Точка отрыва
Шрифт:
Первыми смекнули что к чему гуляйпольские. И ломанулись на оставшихся у них машинах к парому, чтобы уйти в Вирац. К концу второго рейса парома дошло уже до всех. К тому же пошёл слух, что к Пограничному идет чуть ли не вся тверская армия, разгромившая эльфов. Паром, перевозивший две машины за раз, едва не утопили, да он и не успел бы перевезти всех за три часа. И свары за очередь почти мгновенно перешли в очереди пулеметные. Затем стали делить корабли и баржи, пытаясь, иногда успешно, их завести и удрать. К тому моменту, как «Громовержцы» закрутили карусель, счастливчиков, успевших переправиться, было немного. Самолеты аккуратно притопили паром у пристани; корабли, кораблики и баржи тоже далеко не ушли. Пока с неба сыпалась кара небесная на большие посудины, в Вирац, кидая все, бежали уже не то что на лодках — на брёвнах. Все понимали, что ночью самолёт не опасен. Но плыть на лодочке в Час нечисти? Дураков не было. Добавила бодрости и «война в войне». Почему именно сейчас вспыхнула жаркая грызня между некоторыми баронскими ротами, сипаями и гуляйпольскими бандами — сказать трудно. Но были даже такие, что играли в войну «все
Всего этого Дарри не видел, но слышал. Когда основная стрельба окончательно сместилась из города (в том числе и на вирацкий берег), он не утерпел. Наказав женщинам не высовывать носа из лавки и никому, кроме него или военных из форта не открывать, он клятвенно пообещал вернуться живым и невредимым. В который уже раз, окутавшись серебристым облачком незначительности, Камень поспешил на рыночную площадь еще раз глянуть на полный разгром в самих торговых рядах. Обернувшись на лавку Варразы, он присвистнул. Ее словно пытались пожрать гигантские древоточцы. Следов попадания в стены было преизрядно, а крышу так и вовсе придется перекрывать. Но, в целом, лавка уцелела. Часовне досталось больше.
Город уже начали прочесывать военные. Пока еще не патрули, а несколько мангрупп на «Горгульях», страхуя друг друга, первым делом пробились по разгрому и развалу базара к Управе. В городе еще постреливали — оборонявшиеся Пришлые, засевшие не только в Управе, но и еще в нескольких укрепленных зданиях, вышли и начали зачищать деморализованных налетчиков. Пленных поначалу не брали вовсе. Из Управы, разбаррикадировав заваленные выходы, навстречу «Горгульям» выбрался сводный гарнизон. Кто-то из мангруппы, увидев двух гномов, спросил, знают ли они такого чертовски важного и героического гнома, как Рарри. Получив утвердительный ответ, по рации связались с фортом, и уже через двадцать минут на «Полевике» в сопровождении Полухина и его жены-маранийки, которые сочли себя обязанными сопровождать своих, как ни крути, спасителей, подкатили Рарри и Балин. Каждая из компаний гномов, увидев в другой только двоих родичей, опечалилась. Однако недоразумение быстро рассеялось. Получалось, что погиб только один из их рода, бедолага Глоин. А вот судьба молодого Дарри была темна. До того момента, пока погромыхивая на кочках пустым кузовом, к управе не подкатил «ЗИЛ». Рарри не мог ошибиться — это была машина Орри-Кулака. И из кабины выскочил сам хозяин темной судьбы. После чего без должного почтения и даже весьма нахально спросил, не его ли они ищут. Гимли расчувствовался и смахнул с морщинистой щеки слезу. А потом предложил молодому наглецу подойти, чтобы он мог как следует надрать ему уши. Дарри гордо подбоченился и сказал:
— Думаю, что не подойду. Почтенный старейшина Рарри, должен вам сказать, что кое-что произошло. Судя по всему, в нашем роду появился Рунотворец. И этот Рунотворец — я! Так что вынужден требовать должного уважения!
После чего, не удержавшись, сотворил сначала светящийся шар, затем накрыл незначительностью себя, потом, сняв ее с себя, скрыл грузовик.
