Точка невозврата

Восемнадцать секунд подряд седловина перевала и плато вздыбливались причудливыми фонтанами разрывов. Кольченко и его бойцы всё дальше и дальше уходили вниз по плоскому и широкому, как Невский проспект, гребню горного отрога. Заградительный огонь гаубиц следовал за ними, защищая с тыла.

«Это вам, «мужики в широких штанах», за Хару и Шигал от меня лично», – подумал про себя лейтенант. – «Месть свершилась».

Они уже шли небольшой шеренгой, положив стволы пулемётов и автоматов на плечи, а позади них грозно вздымалась огневая завеса огня артиллерии. Бог войны сегодня явно был в ударе.

Ставший совсем пологим, отрог повернул налево, и перед идущими раскинулась во всей своей красе жёлто-зелёная долина реки Алингар, спешащей навстречу с первой рекой ведического Семиречья – с Кабулом. Запылённая боевая техника бронегруппы встречала их, грозно ощетинившись стволами «Шилок», танков и БМП, суля надёжную защиту. Дивизион прекратил постановку заградительного огня. У самой подошвы горного отрога, перед входом в коварную зелёнку, обозначив себя отброшенной в сторону шашкой оранжевого дыма, их ожидала разведрота.

Пришедший в себя Галиев забрал у лейтенанта радиостанцию, а запасливый украинец Вонс, достав из кармашка вещевого мешка жестяную коробочку из-под конфет «Монпансье», вынул из неё пачку строго запрещённых при выходе в горы сигарет. Все пятеро с явным удовольствием затянулись щекочущим пересохшее горло табачным дымом и, перестроившись из шеренги в колонну, продолжили своё победное шествие. Зависший над их головами очумелый жаворонок пел яростный гимн продолжающейся жизни и перемещался вместе с ними в пространстве и времени в сторону струящейся внизу реки. Жаркий солнечный день клонился к вечеру, ад войны остался где-то далеко, на горном перевале, а они спускались в долину, где их ждал покой, вода, тенистая прохлада. Почти что, Рай. Не хватало лишь гурий, но выжившим они и не полагались…

Несколько минут спустя, их маленькая колонна пристроилась в хвост неторопливо движущейся цепочке разведроты, и вскоре, без приключений миновав зелёнку, они вышли в район огневых позиций артиллерии. Дивизион приветствовал разведчиков, возвратившихся с гор без потерь, залпом всех своих орудий и реактивных установок по цели 151, кишлаку Салау, в котором понёс потери десантно-штурмовой батальон и куда, по логике простых вещей, к этому моменту должны были вернуться недобитые в сегодняшнем бою духи.

Казачёнок развернул змейку ротной колонны на сто восемьдесят градусов и направил её голову навстречу идущим в хвосте лейтенанту и его подчинённым. Со стороны это напоминало послематчевое приветствие хоккейных команд, катящихся навстречу друг другу, пожимая руки и изредка обнимаясь. После этой короткой церемонии скупой мужской благодарности разведрота ушла направо, в сторону своей бронегруппы, а Вонс, Галиев и Кольченко побрели на огневые позиции дивизиона.

Огневики, завершив прощальный артналёт на Салау, самостоятельно, без всякой команды, начали выстраиваться в колонну по одному. Обмениваясь рукопожатиями, лейтенант шёл вдоль бесконечно длинной цепочки людей, от точности и скорости действий которых совсем недавно полностью зависела его жизнь, и благодарил каждого из них. Ближе к концу эта живая лента, состоящая из солдат и офицеров, неожиданно скомкалась, десятки рук оторвали лейтенанта от земли и под громкие возгласы «Ура!!!» стали подкидывать вверх. Рядом взлетали к небу и приземлялись в надёжные руки друзей Галиев с Вонсом.

Это был апофеоз триумфа. Неожиданно, во время своего очередного взлёта, офицер отчётливо увидел на опустевшей огневой позиции красивую молодую женщину в длинном ярко-алом платье, которая всегда появлялась перед глазами лейтенанта в роковые моменты его не слишком долгой жизни. Она, как всегда, была ослепительно красива. Максим, почему-то, так и продолжал считать её своей смертью. Он даже успел к ней как-то привыкнуть и, честно говоря, был очень удивлён, что она не явилась ему, когда он, не шевелясь и крепко зажмурившись, лежал под артобстрелом на дне воронки. И всё-таки она пришла!

