Только когда я смеюсь

– До свидания, Лонгботтом, – ответил тот, потрепал меня по голове, взял за мочку уха и повернул мою голову так, чтобы заглянуть мне в лицо. – Чуть-чуть похож на араба. – Он засмеялся, а Рита оставалась невозмутимой.

Я отпрянул от него, потирая мочку уха, а его белая спортивная машина с ревом растворилась в клубах дыма. От слез ярости у меня все поплыло перед глазами. Казалось, будто все вокруг сговорились унижать меня. Боб задевал меня каждую минуту, и этот Спенсер не преминул тут же последовать его примеру. Лиз спряталась от меня за спасительными головными болями и посещениями парикмахерской именно тогда, когда была мне больше всего нужна. Я пошел на север, не отдавая себе отчета, куда именно направляюсь, бродил среди прохожих и возле Пикадилли едва не попал под такси. Я услышал собственные рыдания, но остановиться уже не мог. И тогда понял, как повлияли на меня события последних нескольких недель. Если бы Боб потерпел неудачу, было бы не так обидно, но у него дела шли великолепно. У всех все было в порядке. И всех их я люто ненавидел.

Я мог бы устроить, чтобы Боб провалился. Его унижение стало бы для меня бальзамом. О боже! Что это со мной? Неужели всерьез захотел предать своего товарища? Отец убил бы меня за такие мысли. Так я бродил долго, думая обо всем сразу и не приходя ни к какому решению.

Я изрядно устал, присел и вдруг начал просить отца, чтобы он взял меня на руки. Тот ответил, что нам обоим лучше немного отдохнуть. И еще он сказал, что, если мы присядем на старое дерево на пять минут, я наберусь достаточно сил, чтобы идти домой пешком. Идти было меньше трех миль. Мы вдвоем уселись под огромной березой, чьи серебряные пятна напоминали мне седину отцовских волос. Мы сидели тихо, очень спокойно. Вскоре послышался гомон птиц. Наверное, они готовились спать, потому что темнело, хотя время было раннее.

Когда я уходил, мать пекла пирог. До сих пор помню его запах…

Я поднялся со старого пня и сказал, что уже готов. К отцовским штанам пристали куски папоротника и грибов. Он не заметил их, когда мы садились. И на моем пальто оказались пятна. Огромная береза тихо стонала на вечернем ветру, и я прислонился к ней.

– Я толкну ее, – сказал я отцу.

Он кивнул. Я толкнул дерево. Береза шевельнулась, заскрипела и с жутким стоном начала падать. Они падала, срывая по дороге ветки, с которых сыпались мелкие зеленые листочки. Треск эхом отдавался в темной листве. Я с криком бросился к отцу, испугавшись, что береза раздавит нас. Отец не шелохнулся. Вокруг нас на земле валялись мелкие обломки и листья.

– Я столкнул дерево, – сообщил я отцу, гордый и напуганный тем, что натворил, и пнул упавшее дерево. Древесина рассыпалась, как порошок. Внутри оказалось множество личинок жуков и тли.

– Оно уже давно мертво, – сказал отец. – Его сердце съели грибы и личинки.

– Оно было раз в шесть больше меня, – удивился я.

– Даже больше, – уточнил отец.

– Я не знал, что оно мертвое, – сказал я. – А с виду такое сильное и солидное. Казалось, оно никогда ни за что не упадет.

– Да, – согласился отец. – Никто не знал.

Бейрут. Ливан. Я прилетел туда среди недели, оставив Лиз и Боба завершать дела в Лондоне. Я шагнул с самолета прямо в сухое пекло дня. Яркое солнце обжигало глаза, пахнуло воздухом моей молодости. И немудрено, ведь именно здесь молодой человек, которым я когда-то был, умер однажды в сорок первом и родился заново, чтобы превратиться в седовласого ветерана, умело увиливающего и от чужих пуль, и от своих обязанностей. Может, здесь мне суждено снова умереть? Или же мне предстоит начать новую жизнь?

