«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Как только дочь ступила в освещенный круг, Квиесис сразу же заметил тревогу на ее лице.

— Отчего ты так бледна, Алиса? — озабоченно осведомился он.

Алиса нервно крутила в пальцах ключ от каюты. По пути в кают-компанию она уже наполовину решилась рассказать отцу про неизвестного. До сих пор у нее не было тайн от отца. Но сейчас у буфета стоял Паруп.

— Бледность идет вашей дочери, — сказал он, откупоривая шампанское. — Ваше здоровье, дорогая!

Он поднял бокал и с наслаждением осушил его маленькими глотками. Потом, словно завершив важное и нелегкое дело, удовлетворенно вздохнул и опустился на диван.

— Илгмар, вы опять пьяны, — с упреком заметила Алиса.

— Пьян?.. — Паруп недоуменно уставился на Алису. — Ничуть! Просто кружится голова — от вашей красоты, от этого внезапного приключения посреди океана, от… И, возможно, еще от этого божественного напитка… Вам известен секрет красоты Афродиты? Она родилась из пены шампанского…

В тоне Парупа была какая-то развязность, небрежность, как и в дорогом, но помятом костюме, свободно сидевшем на его стройной фигуре, как и в небольших, черных усиках, которые выглядели приклеенными к его одутловатому лицу кутилы.

Алиса протянула Парупу бокал:

— Налейте и мне.

Запрокинув голову, она залпом выпила вино. Шампанское придаст ей уверенности.

— Сперва напугалась немного… Уже заснула, а тут вдруг сирена.

— Бояться нечего, детка. Осмотрят судно, и все.

— И каюты?

— Каюты? Этого еще не хватало! — осклабился Квиесис. — Мы же не везем английских агентов… Проверят груз, и дело с концом. Оружие не транспортируем, в английские колонии не заходим. Сейчас больше всего можно заработать на продовольствии. Паруп, вы не пожалеете…

— Заработать? — Паруп, не сводивший глаз с Алисы, махнул рукой. — Вот уж о чем я сейчас меньше всего думаю…

Квиесис довольно улыбался. Любовь — не главное в жизни. Сегодня любишь, завтра — нет. Любовь не имеет устойчивой ценности. Брак должен основываться на устойчивых ценностях. Устойчивую ценность имеет недвижимое имущество, дома Парупа. А в том, что Паруп еще и любит Алису, ничего худого нет. Квиесис рад этому. Он тоже любит Алису. Он человек бескорыстный. Он всегда старается заключать сделки, выгодные не только ему, но и партнерам. А этот рейс выгоден всем. У Алисы появится любящий муж. У Парупа будет жена, с которой не стыдно показаться в любом обществе. Молодая, красивая, светски воспитанная, образованная. И тесть, помнящий об интересах своих детей. В его руках дома Парупа будут давать доходы не только в виде квартирной платы. Они помогут приумножить основной капитал семьи. Один только нынешний рейс удвоит его, потому что в трюмах «Тобаго» товары не чужой фирмы. Каждая банка консервов, каждый коробок спичек, каждое яйцо принадлежат ему, Квиесису! В них вложены все его свободные деньги, все, до последнего сантима. И те, что Парупу удалось выжать из банка по трем ипотекам. Ничего, в Сантаринге они заработают как следует — в военное время цены с каждым днем вздуваются все выше, к риску наскочить на мину теперь прибавилась наценка за прорыв подводной блокады. А в Ригу они доставят полные трюмы сахара. На этот дефицитный товар покупателей хватит. Только бы поспеть к сезону варки варенья, и можно будет диктовать свои условия.

Об условиях закупки в Сантаринге Квиесис не беспокоился — у шурина на плантациях тростника было вдоволь. Шурин слыл патриотом. Дважды в неделю он приезжал в Сантаринг и исполнял там обязанности латвийского консула: Помимо всего, у шурина были сильно развиты родственные чувства. Он сумеет оценить то, что его единственная племянница проделала дальний и опасный путь только затем, чтобы познакомить дядюшку со своим будущим мужем. Как патриот и любящий дядя шурин не откажется продать сахар по себестоимости. Достаточно сопоставить разницу в ценах и грузоподъемность «Тобаго», которая равна десяти тысячам тонн, чтобы прийти к выводу, что жизнь прекрасна. Квиесис довольно улыбался.

