Тьма века сего

— Да… Почти. Первыми были именно такие, их было трое.

— Что они там делали? — спросил Мартин. — Понимаю, что вопрос звучит глуповато, но все-таки. Что за устав у Абиссуса? Обет молчания, флагелляции, круглосуточная молитва, или что?

— Ад, — просто ответил Висконти. — У них персональный ад на земле, Бекер, вот что у них за устав. Заключенные там люди — это малефики, на чьей совести такое, что бывалых следователей мутило при чтении протоколов.

— Убийства, жертвоприношения?

— Да, в первую очередь. И то, что делают насельники Абиссуса, никакими канонами, никакими отцами Церкви не утверждено и даже не упоминается, это… я бы сказал — на грани ереси, и дон Сфорца так считал, но что мы, в конце концов, знаем о полноте Господнего промысла… Они не просто каются, они заставляют себя проживать то, что проживали их жертвы.

— Самовнушением, усиленным сверхнатуральными способностями? — уточнил Курт, и Висконти поморщился:

— Говоря твоим бесцеремонным языком — да. И не только «само»: тем, у кого было довольно желания, но недоставало воли, оказывал помощь один из братьев или все вместе. Раз за разом, каждый день. Сперва. А вот потом… Потом из простого сопереживания это переходит во что-то большее. Свой личный ад здесь, на земле, вот что я могу сказать, если передать это коротко. И это не метафора. Первые насельники добивались этого с помощью Майнца. Когда к ним присоединились еще четверо, опытным путем они сумели понять, как достичь этого… уровня раскаяния без помощи стороннего душеведа, собственным сосредоточением и молитвой. Спустя время Совет узнал, что внутри Абиссуса сами собой образовались, скажем так, два круга — внутренний, состоящий из все тех же троих первых, и внешний, из новоприбывших, почитавших себя недостойными и… — Висконти помялся, подбирая слова, и осторожно договорил: — И судя по всему, таковыми они и были, и дальше первого этапа, «переживания», они не продвинулись. Лишь один из них спустя два года вошел во внутренний круг, стал одним из тех, чьи молитвы имели действенность.

— А остальные?

— Остальные вскоре умерли. Скончались в мире, своей смертью, без отчаяния. Иными словами, достигнувши того, ради чего ушли в столь глубокое заточение — искупления.

— Но не добившись того, что ожидал от них Совет.

— Совет тогда сам не знал, чего ожидает, Гессе. Даже приказы, полученные охраной при создании Абиссуса и спустя годы после оного, отличались разительно. Когда-то стражам было велено лечь костьми, но никого не впустить и не выпустить, а спустя время Совет понял, что этот приказ не имеет смысла, и все, чего можно требовать — это послать весть о чрезвычайном событии, если таковое случится.

— Были основания считать, что насельники захотят выйти по собственной воле?

— Строго говоря, Гессе, они и в заточение ушли по собственной воле, — заметил Висконти многозначительно. — И да, Совет ожидал всякого, ибо тогда просто не знал, чего ожидать. И не только тогда. Отец Бенедикт звал Абиссус «ящиком Пандоры» и «кошкой в мешке»: он был уверен, что подобное место, подобные люди не могут существовать сколь-либо долго без серьезных последствий.

— Последствий для кого?

— Для мира в первую очередь. В последние годы жизни он пришел к мысли, что Абиссус если и был знаком благоволения Господа, то не к Конгрегации, а к роду людскому вообще, и скоро придет конец — либо оному роду, либо Абиссусу, либо тем, против кого Абиссус сделал оружием Господь.

— Откуда такие выводы? — спросил Мартин настороженно. — Из того лишь, что умножились сверхнатуральные события и явления, или были еще причины?

— Из того, что события умножились, — кивнул Висконти. — И из того, что насельники монастыря умножаться перестали. Такие люди, как те первые, и всегда-то появлялись редко, они были исключением; думаю, это вы понимаете. Никогда в стенах монастыря не бывало более дюжины насельников, и лишь малая их часть составляла в итоге внутренний круг, бывало даже время, когда таких нашлось лишь двое. Однако в последние лет двадцать Абиссус пополняться перестал вовсе. Дон Сфорца, по его словам, пытался затронуть эту тему с самими монахами, и те в своей обычной манере отвечать, не отвечая, сказали, что «всё идет как должно» и «больше не нужно».

