Точка опоры

Она ножницами приподняла краешек куска, отстригла уголок и, подцепив острием, повертела перед глазами:

– Еще кровенит... А может, Струве такое любит? Бифштекс по-английски!
– Она хотела попробовать немножко, но не удержалась аппетитно съела все, что отрезала.
– Пожалуй, еще надо пожарить. Отрезала второй уголок.
– Попробуйте. Я положусь на ваш вкус.

– Спасибо. Я сыта.

Вера Ивановна, уступая чувству голода, съела второй кусочек.

– Ничего. Теперь почти поджарилось.

– Да не хлопочите для него. Лучше так...

– Пожалуй, вы правы. Мясо подают с гарниром, а у меня ничего нет...

И Вера Ивановна отрезала себе еще:

– Теперь уже совсем без крови...

Она была растерянна - не знала, как разговаривать со Струве. В чем соглашаться? Против чего возражать? Ведь неизвестно, как отнесется к ее разговору Жорж. Если бы Струве предупредил заранее о своем приезде, она написала бы в Женеву, спросила... А теперь... Вдруг Жорж не одобрит ее позиции?.. Лучше остаться в стороне. Пусть разговаривает с ним Надежда Константиновна - она полномочная представительница Ульянова.

Надежда вернулась раскрасневшаяся, будто из жаркой бани.

– Удружил ты мне!.. Ужасно тяжелый был разговор!
– Бросила на стол коробку мармелада.
– Это, говорит, подарок от Нины Александровны. Я, понятно, поблагодарила, попросила передать привет. Не могла же я так сразу резко... Но он страшно разобиделся, что ты не пришел, и понял, что ни о какой договоренности и речи быть не может. Ударился в достоевщину: его, дескать, считают изгоем, а он в свое время помогал, поддерживал...

– Тогда, когда мы находили в какой-то степени общий язык в борьбе с либеральными народниками. А теперь иное... Рассказывай дальше.

– А теперь, дескать, от него сторонятся, как от прокаженного. Отталкивают. Он, видите ли, ренегат.

– Так и сказал?

– Но ты бы посмотрел - с какой миной. Потом смягчился: мы, говорит, могли бы работать вместе. Рука об руку. Тихо, со всеми мирно. Время идет все в жизни меняется. Старые догмы ему напоминают ветхие мехи. От молодого вина они прорываются, и людям не остается ни вина, ни мехов. Для молодого вина готовят новые мехи, при атом сберегается то и другое.

– Заговорил устами евангелиста Матфея! Будто праведник!

– Да. Я увидела: совсем чужой человек. Враждебный партии. И мне стало страшно жаль Нину Александровну: она, видимо, бессильна. Да и вряд ли она понимает, куда поворачивает ее муж. А он-то понимает.

– Не поворачивает, а уж давненько повернул. Удивляюсь, как этого не видит Потресов! Как не чувствует Вера Ивановна! И даже Плеханов, блестящий теоретик, с ними. Уму непостижимо! Вместо борьбы с Иудой, которая нам предстоит, готовы, - в уголках губ Владимира Ильича сверкнула горькая усмешка, - гладить его по шерстке!

2

Радость! Большая радость - Митя прислал газеты. Вовремя прислал. Очень вовремя. Надя уже истосковалась по питерским и московским новостям. Да и сам он истосковался - давно не видел знакомых газет. Даже в ссылке следил за печатью. А здесь... Русской библиотеки в Мюнхене нет. Выписывать конспирация не позволяет. У газетчиков ничего невозможно найти, лишь изредка попадаются "Русские ведомости". А ведь ему, как воздух, как хлеб, необходимы новости из родной страны. Елико возможно, больше новостей. В особенности сейчас, когда в немецких и французских газетах они прочли телеграммы о новом побоище в Питере. На этот раз - на Обуховском казенном заводе.

Из здешних газет уже знали: Первого мая на заводе не вышли на работу триста человек - за городом отмечали День солидарности трудящихся всего мира. А исполняющий должность начальника завода подполковник Иванов объявил их прогульщиками и распорядился о постепенном увольнении: каждый день по десять человек! Рабочие возмутились. Со дня на день надо было ждать взрыва. И седьмого мая взрыв произошел - обуховцы потребовали восстановить товарищей на работе. Подполковник отказал. Тогда они дали тревожный гудок. Переполнив заводской двор, потребовали уже не только восстановления товарищей по работе - сокращения рабочего дня до восьми часов и отмены ночных работ. Воинская команда завода, находившаяся наготове, не смогла управиться. С криками "ура", с насмешливым гиком и свистом, оттесняя отряды пеших и конных городовых, а также эскадрон жандармов, рабочие вырвались на Шлиссельбургский проспект, заполнили его. Считают, что их было более трех с половиной тысяч человек! Тогда полицмейстер вызвал еще один отряд городовых, новый эскадрон жандармов и две роты пехоты. Разгорелась ожесточенная схватка...

Владимир Ильич ждал подробностей. В "Правительственном вестнике" не нашел ни строчки. Развернул "Новое время", просматривал колонку за колонкой на первой странице, на второй, на третьей, наконец глаза споткнулись о строчку, набранную мелким шрифтом: "Мы получили следующее сообщение". От кого получили? Конечно, от жандармов. Позвал жену:

– Ты посмотри, что они, мерзавцы, делали! Вот читай, залпами стреляли в толпу. А рабочие не дрогнули. Не только отбивались булыжниками, которые им подносили девушки в подолах, а дважды все это войско заставляли отступать. Подлинные герои! Не струсили, не разбежались. Даже после третьего залпа! Сражение продолжалось до вечера...

Надежда оставила другие газеты, тоже склонилась над "Новым временем":

– Ужасно! С обнаженными шашками - на рабочих. Один убит, восемь ранено... Это только пишут - восемь...

– Но и башибузукам здорово досталось! Видишь: сбит с ног околоточный надзиратель - рабочие запустили ему камнем в рожу, сломали ножны о его башку. Молодцы! А вот: ранили камнями полицмейстера, нескольких жандармов и городовых... Жаркое было сражение!

Владимир не мог усидеть на месте - несколько раз прошелся по комнате, рассекая воздух взмахами кулака:

– Как видишь, уличная борьба возможна. И безнадежно будет не положение пролетарских борцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с рабочими не одного только завода. А придется! И гораздо серьезнее. Обуховцы не имели ничего, кроме камней, и то продержались целый день. Рабочие не мирятся со своим положением, не хотят оставаться рабами. И в следующий раз они запасутся другим оружием.

Надежда знала, что в голове Владимира уже зреет новая статья для пятого номера "Искры", который придется переверстать. А спустя какой-нибудь час она уже переписывала для набора его статью "Новое побоище":

"...Эти вспышки пробуждают к сознательной жизни самые широкие слои задавленных нуждою и темнотою рабочих, распространяют в них дух благородной ненависти к угнетателям и врагам свободы. И вот почему известие о таком побоище, какое было, напр., 7-го мая на Обуховском заводе, заставляет нас воскликнуть: "Рабочее восстание подавлено, да здравствует рабочее восстание!"

В тот же день пришли два письма. Оба из Питера. О схватке на Обуховском заводе. Один из корреспондентов писал: "Теперь всем на улицу хочется. Б. [уцелевший рабочий] говорил, что жаль, что знамени у них не было. Другой раз и знамя будет и пистолетов достанут..."