«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
На меня произвел чрезвычайно сильное впечатление неожиданный случай. Как-то утром в мою мастерскую на Садовой, в доме Червенко, пришел В. Д. Поленов и сказал:
— Ты слышал, вчера арестован Савва и увезен в тюрьму. Я спрашивал у Васнецова, у Третьякова и у председателя суда, моего знакомого, — никто не знает, почему арестован Савва Иванович [150] .
Я был поражен. Тут же пришел В. А. Серов, который тоже очень удивился.
150
…арестован Савва Иванович — С. И. Мамонтов был арестован в начале 1900 г. из-за недостачи в кассе Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. На все его имущество был наложен штраф, а сам Савва Иванович был помещен в тюрьму. Благодаря стараниям известных художников и музыкантов через короткое время он был переведен под домашний арест. Уже в июне 1900 г. оправдан судом. Последние годы провел в болезни и бедности.
— В чем дело? — спросил Серов. — Я вчера утром был у Саввы Ивановича, и он был в хорошем настроении…
У кого мы ни спрашивали и как ни старались узнать,
151
Правильно: Цубербиллера.
— Я не знаю.
И так прошло долгое время. Я поехал в Петербург и увидал Сергея Юльевича Витте, который был министром. Сергей Юльевич, к моему удивлению, сказал мне, что он тоже не знает акта обвинения Мамонтова.
— Против Саввы Ивановича, — сказал он, — всегда было много нападок. И на обвинения его «Новым временем» в растрате, как душеприказчик Чижовских капиталов [152] , он ничего не ответил. А когда это дошло до царя, то он спросил меня, и я тоже не мог ничего сказать. Но Савва Иванович, когда я его просил это выяснить, представил отчет. Из оставленных Чижовым капиталов, которых он был душеприказчиком, он увеличил его в три раза, и все деньги были в наличности. Молчание Саввы Ивановича могло и сейчас сыграть такую же для него роль. Я знаю, что Мамонтов честный человек, и в этом совершенно уверен.
152
…душеприказчик Чижовских капиталов — о Чижове см. прим. к с. 31.
И Витте, прощаясь со мной, как-то в сторону сказал про кого-то:
— Что делать, сердца нет…
Серов, Валентин Александрович, писал в это время портрет Государя [153] и, окончив, сказал царю:
— Вот Мамонтов арестован, и мы, его друзья, не знаем, за что.
— Мне говорят все, что он виноват, — сказал Государь. — Но жаль старика и мне. И я сейчас же дам приказ, чтоб он был переведен на домашний арест.
На другой же день Мамонтов был переведен в дом своего сына Сергея Саввича, где мы видели его и приходили к нему. Как известно, на процессе Мамонтова, где прокурор Курлов произнес обвинительную речь, присяжные заседатели в полном составе вынесли Савве Ивановичу Мамонтову оправдательный вердикт. Выйдя из суда, Савва Иванович поехал на свой гончарный завод на Бутырках, где он с Врубелем делал из глины прекрасные произведения майолики. Савва Иванович заехал ко мне в мастерскую на Долгоруковской улице, пригласил меня к себе, и мы вместе с ним поехали в его две комнаты в маленьком домике, на гончарный завод. Было поздно. Ворота были заперты. Мы звонили, но никто не отворял. Сбоку у забора в песке была лазейка для собак. И вот в эту лазейку мы пролезли с Саввой Ивановичем. Нас встретил Петр Кузьмич, который заведовал обжигом майолики. Савва Иванович сказал мне:
153
Серов… писал… портрет Государя… — имеется в виду портрет Николая II. Известен не один портрет российского самодержца кисти В. А. Серова. Судьба одного из них, работы 1900 г., весьма драматична. Этот портрет был заказан художнику самим императором и предназначался в подарок императрице Александре Федоровне. Находился в Зимнем дворце в личных покоях Николая II и Александры Федоровны. После взятия дворца в октябре 1917-го этот портрет исчез. В те же дни его нашли на площади перед дворцом, «но уже в неузнаваемом виде: он был весь в дырах, от живописи оставался один тонкий слой, и черты лица едва можно было различить, — и видно, над ним всячески издевались — топтали ногами, скребли и царапали чем-то острым!» (Бенуа А. Н. Мой дневник. 1916–1918. М.: Русский путь. 2003. С. 204–205). Там же, в примечании, Бенуа пишет: «Эта печальная руина была сдана в Музей Александра III (теперь Государственный Русский музей. — Т. Е.). К счастью, в Москве, в Третьяковской галерее, хранится абсолютно точное повторение этого портрета, сделано самим Серовым» (Там же. С. 205).
