Только люби

—А однажды я проснулась ночью, потому что дышать не могла. Задыхалась. До утра так и не уснула, — говорит, рисуя круги на моём запястье. — Утром в церковь сразу пошла, свечку поставила...за тебя...А на пороге столкнулась с твоими...Тогда у меня случился первый приступ…

—Больше не будет, — целую ее макушку.

—Значит, никакой эпилепсии нет?

—Нет. Просто такая реакция на психологическую травму. Но курс у психолога пройти придется. Ты ведь понимаешь?

Она кивает, а потом:

—Где ты был все это время, Стас?

—Умирал, — отвечаю с неожиданной для самого себя честностью...

…Я никогда никому не рассказывал, где был и что пережил. Кого потерял на той гребаной чужой войне, пока проходил «срочку», а потом еще три года служил в иностранном легионе. Как шатался по разным мирам в поисках смерти, пока Ева пыталась выжить в этом без меня. А Еве рассказал. В ту ночь, когда мы стерли все грани и разломали все стены. Когда стали настолько близки, что разорвать нас, казалось невозможным. И впервые кошмары отпустили мою темную, что черная дыра, душу. И в эту ночь мы просто спали, пригвожденные друг к другу откровениями. А утром добрались до альпийской вершины и все-таки сграбастали это чертово рыжее солнце, зацепившееся за острые шпили Альп. А я впитывал в себя счастливый смех своей Бабочки, наслаждался ее восторженным взглядом и просто любил до одурения.

Чтобы через три недели позволить ей уйти, а сейчас сидеть в клубе и вертеть в пальцах рюмку водки. Ерошу волосы и краем глаза улавливаю, как в помещении появляется сын Евы. Усмехаюсь, ловя его взбешенный взгляд, и ставлю на стойку все еще полную рюмку.

— Я знаю, что это ты, — рычит Пеле, схватив меня за воротник куртки.

Бегунок впивается в кожу шеи, обжигает, но эта короткая боль — лучшее, что произошло за эти дни.

С сожалением смотрю на стопку водки, которую мне не суждено выпить. Что ж за херня такая? Даже напиться нормально не дают. У меня после ухода Евы только одно желание — упиться в хлам, чтобы никого не видеть, ничего не слышать. И так пару недель точно. Потому что внутри — черная дыра размером со Вселенную. Потому что я просто придурок, раз позволил ей уйти. Душу из нее вытряс, гребаный флешбек обеспечил, а потом вытолкал взашей, да так, чтобы и мысли не возникло вернуться.

А самому выть хочется или убить кого-нибудь. И этот кто-нибудь явился сам.

Подныриваю ему под руку и ребром ладони бью в подреберье. Пеле шипит от боли, отшатывается и снова шагает на меня спустя один выдох. Его удар проходит по касательной, взрывает колокольный звон в ушах. И что-то горячее стекает по виску. Тру ладонью, с удивлением отмечая, что это кровь. И я настолько растерян, что пропускаю еще один удар. Ставлю блок машинально и перед глазами золотом вспыхивают звенья браслета. Розгами вспарывает кожу спины, швыряет на колени.

Слышу над головой злой окрик:

— Стоп! Остановись, я сказал!

Бродин. Ухмыляюсь, прокручивая на руке браслет. Забрал у мастера два дня назад. Ева так и не узнала, что я ношу ее подарок с того самого дня, как она оставила его на ручке двери.

— Райский, остынь, я сказал!

Слышится возня, какая меня мало заботит. Злой голос Пеле, все еще рвущегося меня убить. За отца. А я стою на коленях и смотрю на персональное обручальное кольцо...Ева даже не подозревает, что давно и безнадежно окольцевала меня этим браслетом. Пришпилила к себе, как коллекционер к бархату редкую бабочку.

— Стас, ты как? — Богдан приседает рядом, бросая беглый взгляд поверх моего плеча. Поднимаюсь.

— Нормально я.

Поворачиваюсь к Пеле, залпом осушившему мою стопку водки.

— Ты выпил мою водку.

— А ты убил моего отца, — показывает бармену повторить.

Дима смотрит на меня вопросительно, киваю. И перед Райским появляется новая стопка. Пусть пьет. Ему нужно. Потому что то, что я хочу ему показать — на трезвую голову смотреть нельзя. Я уже посмотрел — и убил. И если бы только его мудака-папашку.

Даня залпом выпивает и эту порцию. Даже не морщится.

— Хочешь отомстить?

И яростный взгляд красноречивее любых слов. Хлопаю Райского по плечу и резким движением выдергиваю со стула. Толкаю вперед. Тот пытается ответить, снова завязать драку. Но я останавливаю его.

— Я покажу тебе одну киношку, Пеле, — говорю, удерживая на коротком поводке беснующуюся ярость. Она жаждет выхода. Заполнить продуваемую всеми ветрами дыру кровью. Плевать, чьей. Но сегодня этой суке со мной не по пути. Нажралась досыта. — И если после просмотра, ты захочешь меня убить — я не буду тебе мешать.

В его глазах, таких же невыносимо синих, как у матери, вспыхивает удивление. А у меня внутри воет буря, песком посыпая открывшиеся раны. Сжимаю запястье с браслетом. Крупные звенья впиваются в кожу, отрезвляя.

— И поверь, малыш, тебе за это ничего не будет.

Он не верит, одаривая меня кривой усмешкой, но мне плевать. Потому что если Пеле меня не прикончит, я сдохну сам.

У кабинета нас догоняет Богдан. Взъерошенный, напряженный. Одетый во все черное, руки в карманах, а под черной курткой — пистолет. Готов ко всему. Единственный верный друг, что у меня остался. Единственный, что выжил рядом со мной.

— Стас… — он ничего больше не говорит, но я все понимаю.

— Все будет нормально. Не переживай, выживем.

Богдан кивает.

— Ее не было на похоронах, — вдруг говорит хрипло, заставляя все внутри скорчиться от какой-то неправильной, черной радости.

А Пеле вздрагивает и обжигает холодным бешенством. Да, ему больно. И я его понимаю. Но мне насрать на его чувства, потому что тот мудак не заслужил даже смерти. И я знаю, что когда-нибудь достану его даже в аду. Только эта мысль и греет душу.

— Как она, Богдан? — спрашиваю просевшим голосом и рукой в стену, потому что колени предательски дрожат. Меня ведет, словно пьяного, а ведь даже не нюхал сегодня.

— Она...мама не с тобой? — вдруг настораживается Райский, когда Богдан отвечает, что в порядке: улыбается, с подругами общается, к психологу ходит. Киваю. Про психолога Милка говорила да и Кот, он же Марк Котов, старинный приятель и лучший спец по мозгам, отзванивается после каждого сеанса и говорит, приходила ли Ева. Подробностей, конечно, не рассказывает, но говорит, что улучшения на лицо и вообще, она сильная и скоро ей не нужно будет к нему ходить. Это радует. Как и то, что она не пропустила ни одного сеанса после нашего кустарного флешбека.

— А еще она медосмотр проходит на новую работу, — вспоминает Богдан.

— Новую? Какую нахер работу? — пропускаю вопрос Пеле мимо ушей. Она же приглашение получила. Все, что хотела. Я душу продал, чтобы ее взяли. На что же она променяла Цюрих и работу своей мечты?

Богдан дергает плечом.

— Могу узнать…

Лишь киваю и не успеваю среагировать, когда Райский снова налетает на меня, впечатывает в стену и рычит в лицо.

— Что, мать твою, происходит, Беляев? Где моя мать?