чашей изысканного вина прилег на ложе. Он старался сохранять терпение — Никомед не просто один из его военачальников, но после архонта и, возможно, Клита — самый влиятельный человек в городе. Вероятно, его состояние не меньше, чем у богатых афинян.

— Что у тебя на уме? — спросил Киний.

Никомед восхищался золотым литьем на мече Киния.

— Великолепно! Ты простишь меня, если я признаюсь, что никак не ожидал, что буду тебе завидовать? Хотя я слышал об этом чудесном мече. — Никомед пожал плечами, на его лице появилось холодное выражение. — Мечи не часто переходят из рук в руки — мне нравится острый клинок, который остается у меня. Но рукоять — работа искусного мастера. Из Афин?

Киний покачал головой.

— Мастер афинский, но живет у саков.

— Стиль — великий афинский, но все эти экзотические животные… и Медуза! Или это Медея?

Киний улыбнулся.

— Подозреваю, что Медея.

— Медея? Она ведь убила своих детей, верно? — Никомед поднял бровь. — Это лицо — могу себе представить, как она убивает ребятишек. Прекрасное… но свирепое. А почему здесь Медея?

Киний покачал головой.

— Думаю, просто шутка. Так что у тебя на уме?

Никомед продолжал восхищаться мечом. Потом выпрямился.

— Клеомен объявился, — сказал он.

— Зевс вседержитель! — Киний выругался. — В Гераклее?

— Хуже. В Томисе. Переметнулся к македонянам. Я узнал сегодня утром. Архонт еще не знает.

Киний потер подбородок.

Клеомену, хотя тот и принадлежал к враждебной фракции, были известны все их намерения, во всех подробностях. Он присутствовал на всех встречах городских магнатов — ведь, в конце концов, он сам был одним из них.

— Это может дорого нам обойтись, — сказал Киний.

Никомед кивнул.

— Я уважаю твои приказы, но ведь ты высылаешь из города всех сильных командиров. Не останется никого, кому хватило бы духу противостоять архонту — или Клеомену, если тот появится. А он обязательно появится.

Киний потер подбородок и поморщился. Потом глубоко вздохнул и сказал:

— Ты прав.

— Его кельты могут перебить лучших наших людей, и тогда он закроет ворота. — Никомед выпил свое вино. — Он пять лет улучшал оборону — не хотелось бы мне брать его город.

Киний покачал головой.

— Мы вернем город в три дня.

Никомед глядел с удивлением — на его гладком лице не часто появлялось такое выражение.

— Каким образом?

Киний приподнял бровь, показывая, что хочет, чтобы Никомед догадался сам.

— Измена? — спросил Никомед, но едва сказав это, сам рассмеялся. — Конечно. Мы ведь войско. А все наши люди в городе.

Киний кивнул.

— Мне бы хотелось рассматривать это как упражнение в военной демократии. Хорошо управляемые города могут неопределенно долго выдерживать осаду, конечно, если не случится что-нибудь непредвиденное. Но непопулярное правительство продержится только до тех пор, пока кто-нибудь не откроет ворота. Обычно ждать этого долго не приходится. Тираны…

Киний ощерился.

Никомед наклонился вперед на своем ложе.

— Клянусь богами, ты его искушаешь.

Киний покачал головой.

— Я в такие игры не играю. Мне нужны воины на поле боя — хотя бы для того, чтобы показать сакам, что мы с ними. Но если архонту вздумается свалять дурака, и он начнет действовать… — Киний пожал плечами. — Я не отвечаю за чужие дурные поступки. Так меня научил мой учитель.

Никомед кивнул, глаза его горели — но потом он покачал головой.

— Он все равно сможет причинить ущерб нашей собственности. Напасть на семьи, даже отдать крепость македонцам, если решит, что для него это единственная возможность уцелеть.

Киний кивнул.

— Я думаю, он разумный человек, несмотря на срывы. Ты его недооцениваешь.

— С тобой и Мемноном он ведет себя ровнее, чем в прошлом году. Боюсь, когда вы уйдете… я многого боюсь.

Киний пригладил бороду.

— Чего ты от меня хочешь?

— Оставь здесь мой отряд. — Никомед пожал плечами. — Я присмотрю за архонтом. И смогу справиться с Клеоменом.

Голос его стал суровым.

Киний отрицательно покачал головой.

— Ах, Никомед, ты слишком много работал. Твой отряд лучший из четырех. В день битвы ты мне понадобишься.

Никомед пожал плечами.

— Я так и думал, что ты это скажешь. Ну хорошо, тогда… оставь здесь Клита.

Киний задумчиво потер щеки.

— Пожилые — из рук вон плохи в седле, зато у них лучшие кони и лучшее вооружение.

Никомед наклонился над пространством, разделяющим их ложа, и протянул Кинию его меч рукоятью вперед.

— Большинство их слишком стары для настоящего похода — но достаточно молоды, чтобы носить доспехи и присматривать за тираном.

— Вы с Клитом соперники, — осторожно сказал Киний.

Никомед встал с ложа и прошел к столу, на котором были развернуты с десяток свитков.

— Не в этом. Я предпочел бы остаться: Клит уважает архонта и подобен глине в его руках, — но положение дел он сможет сохранить.

— Тем более причин, чтобы остался он. Архонт по-прежнему мой наниматель. Он автократ, но, насколько я могу судить, до сих пор действовал в рамках законов города. Вы наделили его властью. Он ваше чудовище. — Киний потер бороду. — К тому же я опасаюсь, что ты и Клеомен — это тоже чересчур личное.

Никомед свирепо взглянул на него.

— Так и есть. Я прикончу его при первой возможности.

Киний встал.

— Когда афинское собрание проголосовало за войну с Македонией, многие были против, а теперь лежат мертвыми у Херонеи. Вот демократия.

Никомед проводил Киния до двери.

— Так ты оставишь отряд Клита?

Киний резко кивнул.

— Да.

Никомед улыбнулся, и Киний подумал, не перехитрили ли его.

— Хорошо. Аякса убьет перспектива остаться. А я никогда не видел войну на суше. Она кажется безопаснее морской.