Улицы были такими, какими запомнились мне. Тележки со сластями и вой бездомных собак. Сверкающие американские машины, скользящие вдоль набережной в пыльной тени пальм. Мужчины в мешковатых шароварах, спорящие пронзительными голосами. Стриженная под ежик молодежь, полная энергии и знаний, потоком направлялась от здания Американского университета к продавцам прохладительных напитков и жадно приникала к стаканчикам с клубничным коктейлем. Запах специй, отходов и пустыни пробудил во мне воспоминания. Я вышел на Пиджен-Рок и пошел вдоль скал, наблюдая за смертельной схваткой морских волн с острыми черными утесами. Там где раньше были склады и где подавали краденые армейские пайки и домашнее виски, теперь появились роскошные виллы, обвитые плющом, покрашенные и увешанные гирляндами неоновых трубок.

Однако отель ничуть не изменился. Старая развалина возле порта, в котором папаша Кимон смеялся так оглушительно, что содрогались прогнившие половицы. Из моего окна были видны серые ржавые корабли. Они ухали и стонали, когда краны и крюки вонзались в их нутро и выкладывали изъятые внутренности вдоль причала, чтобы их оценили знатоки и торговцы.

Нужно было проделать некоторую подготовительную работу. Теперь, когда мне отведена роль бессловесного статиста в услужении Боба, забота о деталях целиком легла на меня.

За семьсот фунтов стерлингов я купил автомобиль «лендровер». Не так-то дешево, но мне нужна была машина в отличном состоянии. На машине стояли баки для воды и горючего, лопаты, подставка для ружей, стальные полозья на случай, если машина забуксовала, тяжелая лебедка, грубый компас, припаянный к крылу, и дополнительный бензобак. Я приспособил туда также радиопередатчик дальнего действия и четыре небольших рации для местной связи, выкрасил машину в самые яркие тона, потому что мне объяснили в бейрутском гараже, что это помогает найти машину с воздуха, если она потерпит аварию. Я приобрел также и обычное снаряжение: спальные мешки, одеяла, аэрозоль от мошкары, карты местности, палатку, которую можно пристроить к автомобилю, и крошечный японский генератор, который может давать свет и вырабатывать энергию для дрели или насоса. К сожалению, не обошлось без недоразумений. Часть подготовительных работ производилась на неподходящей колесной базе, и мне стоило больших трудов, чтобы убедить продавцов переделать ее, однако в конце концов они сдались, и, когда прибыли Боб и Лиз, все было готово. Бобу очень понравилось. Он ходил вокруг, поглаживая автомобиль, и восторгался каждой деталью.

В воскресенье мы отправились в горы через Зофар и Бар-Элиас. Погода была отменная, и мы мчались через сирийскую границу на Дамаск. Там мы пообедали и повернули на Бейрут во второй половине дня. На полпути между двумя горными хребтами мы свернули с главной дороги.

Я велел Бобу повернуть на заброшенную параллельную дорогу и, когда мы подъехали к повороту, незаметному с главной трассы из-за двух небольших деревьев, сообщил ему, что это и есть Рандеву Два.

– В случае чего встречаемся здесь, – сказал я.

Мы посидели там всего несколько минут, просто вдыхая запах разгоряченной земли.

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана, – произнес Боб. – Люди говорят, дальше нет ходить.

– Все это ваши древние племенные предрассудки, Уруанда, – презрительно рассмеялся я. – Мы найдем затерянные сокровища древних царей.

Боб повторил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить.

– Разве затерянное царство не будоражит твою кровь, Уруанда? Хоть ты и дикарь, но легенды о затерянных городах не могут не волновать тебя.

Боб твердил:

– Люди говорят, это нехорошее место, Бвана. Люди говорят, дальше нет ходить. – Он дважды хлопнул в ладоши, окинул взглядом пустынный пейзаж. – Смотри, хозяин, носильщики сбежали. Они верят в легенду о семиглавом питоне, который правит этой запретной землей.

– Это все бабские сказки, Уруанда.

Боб опять заладил:

– Люди говорят, это нехорошее место.

– Ты слыхал о древних сокровищах Королей Огненной Земли? Это рубины, бриллианты, золото, которое лежит тут – только руку протяни. Их много – целые горы. Бы будешь богатым-пребогатым. Богаче, чем тебе когда-либо снилось, Уруанда. У тебя будет много скота, жен и, может, даже собственный велосипед.