И Рарри, и Гимли выглядели рыбами, брошенными на берегу — разевали рты и хлопали глазами. Наконец Гимли, тихо, но витиевато выругавшись, еще тише сказал старейшине:
— Ну вот куда такому сопляку несмышленому такой груз? Ведь зазнается же… Ох и хлебнем мы еще с ним! Даже не знаю, радоваться такому счастью или огорчаться такому горю. Его еще обламывать и обламывать, обтачивать и обтачивать. Мальчишка.
Рарри, пожевав губами, пошевелил мохнатыми бровями, затем улыбнулся и сказал, не менее тихо:
— Думаю, не так все страшно. Знаешь, у Пришлых есть такая игра — «Камень, ножницы, бумага». Он, конечно, Камень, но то, что ты предлагаешь — ножницы. А они об камень затупятся и сломаются. Тут нужна бумага, обернуть его.
— И кто или что может стать такой бумагой?
— А подумай. Помнишь анекдот: «Папа, что такое счастье? Женишься, сынок, поймешь. Но будет поздно». Что бумага для мужчины-камня? Да жена, старина, жена!
— Да ему же еще до большой жизни десять лет!
— А тем лучше! Значит, успеем найти такую, что мягкой ручкой возьмет и жестко взнуздает.
И, закончив свое тихое совещание, два почтенных гнома умильно улыбнулись молодому нахалу.
Николай Шпыркович
УБИТЬ ВИЛЛИ
12.13, бухта
… Спешить не надо. Спешить вообще никогда не надо. Ну, разве что при реанимации, да и то: «…оголтело бегать и кричать: «…все погибло, все пропало, мы его теряем!!!» — это дурной тон. Надо работать быстро, но без спешки. Четко отдавать приказы, следить за их выполнением. Желательно, чтобы вообще во время реанимации кто-нибудь стоял рядом и руководил всем…» — Так, помнится, говорил тот смешной лысоватый доктор в самолете на пути сюда. Они тогда познакомились, потому что сидели рядом. Доктор летел на отдых. В первый раз, как он говорил. Ну, наверное, он все до того уже объездил. Реаниматологи зарабатывают прилично везде, уж кому-кому, а ему ли не знать это. И, наверное, даже там, откуда доктор (интересно,
где это Белоруссия? Вроде, рядом с Хорватией?) Странно, конечно, что в Испании он ни разу не был. Наверное, носило по более экзотическим местам, типа Мальдив и Гавайев…Ладно, это все ментальная подготовка, как говорится. Снятие эмоционального возбуждения и сверхконцентрации на дыхании… Вот только ни на каких форумах CMAS и AIDA о таком не говорили, и ни на каких тренировках к такому не готовили.
Вдох. Глубокий, медленный, и такой же выдох. И еще раз. Ошейник немного давит — все-таки три месяца без тренировки сказываются. Да и питание в эти месяцы было черт-те каким. И еще. И на последнем вдохе, когда уже, кажется, в альвеолы не войдет ни одного кубического сантиметра воздуха — умудриться затолкать в легкие еще немного. «Утрамбовать». Вот теперь — можно…
6 часов ранее
…Над дорогой висел плотный слой черного дыма, слоистого, как знаменитые шоколадные пирожные Санчеса. Здесь, между двух холмов, ему некуда было деваться: обе высоких гряды, поросших жесткой, уже выгоревшей под жарким летним солнцем юга Испании травой надежно прикрывали дорогу от ветра, дующего и с моря, и с суши, а солнце еще не поднялось так высоко над гребнем левой гряды. Может быть потом, часам к восьми оно выпрыгнет на макушку холма и моментально накалит асфальт шоссе, так что потоки горячего воздуха увлекут вверх за собой и дым. Ну а сейчас черным клубам деваться было некуда, кроме как растекаться все дальше и дальше от лежащего на боку старого «Форда», верой и правдой до сего дня служившего Санчесу. Колыхаясь и плавно перемешиваясь, дымная пелена замирала метрах в десяти от пикапа, лишь едва подрагивая. Зато над самой машиной волны дыма, пронизанные языками оранжевого пламени, выплескивались весело и быстро. Было странное ощущение, что за перевернутым «Фордом» затаился гигантский крот, который выбрасывает из-за машины все новые и новые кучи земли. И, если раньше такое животное могло бы появиться только в накокаиненых фантазиях создателей спецэффектов для фильмов ужасов, теперь оно запросто могло и впрямь существовать. Мигель нисколько бы не удивился, если бы где-нибудь на грешной нашей планете появилось бы подобное существо этакий «супер-крот». После того, что случилось в мире, удивляться было, в общем-то, уже нечему.
