Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Викентий Павлович, что сказали в банке?
— Я ж тебе в «Праге» говорил.
— Да? Не помню. Головокружение от успехов. Так что?
— Сказали, ждать. Денег нет.
— Вот сумасшедший дом! — шеф исчез.
— А банк отсюда далеко? — поинтересовался Саня.
— Отсюда все далеко.
— Тяжело без машины, да?
— Да уж. Ползарплаты на такси просаживаю.
— Как же так в банке денег нет?
— Спросите об этом у министра финансов.
— Или в пятницу к вечеру казна иссякает?
— В нормальных
— Ваши уже в «Праге» заседали?
— Подъезжали. Всей компанией. Я поспел вовремя.
— Викентий Павлович, ваш коллега характеризует вас как человека крайне делового и осторожного.
— Я только исполнитель.
— Вы и компаньон.
— Младший. У кого деньги, знаете, тот и заказывает гимны.
— Хотелось бы с вами посоветоваться.
— Да, пожалуйста.
— Я являюсь, как вам, может быть, известно, наследником дома в Останкино, где вы прожили год.
— Известно. Володя говорил.
— Вот что меня занимает: оседать на земле или продавать. Какова сейчас конъюнктура?
— Если продавать — только за валюту. Могу посодействовать, есть у меня тут один… приятель. — Впрочем, — Вика посмотрел на собеседника с сомнением, Майя Васильевна, кажется, крепка телом и духом.
— Слава Богу.
— Словом, вопрос непрост. С одной стороны, недвижимость есть недвижимость, особенно в столице. Дом старый, но добротный… отремонтировать, участок приличный. Но если соберутся частный сектор сносить, почти ничего не получите — это с другой стороны.
— Да, было бы жаль…
— Я думаю. Музей, не музей, а в детство я там как будто вернулся, игрушки, сказки… — Вика улыбнулся задушевно. — У меня был оловянный солдатик — любимый. Как у Майи Васильевны. И вот представьте — через тридцать лет приобрел точь-в-точь такого же.
— У тети Май?
— Нет, что вы. В Германию с Володей ездили связи налаживать, там. Майя Васильевна не продает и правильно делает. Зато у нее — особая атмосфера.
— Атмосфера тревожная.
— Как и по всей стране. По всему миру! Шутка ли — ломка такой великой державы. Но у вас я отдыхал душой.
— Вам не казалось, что в кабинете как-то нехорошо?
— Почему? Мне там было очень хорошо.
— А меня как-то поразило исчезновение той женщины, балерины, что жила до вас.
— Ну как же, хозяйка жаловалась.
— Вы ведь ее не видели?
— Балерину?.. Как ее…
— Нину Печерскую.
— Ага. Видел. Недавно, в августе. Оригинальное впечатление, действительно загадочное. Ночью в саду женщина в черном. Я на другой день как раз уезжал в отпуск, но даже в Прибалтике вспоминалось.
— Анатоль говорил: является на место преступления.
— А, Анатоль. — Вика опять улыбнулся — и опять снисходительно. — Драгоценнейшая личность, с ним не соскучишься. Вечера проводили в философских беседах.
Нет, серьезно. О русском особом пути, не к ночи будь помянут. Он мне объяснил, кто такая женщина в черном.— И меня заинтриговал. Хотелось бы выяснить.
— Что?
— Да вот ее особый путь.
— Зачем? — Вика глядел с любопытством и недоумением.
— Влечет тайна.
— Какая тайна? Интересную женщину надолго в покое не оставят. Ну не с Анатолем же ей, в самом деле…
— Да, совсем спился.
— Совсем?
— Не в себе.
— Жаль. Золотой человек, но — бесперспективен. Выражаясь поэтически, — Вика явно снисходил к странному, но занятному посетителю, — Золушка нашла своего Принца.
— Вы полагаете, она уехала с мужчиной?
— Конечно. Три чемодана тряпок, Майя Васильевна говорила. Танцовщица — что ж вы хотите? — классический вариант. — Вика задумался, потом сказал с облегчением, словно найдя ключ к столь странному интересу. — Понятно, вас как литератора влечет психологическая тайна…
— Я всего лишь литературовед, интерпретатор.
— Вот и интерпретируйте. Для человека романтической складки — тут завязка романа.
— Завязка, да. Меня удивляет ее необъяснимая привязанность к этому дому. Вы в августе не попытались проверить свое оригинальное впечатление?
— Ну как же. Спустился в сад, столкнулся с Анатолем, обсудили происшествие. А что, она опять являлась?
— О чем и речь. Видел в пятницу в окне тетушкиной комнаты. Почти на глазах исчезла.
— Почти?
— Отлучился на пять минут — нету.
— Из вещей ничего не пропало? Я человек прагматичный…
— Нет. Не пропало, а прибавилось: она оставила восковой погребальный венок.
Викентий Павлович вытаращил глаза и застыл.
— Это что же значит? Что-то такое… символическое?
— Если б знать. А после нее в кабинете ничего не осталось, не помните? Может, какая-нибудь вещица, за которой она приходила.
— По-моему, ничего. Вымыто, вычищено. Ваша тетушка — хозяйка превосходная.
— Викентий Павлович, мне неловко отнимать время у делового человека, но вы у нас жили…
— Не продолжайте, Александр Федорович, — перебил Вика. — Погребальный венок! Это… это и правда тайна. А что по этому поводу говорит Анатоль?
— Что она пришла умереть.
— Тьфу ты!..
В дверь кабинетика опять заглянул старший компаньон, младший обратился к нему ошеломленно:
— Что, философ наш совсем спятил?
— Какой философ?
— Анатоль.
— Я не в курсе. А что?
— Пьет, — пояснил Саня.
— Ну, это не новость.
— Жалко парня, — посетовал Викентий Павлович. — А ведь снайпером был. Вы не знали? Да, представьте, в армии…
— Как будто снайпер не может запить, — перебил Владимир. — Даже «ворошиловский стрелок» может. Слабость общечеловеческая. Я вот что, господа: вы еще не закончили?