Точка опоры
Шрифт:
Владимир отбежал в сторону от тропы. Надежда беспокойно окликнула его:
– Володя, куда же ты?..
– Я недалеко... Одну минуту...
Найти бы цветок для Надюши. Хотя бы один-единственный. Говорят, встречаются редко. А тут, по соседству с большой дорогой, едва ли удастся. Но ведь выпадает же людям счастье...
– Володя, осторожнее там на скользких камнях...
Из-за аспидной скалистой вершины с белыми прожилками снега, ограждавшей перевал с востока, выглянуло солнышко, как бы теплым, мягким крылом погладило склон. И тотчас же на сухом пригорке выскочил из норы сурок, встал столбиком, огляделся и прозвенел сквозь оскаленные резцы зубов:
–
Выскочил его сосед и радостно отозвался:
– Квик!..
– Надюша, посмотри!
– крикнул Владимир.
– Вон куда забрались забавные зверьки! Здороваются с солнцем!
– Может, тебя спрашивают: кто такой, откуда?
Сурки погладили лапками мордочки, как бы умываясь, и спокойно - их никто здесь не тронет!
– побежали грызть стебельки сочной травки.
А эдельвейсы?.. Нет ни одного. Вероятно, еще рано для них. Не успели вырасти. Расцветут, быть может, только к концу августа. А они, Ульяновы, к тому времени уже вернутся на берега Женевского озера - совещание большевиков нельзя откладывать на осень. И надо готовиться к выпуску газеты.
Лавируя между кустов и камней, Владимир спустился к тропе, развел руками:
– Не посчастливилось... А так хотелось, чтобы ты засушила эдельвейс в томике Бедекера. На память!
– Не огорчайся, Володя. Как-нибудь в другой раз...
– Другого раза, пожалуй, не будет. Сама знаешь...
Да, она знает - революционное движение идет на подъем, терпению российских рабочих приходит конец, а за ними поднимется и деревенская беднота, и перед эмигрантами откроется путь-дорога домой. В Питер. Скорее бы! Третий съезд даст план действий...
Надежда забыла об уговоре не тревожить душу думами о политике. Но Владимир прервал ее короткое раздумье:
– Ну что же, вперед? Если ты не устала.
– Отдохнем там, - Надежда вскинула глаза к перевалу, - на верху хребта.
И они, поправив лямки рюкзаков и постукивая остриями альпенштоков, пошли к дороге.
Вот и перевал. С него, пробуждая новый восторг, открылось еще невиданное. На севере все долины и ущелья забиты облаками, словно свежим снегом, ослепительно сияющим под лучами солнца. На востоке и западе совсем близко стояли каменные стражи перевала. А в стороне от них облака были проколоты ледяными клыками высочайших вершин Европы. Особенно много их было на востоке. И гора перед горой будто хвалилась высотой и неповторимой яркостью красок. Вон сияет золотом как бы острие кинжала, устремленного в синее небо. А затененная сторона выглядит матовой чернью с тусклыми узорами серебра. Вон малиновый склон. Вон лиловый...
Припоминая страницы Бедекера, Ульяновы пытались угадать названия вершин. Ближняя к ним из самых высоких, надо думать, Алечгорн, а та, что подальше и левее первой, по всей вероятности, знаменитая Юнгфрау. Самая стройная. Где-то в Оберланде к ее подступам проложена новая дорога. Надо непременно воспользоваться ею. Нельзя же не взглянуть вблизи на строгую и гордую швейцарскую красавицу. В путеводителе перечислены смельчаки альпинисты, стремившиеся покорить ее. То была дерзновенная мечта многих, но лишь самым упорным, искусным и выносливым удавалось это. А несчастливчики находили себе могилу в снежных лавинах.