Пожалуй, сравнение с пирожными для дыма было все же весьма и весьма отдаленным: к вони паленой резины, и без того не слишком походившей на аромат шоколадного крема, отчетливо добавлялся отвратительный запах паленого мяса. Мигель вдохнул воздух, сморщился и закашлялся. В груди свистело — давал о себе знать хронический бронхит. Если к тому же знать, что эта горящая плоть принадлежала людям, на рвоту потянуло бы обязательно. Не тянуло лишь потому, что за этот месяц с лишним можно было уже вдоволь насмотреться и нанюхаться чего угодно. Ну и помимо всего прочего, рвотный рефлекс начисто пропал куда-то. Ему оставалось только позавидовать: Мигель и сам бы с удовольствием куда-нибудь пропал. Без разницы куда, лишь бы подальше от горящего автомобиля. И все же, стиснув свои зубные протезы так, что дантист, которому он когда-то отвалил кучу денег (это были еще старые добрые песеты, а не эти квадратные евро) наверняка неодобрительно поморщился бы, он тормознул возле автомобиля. Следовало бы, конечно, проверить кузов пикапа — взять то, что ребята везли с карьера и давать отсюда деру. Может быть, он успеет, и у парня действительно появится шанс. Да, так и следовало бы сделать, огонь должен вот-вот охватить и кузов… вот только и Санчес, и Иван были его друзьями, а из-за машины доносились звуки, больше всего похожие на чавканье.
Мигель попытался сглотнуть слюну, но во рту пересохло, будто в пустыне. Тем не менее, он все же вспомнил, что когда-то сражался под Гвадалахарой и, сжимая в руке вытертую добела «Астру», шагнул в клубы дыма. В груди болезненно ныло, отдавая в левую руку. Почти 90 — это все же не шутки. Осторожно подойдя к машине, он попробовал заглянуть лобовое стекло. В салоне никого не было и, что немаловажно, ничего. В смысле — ничего из того, за чем ребята полетели ночью в эту чертову Эстурию. Стреляные гильзы — винтовочные и от дробовика, смятая бумажка от Сникерса, бутылка с водой, карабин Санчеса, выскочивший из зажима, а еще кровью все было залито здорово. Переступая приставными шагами, он обогнул капот и остановился, все так же сжимая челюсти до хруста, а рукоять пистолета — до побелевших костяшек кистей. Иван лежал на земле, полностью вывалившись из машины. Руки его были безжизненно раскинуты, одна нога заломлена вправо под совершенно диким углом. Лица не было видно, и это было к лучшему, потому что над лицом Ивана склонился Санчес. Вернее то, что когда-то было Санчесом. Уже и не узнаешь, что все-таки у них случилось: Санчес нарвался на укус, Иван не справился с управлением. А, может, у кого-то из них на обратном пути случился сердечный приступ. Если так, то скорее всего, это случилось тоже с Санчесом. Ясно, во всяком случае, что он то точно был первым. Сейчас он жадно обгладывал лицо бывшего друга, совершенно не обращая внимания на то, что его спина превратилась в сплошной черно-багровый струп. От камуфлированной куртки, в которой он уехал в Эстурию, остались обугленные лохмотья. Белоснежные волосы, которыми он так гордился и тщательно ухаживал, тоже сгорели почти начисто. Кожа на затылке и темени лопнула, и в ране проблескивал голый череп. Паленым мясом и волосом вблизи смердело вообще отвратно и, тем не менее, знакомо. Хоть Мигель и не думал когда-либо почуять снова этот запах: тошнотворную смесь горелой плоти, синтетики и бензина. Точно так же, помнится, воняло возле того танка, итальянского «Фиата», кажется, который как в тире расстрелял русский БТ. Вот только итальянский танкист, свесившийся из люка, был уже не опасен…