Тишина
Шрифт:
Он продолжает рассказывать еще пару забавных историй, и когда мы заканчиваем наш обед и убираемся, он поворачивается ко мне и спрашивает:
— Ты не хочешь уйти отсюда?
— Я думала, ты не можешь...
— Забудь, что я сказал. Ты хочешь пойти прогуляться?
— Эм... да. Звучит здорово, папа.
— На улице немного холодно, но почему бы мне не отвезти тебя на пляж Оуэна?
С улыбкой я отвечаю:
— Хорошо. Позволь мне пойти переодеться, и я буду готова.
Я улыбаюсь Деклану, когда прохожу мимо него в спальню. Закрыв дверь, я бросаюсь в шкаф, как ребенок, собирающийся пойти
Когда я выхожу из спальни, я замечаю, что они вдвоем стоят у двери и вполголоса разговаривают друг с другом.
— О чем вы двое говорите? — Объявляю я, подходя, и когда Деклан поворачивается ко мне, я протягиваю ему пальто и жду его ответа.
— О тебе, конечно.
Я прищуриваюсь, глядя на него в притворном раздражении, а затем смеюсь, когда он целует меня.
— У меня не так много времени до отъезда, так почему бы нам не взять две машины, чтобы сэкономить время, и я просто уеду с пляжа?
— Не проблема, Стив. Мы просто последуем за вами туда.
Поездка короткая, и довольно скоро мы едем среди свежих распускающихся весенних почек. Небо может быть промозглым и серым, но розовые цветы вишни делают мрак прекрасным. Я прижимаю руку к окну, впитывая его горький холод, когда Деклан заезжает на парковку с видом на пустынный пляж.
Мой папа открывает свою дверь рядом с нашей машиной, и когда он открывает мою дверь и берет меня за руку, Деклан говорит:
— Я подожду здесь.
Я оглядываюсь через плечо.
— Ты уверен?
— Мне нужно сделать несколько звонков, — говорит он. — Иди прогуляйся со своим отцом.
Взявшись за руки, мы перешагиваем через груды коряг на пляже и спускаемся к кромке воды. Порывы ветра создают туман из морских брызг, который смешивается с облачными брызгами, падающими с неба. Я протягиваю назад свободную руку и натягиваю капюшон своего плаща на голову, пока мы неторопливо прогуливаемся по плотному, покрытому лужицами песку.
— Это то место, куда ты пришел, когда вышел из тюрьмы, или ты жил в других местах?
— Только здесь. Я люблю это. Горы, вода, серость. Я люблю холод.
— Я тоже. Зима почему—то всегда была моей любимой. Может быть, это потому, что она скрывает правду о смерти Земли под покровом ложной чистоты.
— Ложная чистота?
— Белый пушистый снег кажется таким невинным, но на самом деле это оружие, которое убивает то, что лежит под ним.
Он смотрит на меня сверху вниз, спрашивая с легким юмором:
— Ты всегда так много думаешь?
— Иногда.
— Я тоже.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом, и ветер дует в нашу сторону, когда я спрашиваю:
— О чем?
— О тебе, в основном.
Он обнимает меня, прижимая к себе, пока мы смотрим на воду.
Опустив глаза, он говорит:
— У меня всегда была потерянная душа.
Мы не смотрим друг на друга, пока говорим, моя рука теперь обвита вокруг его талии.
— У меня тоже.
— Иногда, когда я вижу маленькую девочку с рыжими волосами, на долю секунды я чувствую надежду, что это ты, но потом
я понимаю, что ты больше не будешь той маленькой девочкой.— Я обычно вылезала из окон посреди ночи, когда попадала в приемную семью. Ты рассказал мне о Карнеги в последний день, когда мы были вместе. Раньше я думала, что, если я зайду достаточно далеко, чтобы найти лес, ты будешь там.
Мои слезы смешиваются с туманом, который собирается на моем лице и стекает по щекам, пока мы говорим.
Он поворачивается ко мне, его руки скользят по моим рукам, и его глаза наполняются годами безутешной боли, которую я слишком хорошо знаю.
— Мне так жаль, принцесса. В моей жизни так много сожалений, но ни одно из них не является большим, чем потеря тебя.
Я тоже вижу его слезы.
— Я был неосторожен.
— Нет, папа.
— Я был. Мне никогда не следовало связываться с людьми, на которых я работал.
Я смотрю в покрасневшие глаза моего отца, когда лезвия пронзают струны моего сердца.
— Я никогда не смогу загладить все свои обиды, за то, что оставил тебя без отца, за то, что причинил тебе столько сердечной боли, — задыхается он от стыда.
— Я не виню тебя, папа.
— Ты должна.
— Но я не хочу, — говорю я ему, и он притягивает меня в свои любящие объятия, которых я жаждала с тех пор, как мне было пять лет. — Все, чего я когда—либо хотела, было это. Ты держишь меня. Я так сильно нуждалась в твоих объятиях, — говорю я, слова застревают у меня в горле, мешая говорить.
— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, — настойчиво говорит он, и я поднимаю на него глаза. — Мне нужно, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. Мне нужно, чтобы ты знала, что без тебя мое сердце никогда не сможет быть полноценным. Ты... ты самые фибры моего существа.
Я кладу голову ему на грудь и слушаю биение его сердца, когда он продолжает:
— Я помню день, когда ты родилась. Медсестра положила тебя мне на руки, и я навсегда изменился. Ты мгновенно смягчила мое сердце, и я понял, что уже никогда не буду прежним. Я никогда не был так влюблен, как в тебя. Мне нужно, чтобы ты никогда не забывала об этом.
— Я не буду.
— Дай мне посмотреть на тебя, — просит он, когда берет мое лицо и поднимает его к себе. Он качает головой, говоря: — Я просто не могу поверить, насколько ты прекрасна. Малышка моя, ты совсем взрослая.
Протягивая руку, я провожу ею по его подбородку, где раньше была борода.
— Я не могу поверить, что нашла тебя.
— Ты нашла. И я всегда буду благодарен за это. Видеть тебя и знать, что с тобой все в порядке.
Он наклоняется, откидывает капюшон моего плаща и целует меня в макушку. Его спина печально вздрагивает под моими руками, когда он продолжает покрывать поцелуями мои волосы.
— Ты и я, — в конце концов говорит он. — Мы нерушимы, даже когда нас сломали.
— Я никогда не позволяла тебе умереть, даже когда считала, что ты мертв.
Мы стоим здесь вместе под туманным дождем, и мы — заплаканные души, которые наконец—то объединились, когда мир так долго держал нас порознь.
— Я не могу поверить, что ты вернулся ко мне, — плачу я.
Он вытирает мое лицо руками.
— Больше никаких слез, хорошо?
Я киваю и глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться.