Точка Бифуркации XI
Шрифт:
А вот внутри, в подвале этого дома, всё было уже не так страшно. Десятки ламп освещали сеть ухоженных помещений, вокруг царил порядок, а люди глубоко сосредоточены на работе. За одной из дверей, куда нас привёл полковник, посередине стоял большой стол с разложенной на нём картой и документами, а вокруг оставалось достаточно места для военных советов и встреч.
— Подкрепление прибыло, господа, — произнёс Нечаев и представил меня с Андреем.
Офицеры, едва мы вошли внутрь, оторвали головы от карт и следом же поднялись с мест, их взгляды сразу устремились на нас. Я уловил смесь надежды
— Присаживайтесь. Кто введёт нас в курс дела? — сразу стал брать в оборот офицеров Белорецкий, по-хозяйски занимая один из свободных стульев у стола.
Один из них, мужчина с небольшим шрамом на лбу, остался стоять на месте, следом же представляясь и коротким жестом указывая на карту:
— Докладывает генерал Ситников, Ваша Светлость, — начал офицер, уставившись на княжича Белорецкого. — Ситуация следующая. По данным нашей разведки, турки сосредоточили около десяти бригад на южной границе города. Они штурмуют без перерыва уже вторые сутки. Мы держимся и довольно неплохо закрепились на текущих рубежах, но без своевременной помощи…
На этих словах офицер замолк, а следом его пальцы скользнули по карте, отмечая для нас точки боестолкновений, после чего мужчина продолжил:
— Нам катастрофически не хватает авиации. Артиллерия выручает, но наших боевых расчётов недостаточно, чтобы сдержать такой напор. Людей и одарённых тоже не хватает. Немного спасают местные ополченцы, но это временное решение. С каждым часом ситуация ухудшается.
Я внимательно изучал карту, фиксируя в памяти названия местных населенных пунктов, где сейчас шли бои. Голос генерала немного подрагивал, но не от страха, а от гнева:
— Турки несут огромные потери, но продолжают наступление. Ну и последний немаловажный фактор их успеха — это то, что они могут позволить себе и делают ротации, тогда как наши ребята вынуждены воевать без отдыха. Солдаты измотаны.
Нечаев, стоявший рядом, добавил, его голос звучал чуть тише:
— Окраины этого города становятся одним из самых горячих направлений. Враг бросил сюда артиллерию, которая доставляет нам массу проблем. Прямо сейчас их орудия работают по нашим позициям.
Я перевёл взгляд на Андрея, его лицо оставалось серьёзным, но в глазах угадывалась тень беспокойства. Он медленно кивнул, и я понял, что княжич разделяет мои мысли. Что ж… было бы тут всё хорошо — нас бы и не позвали.
— Значит, недостаточно большие у них потери, — задумчиво бросил я, смотря на карту. — Иначе бы наступление захлебнулось.
Эти слова повисли в воздухе. Офицеры переглянулись, но никто не возразил. Я повернулся к Нечаеву:
— Каковы наши ресурсы в плане одарённых бойцов?
Полковник тяжело вздохнул, его взгляд устремился на карту:
— Около сотни. Все они уже на позициях. Одарённые держат ключевые точки, но они не могут быть везде.
— Неплохо. Святогор, — повернулся я в сторону дяди, — задействуй себя и своих ребят там, где считаешь нужным. Меня не ждите. Максим со Стёпой будут чуть позже.
Я кивнул, чувствуя, как внутри закипает гнев. Мы знали, что делать. Андрей, стоявший рядом, положил руку на стол, его голос прозвучал твёрдо:
— Я хочу осмотреть позиции. Сегодня наша задача — сдержать
врага. Уже завтра к обеду здесь будет мой полк с техникой и боеприпасами. С вас сейчас рации с настроенной частотой и пятерка дроноводов — мне нужна картинка.Отметив, как умело подходит к делу Белорецкий, я кивнул и оставил их с дядей в штабе.
Мне же нужно было перенести сюда своих друзей из Тюмени. Делать это на глазах у всех я естественно не хотел, поэтому несколько минут назад обратился к Кали, мысленно приказав ей найти неподалёку место, где можно без лишних свидетелей организовать портал. Сейчас же демоница сообщила, что неподалёку есть подходящее заброшенное здание, и предложила провернуть всё там.
— Переноси, — долго не раздумывая, согласился я, и спустя пару мгновений мир вокруг смазался, а затем я очутился едва ли не в полной темноте посреди огромного помещения.
Свет проникал внутрь через выбитые окна, оставляя длинные тени на стенах. В воздухе витал запах сырости и пыли, а пол, покрытый слоем строительного мусора, тихо скрипел под ногами. Я оглядел помещение, его размеры впечатляли, но никакого порядка здесь не было и в помине. На периферии слышались приглушённые звуки войны — отголоски артиллерийских залпов и глухой гул боёв.
— Нах-Нах, открывай портал, — обратился я к гарму.
Подойдя к колючему, я почесал его за ухом и потрепал за щеки, пока ёж старательно пыхтел, совершая одному ему понятные манипуляции. Это был тот редкий случай, когда Нах-Нах пребывал в исключительно серьёзном состоянии и практически не реагировал на мои действия.
Через несколько секунд передо мной засветилась портальная рамка, а ещё через пару мгновений из неё вышли Степан и Максим.
— Тепло-о, — протянул Астапов, потягиваясь и оглядываясь по сторонам. Его взгляд скользил по тёмным углам помещения, где танцевали тени, а затем остановился на нас с ежом.
— Боюсь, ненадолго, — улыбнулся я, без лишних слов напоминая друзьям о присутствии Белорецкого.
Максим, проследив за взглядом товарища, также оглядел помещение и следом задал вопрос:
— Где мы?
— Заброшка какая-то, — пожал плечами я. — Сейчас в штаб перенесут.
— Может, лучше пешком прогуляемся? — предложил Степан, проследив за взглядом товарища. — Привет, Нах-Нахыч, как оно?
— Уииии! — довольно отозвался колючий.
Я лишь пожал плечами, параллельно отмечая как друзья приветствуют ежа:
— Ну пошли, мне без разницы.
— Ты смотри, а! Боба себя так тискать не даёт! — бросил на ходу Максим, когда я отозвал Нах-Наха — выбираться с ним наружу было никак нельзя.
— Старый, черствый, — улыбнулся я.
Обходя горы строительного мусора и спускаясь по лестнице, мы направились к выходу. Нависающую над нами тишину нарушил неожиданно для себя я сам:
— Макс, ты как вообще? — произнёс я, на мгновение бросив в сторону друга внимательный взгляд. — После всего этого… ну, ты понимаешь.
Максим, который до этого молча шёл, чуть замедлил шаг и вздохнул:
— Честно? Необычно. Сначала было ощущение, будто я тону. Знаешь, когда не можешь вдохнуть, и в груди всё сжимается. При этом в сознании было стойкое понимание, что руку убирать нельзя.