Шрифт:
Дмитрий СЕРГЕЕВ
ТОЧКА ВОЗВРАТА
I
Евгений сосредоточенно накладывал мазок за мазком, проявляя на полотне изображение угрюмого длинноволосого человека, стоящего на фоне толпы, сгрудившейся под черно-красным флагом. На дальнем плане зыбко прорисовывался знакомый силуэт собора.
В большом зале, оборудованном под мастерскую художника, царила тишина. С утра Охрин, задрапировав беспорядочно расставленные по помещению мольберты, решил, наконец, изменить довлевшей над ним тематике и дописать некогда начатую, а затем надолго брошенную картину. Работа пошла, но Евгений знал, что к вечеру все может вернуться на свои места, и картина
Антон Светлый, местный поэт, пришел как всегда без предупреждения. Но Евгений был рад ему, тем более, что Светлый не требовал к себе особого внимания и не обижался, если Евгений в его присутствии продолжал работать. Антон лишь на несколько секунд приблизился к полотну и как бы между делом осведомился:
– Это кто ж такие?
– Анархисты у Казанского, - не отрываясь от работы, ответил Евгений. Он оставил центральную фигуру картины до ухода Антона и переключился на доработку антуража.
– Я их набросал во время последней поездки в Петербург, но до сих пор не могу закончить.
– Сочувствуешь анархистам?
– удивился Светлый.
– Совсем не обязательно. Мне вообще интересны люди. Посмотри, какая фактура лица, какое выражение!
– А я уж думал, ты теперь пишешь исключительно на одну тематику, и все остальное тебя просто не интересует.
– Только не начинай меня снова воспитывать. Мы с тобой это уже проходили.
Возникла продолжительная пауза.
– Знаешь, - переводя разговор на другую тему, снова заговорил Светлый.
– С тех пор, как у нас все перевернулось, мне периодически снится гражданская война. И, представь себе, в этих снах я всякий раз воюю за красных. Проснусь, думаю: почему? Все равно лет через восемьдесят их идеи потерпят крах, революция и все, что с ней связано, будет осуждено, народ станет голосовать за белых. Потом снова усну тот же сон, и я снова воюю за красных. Из пулемета по белым строчу, строчу... Не знаешь, почему это?
– Революционные гены, наверное, покоя не дают, - продолжая работать кистью, ответил художник.
– Нет, серьезно.
– Не знаю, - Евгений положил крупный мазок и понял, что ошибся. Слушай, отстань от меня со своими красными, белыми. Тебе думать больше не о чем?
– Ну вот ты на моем месте за кого воевал бы?
Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне. Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на ней яркий багровый след.
– Ты можешь две минуты помолчать, в конце концов?! Чего ты ко мне пристал со своей гражданской войной?!
– Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал из себя мученика!
– Светлый и сам вдруг разозлился.
– Признайся, что ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя...
– Антон осекся, встретившись взглядом с Евгением.
– Ладно, - сказал тот.
– Замнем, а то поссоримся. Почитай лучше что-нибудь из твоих новых стихов.
– Ты действительно хочешь послушать?
– Почему бы и нет?
Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у окна и, глядя во двор, стал читать:
И ночь прожить - не поле перейти,
Когда враждебна каждая песчинка
И целый мир с отвратною
начинкой,А мысль подла - она уже в пути...
Читая, Антон наблюдал, как за окном, в песочнице, играли дети, и девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.
... И вот ты камнем падаешь с моста
Под поезд в точно выбранное время.
Зачем душе твоей такое бремя?
Закрой глаза и досчитай до ста...
Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.
... И не ходи под утро в синем платье
Туда, где слышен гул и льется свет,
Ну кто поймет, что это не расплата
За те грехи, которых просто нет?
Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по неподатливому строению, почти сравняв его с землей.
... Часы стучат. Становится виднее,
Но так тревожно, будто неспроста,
На стуле платье новое синеет...
Закрой глаза и досчитай до ста!
Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.
– Ну как?
– спросил Антон, сделав выжидательную паузу.
– Честно?
– Разумеется.
– Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось эксплуатировать эту тему и почему сейчас ты выбрал именно это стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? в голосе Евгения появились задиристые нотки.
– Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я отвечу тебе, - принял вызов Светлый.
– Ты сам зациклился на этой теме. Тебя никто и ничто больше не волнует. Эти твои анархисты - просто блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.
– Ну-ну, - в глазах художника появился недобрый блеск.
– Вот!
– Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.
На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.
– Вот!
– крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с нее покрывало.
На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.
– Вот!
– снова крикнул Антон, проходя дальше.
– Остановись!
– скомандовал Евгений предупреждающим тоном.
Светлый остановился, но не замолчал.
– Ты зациклился, и потому не можешь нормально жить и работать. Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а потому, что хочу тебе помочь. И тебе сразу станет легче.
– Не понял. Вернись на две фразы назад, - Евгений пытался надеть на лицо циничную маску.
– Я повторю: ты должен увидеть ее и все объяснить.
– Приехали, - Евгений медленно опустился в кресло.
– И я знаю, кто тебе может помочь.
– Ты, конечно.
– Не только. И даже не столько я... Короче говоря, есть такой человек. Ты можешь называть его экстрасенсом, гипнотизером, шарлатаном - кем угодно. Но сам он считает себя медиком, доктором, психотерапевтом.
– "Я поведу тебя к врачу, - сказал мне лучший друг", - нараспев продекламировал Евгений.