— Ну, Костенька, теперь вы богатый человек. Сейчас поставим самовар, идите за калачами.
Я — в ворота, побежал в лавочку, достал калачей, баранок, колбасы, каких-то закусок и принес Савве Ивановичу. Савва Иванович был, как всегда, весел. Потеря состояния, тюрьма и суд на него не произвели никакого впечатления. Он только сказал мне:
— Как странно; пункт обвинения был, что в отчете нашли место, очень забавное: мох для оленя — 30 рублей. Костенька, помните вы этого оленя, бедного, который умер у Северного павильона на Нижегородской выставке? [154] Его не знали, чем кормить, и вы так жалели: мох-то, должно быть, не тот, он не ел. Бедный олень…
154
Северный павильон на Нижегородской выставке — выставка 1896 г. в Нижнем Новгороде посвящалась Русскому Северу.
И Савва Иванович смеялся.
— Видите, его положение было хуже, чем мое. Мошенники-то мох-то, должно быть, не тот дали, не с Севера.
Савва Иванович так и остался жить на своем заводе. И сожалел все время, что не может поставить опять в театре тех новых опер,
партитуры которых он покупал и разыгрывал с артистами, которых всегда так любил. Однажды Савва Иванович, спустя много времени, приехал ко мне и сказал:— Я был вызван в Петербург Государем. Он вышел ко мне, протянув обе руки, и сказал:
— Савва Иванович, знаете, я виноват. Вы не были виновны… Я прошу вас принять от меня все ваши прежние средства, какие были у вас, и все ваше положение.
И он меня обнял. Я сказал ему:
— Больше и красивее для меня в жизни не было момента… и мне ничего не надо. Красота счастья моего вся испортится. Мне ничего не надо…
И Савва Иванович, рассказывая мне, заплакал. Я, глядя на моего друга, тоже заплакал и сказал ему:
— Вы поступили, как нужно… — и подумал про себя: «А неплохие все же есть русские люди… Из купцов, которых так много бранят».
Савва Иванович был очень рад, что, работая в качестве консультанта-художника при устройстве Всемирной парижской выставки 1900 года отдела окраин России, я получил как художник высшие награды от французского правительства [155] . Золотые медали получили я, Серов и Малявин. В это время Врубель приехал из-за границы и жил со мной. И странное было веяние в печати по отношению к художникам. Из-за границы кто-то привез модное слово «декадентство», и оно обильно и трескуче применялось ко мне и Врубелю. Не было дня, чтоб газеты на все лады неустанно, в виде бранного отзыва и полного отрицания нас как художников, не применяли этого слова. Но, несмотря на это, однажды ко мне приехал управляющий конторой московских Императорских театров, Владимир Аркадьевич Теляковский и сделал мне предложение вступить в театр как художник [156] , для чего он делает особое новое положение, и помочь ему в деле реформы московских Императорских театров.
155
…работая в качестве консультанта-художника при устройстве Всемирной парижской выставки… — на Всемирной выставке в Париже в 1900 г. Коровину и Головину была поручена художественная организация русского кустарного отдела.