— Это даже в пересказе жутковато, — заметил Мартин серьезно, и Висконти болезненно скривил губы в подобии усмешки:

— А я это видел своими глазами и слышал своими ушами. Эти люди и это место… Скажем так, Бекер, более у меня не было повода войти туда — и слава Богу. Когда я был юным, глупым и восторженным, я жалел, что святые в массовых количествах наблюдаются лишь в Писании, ведь они пример для подражания, вдохновения, живое напоминание о бренности бытия и голос Господа, говорящий с нами о спасении… Посетив Абиссус, я понял, что некоторым святым среди людей не место. Этот мир Господь все-таки дал нам для жизни и не запрещал радоваться ни миру, ни жизни. Радоваться рядом с ними было… проблематично, зато впасть в отчаяние от осознания собственной суетности, ничтожности и греховности — без проблем. Посетив Абиссус, я даже подумал, что в этом и есть добросердечие Господа — скрывать Своих святых от глаз людских.

— А теперь? — хмуро спросил Курт. — Теперь, когда эти святые вышли в мир, на глаза людские? Штакельберг сказал, что завтра «важное заседание Собора», и что-то мне подсказывает, что у монахов Абиссуса есть какие-то планы в этом отношении, ибо навряд ли они покинули свое заточение ради того, чтобы поприветствовать честное собрание. Что за заседание? Почему отец Альберт отказался говорить о нем даже в присутствии доверенных зондеров? Почему он там, Бруно там, а ты здесь?

— Потому что с этого заседания могут выйти не все, — сказал Фридрих, когда Висконти замялся. — И силы было решено разделить, дабы выжил хоть кто-то, и не обезглавить Империю и Конгрегацию вовсе.

Курт перевел глаза с наследника на кардинала, бросил мельком взгляд на понурых Альту и Хагнера и снова обратился к Фридриху, слыша, как невольно похолодел голос:

— «Дабы выжил»? «Хоть кто-то?».. Всё настолько серьезно и плохо, что последней надеждой Конгрегации остаются королевские телохранитель и фаворитка, допущенные к обсуждению столь секретных событий?

— Доверенный телохранитель-зондер и лекарь-expertus, — мягко, но настойчиво поправил Фридрих, и в его голосе на мгновение проскользнула жесткость, которую в общении с майстером Гессе он себе позволял нечасто.

— Очнись, агент Совета хренов, — с усталым раздражением произнес Висконти. — Хотя бы на минуту задумайся. Когда не стало отца Бенедикта, его место в Совете занял Хоффмайер. Когда не стало дона Сфорцы, его место окончательно занял Александер. Сейчас, когда не стало и его, заменить его некем. А теперь еще на минуту задумайся над вопросом, кем заменить Хоффмайера, если что-то случится с ним? Кого поставить ректором?

— Тебя?

— А еще? А если не станет и меня? А когда не станет отца Альберта — кого вместо?.. Вот так-то, Гессе, — кивнул кардинал, не услышав ответа. — Конгрегация сделала много для Империи, веры, Церкви, людей, но за всем этим почти не оставалось времени и возможностей делать что-то для себя самой. Посему да, сейчас ценен любой из старой гвардии, любой из тех, кто знает, помнит, видит, умеет, будь то королевский телохранитель, ведьмина дочка-expertus или инквизиторский сынок. С одной стороны, мы виноваты сами, почти забыли, что люди не вечно молоды и вообще не вечны — даже те, которые не вполне люди. С другой стороны, в последние годы и сама по себе ситуация складывалась так, что талантливых следователей и священников взрастилось немало, а вот с талантливыми управленцами отчего-то сложилось куда хуже.

— Был же этот… как его… — Курт пошевелил пальцами, тщетно пытаясь припомнить имя, вычитанное в отчетах. — Весь в положительных характеристиках, подающий надежды… Недавно стал обером в Кёльне…

— Это «недавно» было пять лет назад, — с подчеркнутой мягкостью возразил Висконти. — И его зовут Адольф Шрёдер. Ты встречал его в академии в позапрошлом году. Я вас друг другу представил.

— Да, Шрёдер. Точно. Я помнил. Просто забыл.

— Конечно, — скривил губы Висконти. — И да, его мы готовим, и место в Совете он однажды займет, но его одного мало.

— Постой, а Бамбергский обер, который пришел на смену, Царствие ему Небесное, Райзе? Ты им, помнится, так гордился, он у тебя с языка не сходил…

— И два года назад он погиб на операции по задержанию малефика. В этом проблема всех «подающих надежды», Гессе — их-то первыми и теряем, не все такие небывалые везунчики, как ты. Приятно, что ты интересуешься судьбами сослуживцев и будущим Конгрегации.

— Я, знаешь ли, эти два года не прохлаждался, — огрызнулся он. — Было чем заняться, помимо чтения отчетов. Ты член Совета, и это твоя обязанность и работа — следить и быть в курсе, кто где погиб, почему выжил и кому какие надежды подал.