Тьма

– Погоди, сынок.

– А чего годить? Подойдет так подойдет. Чего они все по одному тянутся. Да и кто это может быть? Разве только мент.

Но это оказался отнюдь не Плацекин. Фигура, бредущая во тьме, стала видна уже довольно ясно. Человек был высок и худощав. И чем ближе он подходил, тем было все более заметно, сколь ужасно он выглядит.

– Да это же Генка Соколов! – удивленно заметил Картошкин, первым опознавший странного субъекта.

– Точно, Генка, – сказал Славка.

– Он, – подтвердил Валька.

– Чего тебе надобно, Геннадий? – спросила мамаша.

Гена Соколов был облачен в казачью униформу, но выглядела она таким образом, словно ее владелец минимум неделю ночевал в ней под кустом. Ремня на нем не имелось, гимнастерка с расстегнутым воротом и оборванными пуговицами свидетельствовала, что Гена в последнее время питался из одного корыта со свиньями. Сапоги на казаке отсутствовали, а штрипки галифе были заправлены в галоши. Волосы на голове у Гены стояли дыбом, глаза сияли фосфорическим блеском. В левой руке он держал грязный стакан, а правую прятал за спину.

– Мне-то? – переспросил Гена с затаенной усмешкой. – А налейте, тогда скажу.

– Пошел-ка ты отсюда! – с угрозой в голосе произнес Картошкин.

– Куда мне идти? Я дома.

– Живешь, что ли, здесь? – сочувственно спросил Славка.

– А и живу. Питаюсь тем, что добрые люди подадут, сплю тут же, среди могилок, потому как на улице теплая погода.

– А домой чего не идешь? – спросила мамаша.

– Будто не знаете. Дома-то у меня больше нет. Разорили. По ветру добро пустили. Жили, не тужили, и тут на тебе! Налейте Христа ради.

– Плесни ему, мать, – скомандовал Толик.

Мамаша налила страдальцу полстакана самогона, подала кусок хлеба с салом и луком. Гена одним движением замахнул даровую выпивку, чмокнул, потом захрустел луком. Похоронщики топтались на месте, не зная, как вести себя дальше. Присутствие Соколова было явно не к месту.

– Выпил, так проваливай! – наконец произнес прямолинейный Толик.

– Хороните-то кого? – в свою очередь, спросил Гена.

– Кого надо, того и хороним, – все так же грубо отозвался Картошкин. – Иди, братан, свой дорогой.

– А поглядеть можно? – спросил Гена, и, не дожидаясь разрешения, заглянул в гроб.

То, что он увидел, повергло потерявшего социальные ориентиры казака в шок. Вид мертвеца подействовал на Гену словно удар тока. Некоторое время он не мог произнести и слова, только бессмысленно открывал и закрывал рот. Наконец, Гена кое-как собрал разбежавшиеся мыслишки и взглянул на стоящего ближе всех к гробу Картошкина.

– Ага, вот это кто, – скорбно произнес он, – а вы… Вы, значится, его друзья.

– Ну, допустим, – отозвался Толик.

– Сдохла эта нечисть! – вдруг завопил Гена. – И вы сейчас сдохнете!

С этими словами он вытащил из-за спины правую руку, в которой была зажата шашка.

– А это видели? Ну, гады, держитесь! – и он занес блестящую полоску стали над головой Картошкина.

– Беги! – завопила мамаша.

Толик, защищаясь, поднял лопату, на которую прежде опирался, но шашка перерубила черенок, словно спичку, однако потом, ударившись о железо, отскочила в сторону, и Картошкин уцелел. Швырнув остатки лопаты в Гену, он бросился бежать. Его примеру последовали Славка с Валькой и Иван. Только мамаша, прижав к себе Дашу, осталась на месте. Гена подскочил к ним, занес было шашку над их головами, но, разглядев, что перед ним женщины, опустил свое орудие. Некоторое время он, вытаращив безумные, белые глаза, рассматривал их. Пена пузырилась на его губах, по лицу пробегали конвульсивные судороги. Потом Гена затряс головой и бросился преследовать мужскую часть похоронной процессии. Он бегал по усеянному могильными холмиками пустырю, кидаясь то за одним, то за другим, но прыти у него явно поубавилось. Вдобавок с Гены свалились его казацкие галифе, и пока он их подтягивал, преследуемые успели разбежаться по разным углам кладбища и теперь следили за происходящим с порядочного расстояния.

Увидев, что расправа с врагами стала почти невозможна, Гена вернулся к стоявшему перед могилой гробу. Он вновь уставился в мертвое лицо, что-то шепча себе под нос. Потом выпрямился и занес шашку над лежащим в гробу. И тут случилось весьма странное происшествие. Зловещие небеса вдруг извергли из себя ослепительный лиловый зигзаг, осветивший едким химическим светом все вокруг и вонзившийся в оконечность шашки Гены. Тут же громыхнуло с такой безумной силой, что содрогнулась и, казалось, разверзлась земля.

Это было начало той знаменитой июльской грозы, о которой жители Верхнеоральска будут вспоминать еще очень долго.

Ближе всех к Гене находились мамаша и Даша Плацекина, и они лучше остальных видели, что с ним произошло дальше. Как только молния попала в поднятую шашку, Гену вначале очень сильно тряхнуло, одежда на нем загорелась, и через мгновение казак рухнул на землю. И тут началось! Молнии одна за другой хлестали кладбищенскую землю, вонзаясь в нее поблизости от стоявшего на табуретах гроба. Гремело непрерывно. Казалось, началась вселенская катастрофа. Создавалось впечатление, что некая сила там, наверху, швыряя молнии на землю, старается попасть именно в покойника. Наконец одна молния достигла цели. Голубое электрическое сияние окутало гроб, и в его неверном свечении стало заметно, что мертвое тело вдруг дернулось, словно пытаясь подняться.

– Ох! – в ужасе выдохнула мамаша.

А с покойником продолжали происходить странные вещи. Его вдруг задергало, как дергается тельце мертвой лягушки, когда сквозь него пропускают электроток. Через минуту гальванизированный труп перестал трястись и поднялся в воздух. Вначале он оторвался всего на несколько сантиметров от дна гроба, потом стал подниматься все выше, выше, и, наконец, воспарил над гробом. Руки его были раскинуты, порывы ветра развевали саван, и казалось, он легонько машет конечностями, словно пытаясь принять вертикальное положение. Однако независимо от его движений тело поднималось все выше и выше, словно наполненный гелием воздушный шар.

– Возносится, – прошептала мамаша, ноги ее подкосились, и она опустилась на землю.

Привлеченные невиданным зрелищем, а главное, устранением угрозы для жизни в лице Гены Соколова, остальные участники похорон приблизились к летающему телу и в полном недоумении воззрились на него.

– Как это он? – выдавил из себя Славка, голос которого внезапно осип. – Что происходит?

– И я бы хотел узнать, – отозвался Картошкин.

– Возносится… – повторила мамаша.

– Он – бог! – истошно закричала Даша.

– Не бог, а дьявол, наверное, – поправила ее мамаша.

– Нет – бог! Дьяволы не оживают.

– Еще как оживают, – отозвалась мамаша. – Но все равно мы узрели чудо.

– Молнии так и хлещут, – невпопад заметил Валька, – а дождя все нет.

– Погоди ты со своим дождем, – одернул его Толик. – Хотел бы я знать, что тут у нас происходит? Кто объяснит? Может, ты, ученый? – обернулся он к Ивану.

– Похоже, – неуверенно сказал тот, – Дарья Петровна права. Мы являемся свидетелями так называемого чуда.