Точка Зеро

Часы на башне пробили полночь, и оркестр заиграл гимн. Тони смотрел на меня в упор, взгляд его был холодным и злым. Что-то такое трусливо дрогнуло во мне, я отвела глаза и уставилась на музыкантов. Как только отзвучал последний аккорд, Тони потащил меня за руку к выходу. Когда он открыл дверь, я вспомнила, что все-таки забыла сумочку на специальном столике, но подумала, что вряд ли кому-то понадобится мой старый телефон и полупустая пудреница.

Мы спустились с крыльца, и Тони поволок меня к гаражу.

— Сейчас же фейерверк будет, — жалобно пискнула я, но он не слышал. Или не слушал.

Я едва поспевала за ним, спотыкаясь на высоких каблуках. У лестницы, ведущей к конторе и квартире, мне все-таки удалось стряхнуть оцепенение. Вырвав руку, я остановилась и спросила, задыхаясь:

— Ты что, с ума сошел?

Он все с той же бешеной злобой впился губами в мои губы, да так, что мне стало больно. И тут только я поняла, что он не только взбешен, но и пьян до такой степени, что едва держится на ногах.

— Отпусти меня, идиот! — зашипела я, опасаясь, что кто-то услышит.

Если кто-то и услышал, то уж точно не Тони. Пробормотав что-то неразборчивое, он потащил меня вверх по лестнице. Каблук застрял в решетке ступеньки, и, чтобы не сломать его, я поспешно выбралась из туфель. Острая решетка впивалась в ступни сквозь чулки. С трудом попав ключом в замок, Тони открыл дверь и втолкнул меня вовнутрь.

Я даже не поняла, как оказалась сидящей на кровати. Тони поспешно срывал с себя одежду, бросая ее на пол. Когда на нем остались только брюки, он одним резким движением двумя руками сдернул с меня перчатки, так же резко расстегнул молнию на платье и стряхнул его с меня. За платьем на пол полетел бюстгальтер.

— Прекрати! — закричала я. — Я не хочу!

Промелькнула мысль, как по-идиотски я выгляжу: в чулках, стрингах и графских фамильных драгоценностях. И следом другая: а ведь я думала, что никогда больше не испытаю того, что было со мной тринадцать лет назад, — грубости, безразличия к моим чувствам, фактически насилия. И третья: всего-то месяц назад мы впервые были близки, и он был так нежен, так внимателен, что каждая моя клеточка тянулась к нему, как цветок к солнцу. Или это произошло в прошлой жизни?

Я тихо плакала, сжавшись в комок, а Тони стоял перед кроватью на коленях, уткнувшись лбом в мои ноги.

— Прости, — шептал он. — Пожалуйста, прости меня.

Я коснулась его волос, он поцеловал мою ладонь, тяжело поднялся…

Его выворачивало наизнанку в туалете, я придерживала ему голову и думала: какие принцы, какие кони — сплошная проза жизни. Месяц назад я сама обнимала унитаз в своей ванной. Романтика, чего уж там.

Я помогла Тони добраться до кровати и дождалась, пока он уснул. Потом встала, оделась, едва не вывихнув плечо, когда застегивала молнию. Прикрыв дверь, вышла на лестницу, нашла туфли, но надевать не стала — так и пошла по траве босиком, придерживая подол. Фейерверк уже закончился. Надо же, я и не заметила ничего — ни всполохов, ни грохота. В саду никого не было, но дверь еще не закрыли.

Пройдя через пустой холл, освещенный только настенными светильниками, я поднялась по лестнице, протиснулась между пюпитрами музыкантов и зашла в свою комнату. Быстро разделась, аккуратно сняла украшения, упала на кровать и снова залилась слезами.

Дверь скрипнула, и я вздрогнула. Узкая щель расширилась, в нее просунулась лапа с когтями, потом морда. Фокси запрыгнула на кровать — или Пикси? Да какая разница. Поскуливая, корги облизывала мое лицо, как в ту ночь, когда мне снились кошмары. Забравшись под одеяло, я обняла теплую мягкую собаку и провалилась в сон, больше похожий на обморок.

[1] (англ.) «Белый галстук» — самый строгий дресс-код для вечерних публичных мероприятий. Включает в себя фрак, белый жилет, белую бабочку и лаковые туфли для мужчин, длинное платье, перчатки, драгоценности и туфли на высоком каблуке для женщин.

[2] (англ.) называть по буквам

26. С чистого листа

— А чего ты хотела? — нервно спросила Люська. — На, полюбуйся.

Она бросила мне газету. Судя по заголовкам, вполне приличную, не бульварный листок. На первой странице ничего скандального не обнаружилось, а вот в разделе светской хроники красовалось большое фото, на котором меня страстно обнимал тот самый приторный красавчик. Судя по подписи, некий промышленный магнат международного масштаба. Я значилась как «миз Светлана 3., русский архитектор». Ничего так, ага. Интересно только, кто про архитектора доложил?

— Это еще желтая пресса не подоспела. Там тебя точно под орех разделают, они это любят, когда на новенького. Никому не известная красотка из России — это же конфетка!

— Люсь, — всхлипнула я. — Ну я же ничего такого не делала. Просто танцевала. Дебретт…

— Хреново ты читала Дебретта, — отрезала Люська. — Там написано, что дама вполне может отказать кавалеру, если обещала танец другому. Или если устала и хочет отдохнуть. А ты как будто специально — один танец за другим, полюбуйся, мистер Каттнер, каким я успехом пользуюсь.

— А я виновата, что он ушами хлопал и надрался, как свинья? — огрызнулась я, продолжая хлюпать носом.

— Я бы на его месте тоже надралась.

— Да черт возьми, ты же сама хотела из меня королевишну сделать, фея-крестная хренова, — заорала я. — А теперь я же и виновата.

— Дура! — припечатала Люська. — Я за тебя переживаю, поэтому и ругаюсь. Было бы мне пофигу, только посмеялась бы. Мда, не знала, что Тони… Мне Питер к концу бала сказал, что он в дымину. Хотела тебя предупредить, но ты уже с ним танцевала, а потом вы раз — и испарились. В саду тебя искала, а оно вот что, оказывается… Джонсон мне сказал утром, что ты пришла уже после фейерверка, он как раз собирался дверь закрывать. И что утром на завтраке не была.

— Не хотелось.

Мы сидели в Люськином будуаре — в халатах, растрепанные. От моей вчерашней дивной прически не осталось ровным счетом ничего, и я понятия не имела, как теперь буду укладывать волосы. А уж какая жуткая опухшая физиономия глянула на меня из зеркала, когда я чистила зубы…

— Джонсон завтра едет в Стэмфорд. В клинику на обследование. Спасибо, Света, ты не представляешь, насколько нереально найти в сезон замену дворецкому. Тем более — замену Джонсону.

— Люсь, но я же…

— Свет, ты все правильно сделала. Это был сарказм, если не поняла. У него серьезные проблемы с позвоночником, и все это могло закончиться параличом. Если бы затянул до осени. Фиц раскололся, что ты ему рассказала.

— Я не знала ничего толком. Он все время морщился и поясницу тер. Когда думал, что его никто не видит. Сказал, что двигал какой-то ящик и потянул спину. А доктор сказал, что у него… ну, у Джонсона… что у него была какая-то очень серьезная травма. И что он отлынивает от осмотров уже давно. И что теперь?