Появление немецкого капитан-лейтенанта не погасило его улыбки. Улыбка всегда способствует хорошим отношениям. За круглым столом ведут только дружеские разговоры — торпедами стреляют издалека.

Капитан-лейтенант тоже улыбнулся. В салоне он неожиданно превратился из сурового, неприступного вояки в благовоспитанного человека. Пройдя мимо Квиесиса, уже поднявшегося с кресла, капитан-лейтенант в первую очередь приложился к ручке Алисы.

— Какая приятная неожиданность! Уже более месяца я не видел ни одной представительницы прекрасного пола.

— Моя дочь, — поспешил представить ее Квиесис, вполне прилично говоривший по-немецки. — Позвольте познакомить вас с ее женихом…

Однако Квиесису не пришлось называть имени Парупа.

— Паруп!

— Фон Ригнер!

Изрядно выпивший Паруп уже сердечно тряс руку капитан-лейтенанту; потом, пошатываясь, повел своего знакомого в угол салона.

— Как видите, мир тесен. — Ригнер без труда перешел на латышский. — Признайтесь, вы и не предполагали, что мы так скоро встретимся снова, причем поменявшись ролями…

— Так же, как вы теперь.

— Тогда вы вели себя, как джентльмен по отношению к джентльмену, — сказал Ригнер. — И я должен отплатить вам тем же. Вам лучше не возвращаться в Латвию, во всяком случае до поры до времени. Поживите годик за границей и не вешайте нос. Ничто не вечно. Поняли?

— Вот документы, — холодно сообщил капитан Вилсон.

— Не откажите выпить с нами, господин фон Ригнер, — предложил Квиесис.

— С превеликим удовольствием! За счастье вашей дочери! — И Ригнер прищелкнул каблуками.

— За Германию, за ее воинов, истинных рыцарей, за вашу победу! — ответил Квиесис и высоко поднял тонкий хрустальный бокал.

Паруп не поддержал тоста. Он даже не пил и лишь тупо смотрел перед собой. Казалось, он вот-вот свалится и заснет.

Нетактичное поведение будущего зятя могло оскорбить немца. Квиесис старался отвлечь внимание Ригнера.

— Еще по одной, а, господин фон Ригнер?

— Охотно! Я предлагаю выпить за… — начал было капитан-лейтенант, но тут распахнулась дверь, и автомат немецкого матроса втолкнул в нее Цепуритиса. — В чем дело, Нольке?

— Задержали в туннеле гребного вала, — доложил матрос. — Пытался спрятать какой-то кувшин.

— Это мой моторист, Цепуритис, — сказал Квиесис.

— Что было в кувшине? — спросил Ригнер.

— Пустой, господин капитан-лейтенант. Это и подозрительно.

— Чепуха, — ухмыльнулся Квиесис. — Но как вы, Цепуритис, вдруг оказались внизу? Мне говорили, что вы больны, даже с койки встать не можете…

— Сам не знаю, господин Квиесис… Когда у меня приступ малярии, я и сам не знаю, что со мной делается… Наверно, пить захотелось, схватил кувшин и побежал за водой… А почему как раз в туннель, того и сам не скажу…

— Наверно, понадеялись, что Свадруп припрятал там бочонок пива, припомните-ка, — засмеялся Паруп.

Это была шутка в его вкусе. Однако в смехе Парупа Алисе почудился какой-то стеклянный оттенок.

— Я не знаю. — Цепуритис говорил с трудом. — Не виноват я… На ногах едва стою…

— Можете идти, — сказал Ригнер, затем приказал своему матросу: — Обыск судна прекратить! Всем вернуться в лодку!

— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.