…я получил… высшие награды от французского правительства — за сконструированный К. А. Коровиным павильон кустарной промышленности и тридцать художественных панно французы наградили его орденом Почетного легиона, двумя золотыми и несколькими серебряными медалями.
156
…предложение вступить в театр как художник… — приглашение сотрудничать в Императорских театрах было сделано В. А. Теляковским Коровину, по всей вероятности, в 1900 г. По этому поводу ходили слухи, что Коровин воспользовался арестом Мамонтова (см. выше, прим. к с. 62) и ушел к Теляковскому.
— Причем, — сказал он мне, — вам предоставляется создать постановки, столь же художественные, как те, которые были в театре Мамонтова. Но, к сожалению, должен сказать вам, что вы встретите много препятствий, главным образом, в печати от непонимания, а в театре от артистов — и рутины. Но я постараюсь всегда поддержать вас. Театры до такой степени пали художественно, что, например, балет не имеет возможности быть дальше в театре в таком положении. Он совсем не посещается публикой, его сборы не превышают тридцати рублей. Театр пуст, и на каждое представление балета чиновники конторы и посыльные едут в казенные учебные заведения, институты и кадетские корпуса, военные учебные заведения пополнять балетные спектакли учениками этих заведений. Эти девицы и юноши, возвращаясь из театров, с балетов, не подготовляют уроков, и это отразилось ненормально на положении казенных учебных заведений. Этим отчасти объясняется и уход директора Всеволожского, и поговаривают даже о закрытии балетной школы в Москве и Петербурге. Безвкусный балет, данный в последнее время, «Звезды» [157] , с бенгальским огнем, с безвкусной постановкой, дал два раза сборы по триста с чем-то рублей. Публика на балеты не ходит. Надо внести вкус и понимание.
157
«Звезды» — балет был поставлен в Большом театре в январе 1898 г. Сценарий и декорации написал К. Ф. Вальц.
Я предложил Теляковскому пригласить художника А. Я. Головина, человека большого вкуса.
Первый балет, для которого мы работали костюмы и декорации, был «Дон Кихот». Удивительно, что, несмотря на вопль газет, «декадентство на образцовой сцене», балет шел при полных сборах. Артисты не желали надевать мои костюмы, рвали их. Я ввел новые фасоны пачек, вместо тех, которые были ранее, похожие на абажуры для ламп. Пресса, газеты с остервенением ругали меня: «декадентство». Гринвуд [158] писал: «Декадентство и невежество на образцовой сцене…» Прекрасный артист Малого театра, Ленский [159] , считавший себя художником и знатоком, писал в «Русских ведомостях»: «Импрессионизм на сцене Императорского театра», причем слово «импрессионизм» бралось, похоже, как ругательство, так же, как и «декадентство».
158
Правильно: Грингмут.
Гринвуд писал… — Грингмут Владимир Андреевич (1851–1907), редактор-издатель консервативной газеты «Московские ведомости».
159
Ленский Александр Павлович (1847–1908) — актер, режиссер и педагог.
В декорационной мастерской, где я писал декорации, я увидел, что холст, на котором я писал клеевой краской, не сох и темные пятна не пропадали. Я не понимал, в чем дело. И получил анонимное письмо, в котором безграмотно мне кто-то писал, что маляры-рабочие кладут в краски соль, которая не дает краскам сохнуть. На В. А. Теляковского, который сидел в партере на репетиции в Малом театре, бросилась с криком какая-то женщина, желая ему нанести оскорбление — ударить. Теляковский схватил эту женщину за руки, но в конторе Императорских театров в это время сидел в телефонной будке рецензент из «Московских ведомостей», где телефон уже был соединен с Петербургом, куда условлено было дать знать, что Теляковскому нанесено оскорбление действием во время репетиции. Наутро в Петербурге газеты оповестили, что управляющему московской конторой Императорских театров нанесено оскорбление действием. Так Теляковский был принят в Москве, в Императорских театрах.