Красавица сидела на снарядных ящиках, устало ссутулившись, положив локти на слегка расставленные колени, расслабленно свесив к земле кисти рук. Рядом возвышалась гора шёлковых мешочков зарядного пороха, оставшаяся в процессе подготовки нужных для стрельбы зарядов, а слева и справа от неё были хаотично разбросаны закопченные стрелянные латунные гильзы, отсвечивая на солнце тусклым блеском самоварного золота. Можно было подумать, что эта хрупкая девушка весь день подносила тяжёлые боеприпасы к беспрерывно стреляющему орудию и с усилием досылала их в канал ствола. Едва приподняв голову, она смотрела на взлетавшего над толпой Максима. Улыбка восторга, придающая человеческому лицу довольно-таки глупый вид, мгновенно сползла с губ лейтенанта. Видение было настолько пугающе реалистичным, что он, в очередной раз падая вниз, плотно прикрыл глаза ладонями, а когда руки солдат вновь подбросили его высоко вверх, на огневой позиции уже никого не было – красавица в красном платье в очередной раз бесследно исчезла.

«Врёшь, не возьмёшь!» – подумал про себя офицер, а откуда-то из глубин памяти в его контуженой голове горным эхом разнеслись слова Эсмеральды: – «У третьей будут карие глаза, и она спасёт тебе жизнь». Да кто же она, чёрт возьми?!!»

Вечером, в штабной палатке командование бригады проводило разбор полётов с Казачёнком и Кольченко. Комбриг, не повышая голоса, перечислял нарушенные ими приказы и распоряжения, допущенные неточности в выполнении положений боевых уставов и бесчисленных инструкций и директив. Сидевший рядом с ним начальник политотдела несколько раз визгливо вклинивался в его размеренную речь, угрожая взысканием по партийной линии. Полковник Мартынов с начальником штаба бригады молча стояли в дальнем углу просторного шатра, переминаясь с ноги на ногу.

– Начальник артиллерии мне доложил, что снаряды пролетали в пятидесяти метрах над головами десантников! Вы же могли половину батальона угробить, это-то хоть до вас доходит? – задал вопрос раздражённый командир бригады, глядя на безразлично отстранённые лица понуро стоящих офицеров.

– Срединное отклонение по высоте, соответствующее дальности стрельбы, не превышало семи метров, поэтому снаряды никак не могли попасть в гребень отрога, по которому спускался ДШБ, – пробубнил себе под нос Максим, он хотел ещё что-то добавить, но его перебил вмешавшийся в разговор полковник Мартынов.

– Не умничай! Срединное отклонение рушится одной ошибкой наводчика! Ты же вызывал огонь точно на себя и свою группу! Хорошо, что я, на всякий случай, дал команду увеличить уровень на одно деление, а то некому было бы сейчас дерзить своим командирам, – начальник артиллерии сделал при этом ужасно страшное лицо.

На самом деле, он лишь пытался вывести своего подчинённого из-под жёсткого прессинга командования бригады.

– И ты тоже хорош, – переключился комбриг на Казачёнка, – тебе-то, с твоим опытом, непростительно. В каком таком талмуде написано, что отход роты должен прикрывать артиллерийский офицер со своими солдатами? Доложи-ка мне, малограмотному.

– Товарищ подполковник! В сложившихся условиях это было единственно верное решение, позволившее роте выйти из боя без потерь. Огнём артиллерии было уничтожено несколько десятков духов… – начал было отвечать ротный, но его перебил начальника политотдела.

– Ты на пару с Кольченко убитых душманов считал? Или вам сам Халес о своих потерях доложил? – ехидно уточнил он. – У страха глаза велики. Десятки духов… Не знаю. А вот десяток наших десантников запросто могли положить!

– Ну, вот опять за рыбу деньги, – хмыкнул себе под нос лейтенант, с ухмылкой глянул на командира разведроты и начал перемножать в уме двузначные цифры.