Вдруг обоим вспомнилось - давно не писали родным. В Киеве, несомненно, уже волнуются Мария Александровна и Маняша, в Саблине под Питером - Елизавета Васильевна. Ее успокаивает лишь то, что на даче она не одинока: там Марк Тимофеевич, успевший скрыться из Киева до ареста Ульяновых. Как только они, путешественники, дойдут до первого городка внизу, сразу же дадут знать о себе - отправят
открытки с видами здешних гор.С севера подул ветер, погнал ватные клочья облаков на перевал. Повеяло прохладой и сыростью. Теперь скорее вниз, вперед, в долину реки Кандер.
Владимир, перекинув альпеншток в левую руку, подхватил Надежду, и они, хотя и усталые, но радостные, двинулись вперед быстрым и легким шагом.
"Вперед, - застряло слово в голове Владимира Ильича.
– Это ли не название для газеты? Хорошее слово! Лучшего и не надо. Вперед, к Третьему съезду! К нашей революции!"
– Володя, ты опять о чем-то задумался?
– забеспокоилась Надежда, останавливая мужа.
Он рассказал.
– Ты прав, - живо и горячо отозвалась Надежда, - отличное название! Мне нравится.
– Думаю, что нашим друзьям, будущим членам редколлегии и сотрудникам, тоже понравится. А мне уже видится первая полоса: крупно - заглавие по-русски, сверху - мелко латынью. Те же три колонки, что и в "Искре". Помню, в Лейпциге у меня от великой радости дрожали руки, когда я с машины принял первый, еще влажноватый оттиск. Был декабрь девятисотого...
– И теперь хорошо бы в декабре...
– Да, к Новому году. Ни месяцем позже. И явится наша газета верной, последовательной и боевой наследницей, а главное - продолжательницей славного дела нашей старой "Искры". А ты снова будешь секретарем редакции, у тебя же большой опыт. Знаю, согласишься.
– Владимир покрепче прижал к боку локоть жены.
– Я очень рад и благодарен тебе за то, что мы отправились в это путешествие. Устали, конечно. Но это не в счет. Важно, что на досуге сложился такой...
Владимир Ильич умолк от неожиданного грохота. Обвал! Где-то недалеко. Из-за тумана не видно, что там низвергнулось с высокого обрыва. Скорее всего снежная лавина. Шумит уже где-то далеко внизу, как грозовой разряд, ушедший под землю.
Туман всколыхнулся, обволакивая их с ног до головы и закрывая небо.
Когда все утихло, снова пошли вниз, нащупывая дорогу ногами.
– Осторожнее, Володя, тут камни. Как ступеньки.
– Может, переждем в сторонке?
– В какой?.. Ничего же не видно. Не оступиться бы...
– Кто знает, сколько он тут продержится. Может еще сгуститься... А внизу, несомненно, светлее. Пойдем потихонечку. Вот так. Давай руку, шагай сюда. Тут надежно. Так. Еще шаг...
Сырой и промозглый ветер, набирая силу, гнал туман наверх, и вскоре внизу посветлело.
– А тучи-то... Посмотри!
– вскинула голову Надежда.
– Уже над нами!
– И дождя нет. Нам повезло.
Перед путниками открылась извилистая, манящая вниз Кандерская долина.
В каждом селении заходили на почту, спрашивали письма. Нет ли им чего-нибудь от Бонча? Или от Лепешинского. Покупали открытки с видами ближайших горных вершин и озер. На свободных уголках коротко писали родным приветы "от бродяг", сетовали на то, что давно нет от них вестей, спрашивали, здоровы ли они. О себе сообщали, что побывали в окрестностях Юнгфрау и теперь через Мейринген идут к Люцерну.
Надежда, успокоенно посматривая на мужа, отмечала: как хорошо он отдохнул! Совсем повеселел. Будто умылся кристально чистой водой из горного ручья и смыл с себя всю паутину мелкой склоки, которой пытались опутывать меньшевики.
Август провели недалеко от Лемана, в деревушке Пюиду, на берегу маленького озера Лак-де-Бре. Их приютил крестьянин Форне, уступив второй этаж дома. По утрам, искупавшись в озере, Владимир Ильич засучивал рукава и шел в огород, помогал собирать огурцы и помидоры, копал грядки для осенних посадок.