Тьма

Но, несмотря ни на что, мы продолжаем идти. Я продолжаю хромать рядом с ним, а Эвелина преодолевает боль и головокружительную потерю крови.

В течение нескольких часов нам приходится идти по пути разрушения, проложенному армией темных морков. Мы идем сквозь облака поднимающегося дыма, прежде чем он становиться слишком густым, чтобы его можно было увидеть, и оставляем после себя пепел и слезы.

Путь, ведущий к концу света.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как только они закончили с Коломной, темные морки уводят нас глубоко в лес.

Но даже с поляны, на которой мы останавливаемся, я вижу дым, поднимающийся от горящего города. Оранжевое свечение освещает небо.

Я ругаю себя за то, что так много раз желала, чтобы свет однажды осветил небо, потому что теперь свет означает разрушение и морков. Они затмили свет, словно у них есть тьма. Будь осторожна в своих желаниях, приходит мне на ум.

Именно в этом ярко-оранжевом свете мы стоим на поляне. Он освещает даже самые темные тени среди густых деревьев, где молчаливые морки стоят на страже по периметру.

Я надеялась, что мы разобьем лагерь здесь. Но поскольку безволосых коней, повозки и обычных лошадей отводят к краям поляны, в центре образуется гигантское пространство. Но никто не пытается развести костры или поставить палатки, которые, как я знаю, у нас есть, поскольку припасы сложены на деревянных повозках, запряженных обычными лошадьми человеческого мира.

Мы пленники, тоже стоим на месте, недвижимые в слабом ветерке, ползущем по нам. Никто не сидит, никто не говорит. На поляне полная тишина.

Наши охранники остаются стоять вокруг нас, окружая нас со всех сторон.

Все их взгляды смотрят прямо вперед, на устье поляны.

Там, наверху, вождь слезает со своего коня, похожего на скелет, а другой морк, в красивых доспехах, вбивает деревянный столб во влажную землю. С этого расстояния я едва различаю блеск черного металла, врезанного в столбы.

Маленькие крючки, я думаю. Но для чего, я не знаю.

Пока столб не закрепили в земле и вокруг него не расчистили пространство, никто не пытается разбить лагерь.

Только вожак стоит рядом со столбом, его унылые черные глаза, как озера пустоты. Даже с такого расстояния его глаза вызывают у меня озноб. Или, может быть, это тишина, которая давит на нас.

У меня ледяное чувство в венах, что должно произойти что-то ужасное. Какая-то церемония, человеческие жертвоприношения богам темных морков, не знаю, что, но мой живот бурлит как масло, а ноги покалывает от неистового желания бежать.

Но я не смею пошевелиться. Не тогда, когда вокруг меня стоит целая армия морков.

По поляне разносится шорох движения, начинающийся с шепота ветра на ветвях деревьев. Заканчивается все тем, что вожак поднимает свой сильный подбородок и кричит голосом, который привлекает всеобщее внимание.

«Выводите дезертиров.»

Мое сердце уходит в пятки.

Я впиваюсь ногтями в ладони и медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть, как отца и сына поднимают на ноги охранники. Они слишком слабы, чтобы сопротивляться. Они остаются безвольными, пока охранники несут их через большую поляну к столбу. Я вздрагиваю, когда их роняют на землю у ног вожака.

Я была права насчет того, что должно произойти «что-то ужасное». Но я рада, что это не касается меня. Я буду жива еще одну ночь. В безопасности, на задворках поляны, меня проигнорируют, если я буду молчать о том, что грядет. И поскольку двое бегунов привязаны к столбу за запястья, я знаю, что грядет что-то ужасное.

Эвелина медленно подходит ко мне, держась за плечо. Она выглядит слишком бледной, чтобы все еще стоять.

«Дагон», – бормочет она, не отрывая широко раскрытых глаз от столба.

Я бросаю на нее беспокойный взгляд. «Что?»

«Он.» Она кивает головой в сторону вожака.

«Дагон», – говорит она. «Это его имя. Он самый жестокий из всех.»

«Он вселяет ужас», – шепчу я. «Я думала, он убьет меня.»

Она переводит на меня свои широко раскрытые глаза. «Ты его встречала?»

Я пожимаю плечами. «А ты, нет? Когда они проверяли тебя на родинки?»

Эвелина качает головой. Ее каштановые волосы шелестят по плечам. Они обнажают уродливые, извилистые шрамы, которые ползут вверх по ее шее. Выглядят как ножевые ранения.

«Нет», – тихо говорит она. «После того, как они увидели мою руку…» – она останавливается, чтобы согнуть руку у моего лица, и я замечаю три темные точки, спускающиеся из складки между ее большим и указательным пальцами. «…они отвели меня прямо сюда», – добавляет она, оглядываясь на других пленников.

Может быть, морки, которые меня схватили, не собирались приводить меня к своему вожаку, Дагону. Может быть, переулок, по которому они меня потащили, просто оказался тем самым, по которому шел Дагон.

Совпадение, ужасающее, но все же. Дело случая.

Я оглядываюсь на столб, где привязаны два беглеца обычными веревками, продетыми через черные металлические крючки. По виду, они сделаны из того же материала, что и диадема Дагона, которая темным светом мерцает на поляне.

Дагон делает решительный шаг к столбу.

Даже с такого расстояния я вижу, как сильная дрожь пробегает по двум дезертирам. Мое сердце болит за них. Недостаточно сильно, чтобы подтолкнуть меня вперед и попытаться спасти их.

Я не глупая. Нет способа спасти их от злой судьбы, и даже если бы он был, стала бы я рисковать своей жизнью, чтобы попытаться это сделать? Вовсе нет. Даже с моей слабой волей к жизни я такая, какая я есть- эгоистка. Просто еще одна выжившая, которая заботится только о себе.

«Чье решение было бежать?» Дагон обращается к поляне в целом. Он не спрашивает дезертиров.

Вероятно, он знает, что отец солжет ради сына и возьмет на себя вину как лицо, принимающее решение, хотя, на самом деле, это мальчик схватил отца и заставил его бежать.