Только люби

— Да, — даже не задумываюсь над ответом, потому что знаю — любит.

Такое не сыграешь. А она вся дышит любовью ко мне, рядом со мной. Моя девочка. Моя Ева.

Чувствую, как губы растягиваются в улыбку и в груди растекается что-то невыносимо теплое и хрупкое, как крылышки бабочки.

— Любит… — повторяет Миха и достает из внутреннего кармана конверт, швыряет на кровать рядом с сумкой. Пухлый конверт, из которого веером рассыпаются пестрые снимки. Но мне плевать на них.

Я смотрю на часы: без четверти семь. И там, где было тепло минуту назад, лёд сковывает внутренности. Ева должна была прийти полчаса назад. Страх обнимает затылок костлявыми пальцами.

Достаю из кармана телефон, набираю номер. Трубу я ей купил, когда Дан в больницу попал, чтобы она всегда на связи со мной была. Потому что хер ее за три недели так ниразу и не появился в больнице. И хорошо, иначе костей в его теле точно стало бы меньше.

В ухе звучат длинные гудки. Один, второй, третий…

Я хочу набрать снова, но прилетает смс: «Забудь меня. У меня семья. А все, что между нами было — грязно и неправильно. И я люблю Сергея. Прощай».

Но я всё равно набираю, а в ответ лишь голос робота.

— Блядь… — рычу, как дурак, набирая номер снова и снова.

Смотрю на брата, но тот лишь усмехается в ответ, мол, я же говорил.

Ну да, говорил, что все бабы шлюхи. Но не Ева...Не моя Бабочка…

Срываюсь с места. Мотор моего верного «Сузуки» рвет тишину летнего вечера. Сумерки окутывают город молочным туманом. Сбрасываю скорость у въезда во двор Евы, торможу, стягиваю шлем и подыхаю тут же. Потому что у подъезда моя Ева целуется со своим утырком-мужем. И льнет к нему так, словно готова трахнуться прямо на покосившейся лавочке.

— Сука… — шепчу, захлебываясь собственной кровью, потому что там, где должно биться сердце — огромная дыра размером с космос. И вьюга воет в ней дикими ветрами...

— Когда? — спрашиваю, выныривая из воспоминаний, и как пацан боюсь услышать ответ.

— Ее нашли в квартале от твоего дома утром восемнадцатого августа. Женщина возвращалась домой с работы…

Вечером семнадцатого августа моя Ева целовалась с мужем у подъезда. Семнадцатого августа она написала, что я нахер не нужен ей со своей грязной любовью…

А в то утро, когда она боролась за жизнь, я сбегал в армию. Знакомые отца помогли впихнуть меня вне призыва…

В то утро Данька прибегал на вокзал и я...я ничего не почувствовал, а он ничего не сказал. Не знал?

Спросить бы, а смысл? Прошлое не отмотаешь назад, как кинопленку. Не поставишь на паузу и не сотрешь. Единственное, что я могу — выяснить, что же произошло в том гребаном августе и убить каждого, кто сломал крылышки моей Бабочке.

Даже если одним из них буду я.

Глава 23.

Все болело так, словно по мне асфальтоукладчиком проехались. Причем не один раз.

Не открывая глаз, осторожно потянулась: мышцы ныли, по спине скатывались мурашки, но кости вроде все целы. И голова не болела, спасибо Стасу: поймал, не позволил упасть. И лекарство ввел. При себе носил. Неужели для меня? Зачем? Он же выгнал меня. Я же не должна была вернуться. Но вернулась и, кажется, Стас даже обрадовался. По крайней мере, смотрел так, словно только что получил долгожданный подарок от Деда Мороза, в которого давно перестал верить.

Только я снова все испортила.

Поморщилась и все-таки открыла глаза.

Незнакомое помещение освещала лишь настольная лампа. Все довольно просто и стильно. И просторно. Похоже, это кабинет. А судя по тому, что я его раньше не видела, значит, кабинет в клубе.

И хозяин сидел в кресле, запрокинув голову на спинку, и спал. Руки скрещены на груди, ноги на столе, меж бровей пролегла глубокая морщинка, а губы сжаты в тонкую линию. Даже во сне он был напряжен и готов к удару. Чьему?

Вздохнула тихо, осторожно села, опустив ноги на пол. Ступни коснулись теплого паркета. Размяла пальцы с опаской, на краю сознания ожидая судороги. Снова выдохнула. По напряженным мышцам струилось приятное тепло. Такое непривычное, потому что мои ноги мерзли всегда, сколько себя помнила.

Медленно, на цыпочках, словно воровка, подошла к Стасу. Легко, почти невесомо коснулась подушечками пальцев его острых скул. Очертила их к самым вискам, где глухо бился пульс: рвано, то и дело ухая в пустоту, чтобы спустя секунду толкнуться в пальцы сильным толчком, таким неожиданным, что под пальцами вспыхнули искры тока. Острого, болезненного, но такого притягательного.

Закусила губу, чувствуя, как по венам потекло жгучее желание, лавой затапливая низ живота. Сглотнула готовый сорваться с губ стон, когда пальцы коснулись мягких растрепанных волос. И на кончиках остался запах: пряный, терпкий. Только его, моего упрямого мальчишки. Провела пальцами по своим губам, пробуя его запах на вкус, прикрыв глаза. И дрожь нетерпения просыпалась острыми мурашками по пылающей коже.

Открыла глаза и все-таки не сдержала стон, столкнувшись с черными глазами, до краев наполненными желанием.

— Стас…

— Ева...

На одном дыхании, не разрывая взглядов.

— Иди ко мне, — просевшим голосом, лаская взглядом. Так ощутимо, будто погладил горячими ладонями.

Маленький шажок, чтобы упасть в его объятия.

Стас шумно выдохнул и тут же зарылся лицом в мои волосы. Распластал ладонь на затылке, удерживая мою голову. Не давая и шанса вырваться.

А я запутала пальцы в шелк его волос. Носом потерлась о щеку, прижимаясь к нему как можно теснее.

Кожа к коже. Стать одним целым. Разделить одно дыхание и одно биение сердца. Одно на двоих, чтобы, наконец, этот упрямец понял, как сильно я его люблю.

— Ева, — прошептал, ладонью гладя мою шею, заставляя вздрагивать каждый раз от космической нежности в его сильных пальцах.

— Сколько я спала? — спросила едва слышно, чтобы не разорвать эту тонную связь, запутавшую на узлы наши желания.

— Почти двое суток, — такой же тихий ответ. Кивнула, ничему не удивляясь. Случалось, у меня из памяти выпадали несколько дней после приступа. — Как ты себя чувствуешь?

Вопрос, стирающий реальность. Ту, в которой мы совершенно чужие друг другу. Ту, где у нас просто договор.