Тишина

— Нет. Моя мать скончалась, когда я был подростком.

Он ничего не говорит о своем отце, и когда он отворачивается от моего отца, я знаю, что он этого не сделает. Прежде чем мой папа успевает задать еще один вопрос, я обращаю внимание отца на себя.

— Папа, я эм... Я подумала, ты должен знать, что я попросила моего друга заняться поиском моей матери.

Он нервно смотрит на меня.

— Ты нашла ее?

— Да, — говорю я ему, а затем добавляю: — Я знаю, что она сделала.

— Милая, мне так жаль. Я не хотел, чтобы ты знала о ней, потому что не хотел, чтобы ты думала…

— Что она не любила меня? — Я вмешалась. — Папа, она не любила меня. Дело в том, что она была больна и подавлена, когда продала меня — это одно, но она очень долго была свободной женщиной и до сих пор не связалась со мной.

— Я не хочу оправдываться за эту женщину и за то, что она сделала. Это был тяжелый период в нашей жизни, от которого мне пришлось отказаться, вот почему, когда ты была маленькой и спрашивала меня, есть ли у тебя мама, я всегда уклонялся. И поскольку ты была ребенком, это было легко сделать.

Я могу говорить об этой женщине, не волнуясь, потому что я отгородилась от этого аспекта своей жизни, даже если это противоречит слову Деклана. Он ясно дал понять, что больше не хочет, чтобы я избегала того, что причиняет мне боль. Но правда моей матери о том, что она сделала со мной, когда я была ребенком, слишком болезненна для меня, чтобы думать об этом, и со всем остальным, что происходит, Деклан с тех пор не поднимал тему моей матери.

— Как ты думаешь, ты когда-нибудь увидишь ее или поговоришь с ней?

— Нет, — твердо заявляю я. — Она никогда не была частью моей жизни, и я не вижу в этом необходимости сейчас.

— Я не хочу говорить вам, что делать в этой ситуации, но я думаю, что держаться подальше — лучший выбор. Я бы боялся, что она только навредит тебе.

— Ты разговаривал с ней после всего этого?

— Нет. Как только ты снова оказалась в моих объятиях, я покончил с ней, и, кроме того дня, когда мне пришлось давать показания на ее суде, я больше никогда с ней не разговаривал и не видел ее.

Когда больше нечего сказать, мы ненадолго замолкаем, прежде чем мой папа пытается разрядить обстановку.

— Скажи мне что-нибудь хорошее. Что-нибудь забавное из твоего детства.

Он понятия не имеет, что в моем детстве нет ничего смешного, но Деклан улавливает разговор до того, как он обрывается, и говорит моему отцу:

— А еще лучше, почему бы тебе не рассказать мне больше об Элизабет. Какой она была маленькой девочкой?

Спасибо тебе, Деклан.

Лицо моего отца мгновенно озаряется улыбкой, когда он размышляет о прошлом.

— Она была вспыльчивой девушкой, но самым милым из возможных способов.

— Итак, я вижу, что часть ее не поколебалась. — Голос Деклана полон юмора, но я продолжаю смотреть на своего отца, пока он продолжает.

— В ее жизни не было никаких женщин, ее окружали только я и пара моих хороших друзей, — говорит он, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Но, так или иначе, ты была такой нежной и розовой, и все, чем должна быть маленькая девочка.

Он говорит это с нежной улыбкой, которая заставляет меня тоже улыбнуться.

Он поворачивается обратно к Деклану и говорит ему:

— Раньше у меня была короткая борода, почти такой же длины, как у тебя, и единственное, что она всегда делала, это терла ее своими крошечными ручками. Она хихикала и говорила мне, что ей нравится, как она хрустит на ее ладонях.

Я смотрю на Деклана, когда мой папа говорит это, потому что я делаю то же самое с бородой Деклана каждый божий день. И я делаю это, потому что это всегда напоминает мне о моем отце, и это просто заставляет меня чувствовать себя хорошо. Деклан пристально смотрит мне в глаза и дарит мне намек на улыбку, когда складывает эти две части головоломки вместе.

— Но какой бы девчушкой она ни была, она все равно хотела быть моей правой рукой, — продолжает он со смешком. — Я помню, когда мы переехали в дом Нортбруков...

— Мы не всегда там жили?

— Нет. После всего, что случилось с твоей мамой, я решил, что будет лучше, если мы с тобой начнем все сначала вместе. Я купил этот дом для нас.

— Я никогда этого не знала, — бормочу я.

— В то время тебе было всего три года, но ты настояла на том, чтобы у тебя был собственный маленький пояс для инструментов, чтобы ты могла помочь мне развесить оконные рамы и картины на стенах. В итоге я нашел один в ближайшем магазине игрушек, и ты с гордостью носила его, следуя за мной по дому.

Я смеюсь, когда он рассказывает мне об этом, говоря:

— Я этого не помню.

— Ну, ты была такой маленькой, но, да, ты доставала свой пластиковый молоток и стучала им по стене каждый раз, когда я забивал гвоздь.

Он на мгновение останавливается и улыбается мне, прежде чем продолжить:

— Было время, когда у меня была пара приятелей, Дэнни и Гаррет. Ты помнишь их?

Я изо всех сил пытаюсь вспомнить прошлое и смутно припоминаю:

— Ты имеешь в виду дядю Дэнни?

— Ты действительно помнишь, —— радостно говорит он. — Дэнни был моим хорошим другом, и он настоял на том, что, поскольку у тебя нет ни тетей, ни дядей, ты должна называть его дядей Дэнни.

— Я не помню его лица или чего—то еще, но я помню дядю Дэнни, — говорю я ему.

Он поворачивается к Деклану и объясняет:

— Мы с Дэнни знали друг друга с двадцати лет, и когда остались только мы с Элизабет, он начал чаще приходить, чтобы провести с ней время. Но в любом случае, — говорит он, возвращая свое внимание к истории. — Я был на чердаке, укладывал изоляцию, потому что она была незакончена, и я хотел превратить ее в складское помещение. Ты была внизу, играла с дядей Дэнни, а я споткнулся, и моя нога соскользнула со стропила, на котором я стоял, и одна моя нога провалилась прямо сквозь пол. — Он начинает смеяться. — Я крикнул вам двоим, и вместо того, чтобы Дэнни пришел мне на помощь, он отвел вас в гараж, где моя нога свисала с потолка. Он поднял тебя, чтобы ты могла дотянуться до меня, и посоветовал тебе снять с меня туфлю и пощекотать мне ногу.

Деклан и я присоединяемся к смеху моего отца, когда он рассказывает эту историю, которую я не помню.

— Чем больше я смеялся, тем больше ты щекотала, и тем больше я начинал проскальзывать. Но я слышал, как ты хихикала, и ты прекрасно проводила время в своей жизни.

— Ну, похоже, твоя нога пережила это испытание, — поддразниваю я.

— Это сработало, — говорит он, а затем поворачивается к Деклану. — Но если вы действительно хотите знать, какой она была в детстве, то она была совершенством. У нее было самое мягкое сердце, и она всегда хотела нравиться людям. Если я говорил ей что—то сделать, она всегда делала это и никогда не сопротивлялась мне. Она была доброй и чувствительной, — говорит он, а затем смотрит на меня, заканчивая: — И она была воплощением каждой моей мечты.