Только никому не говори

– Вчера вечером ко мне на дачу заезжал Дмитрий Алексеевич и просил оказать вам содействие. Вы собираетесь о нас фельетон написать или трагедию?

– Пока не знаю. На что потянете.

– Однако вы не очень-то любезны.

– Прошу прощения.

– Ладно. Он очень просил, и я дала слово. Но учтите: ваше так называемое следствие я считаю идиотством и пустой тратой времени.

– Учту. И не будем его тратить попусту.

– Что вас интересует?

– Ну, например, Дмитрий Алексеевич.

– Вы его видели.

– А каким его видите вы?

– Он человек оригинальный.

– Это я понял. Но это не ответ.

– Широк, щедр, горяч. Он самый старый папин друг.

– Как они познакомились?

– Через маму. Они в юности были оба в неё влюблены. («Так вот в кого был влюблён художник!») Но она предпочла отца, — Анюта усмехнулась, — несмотря даже на французскую драгоценность.

– Что за драгоценность?

– Воспоминание из детства. Дмитрий Алексеевич имел возможность преподнести обручальное кольцо, а папа… в общем, никаких колец у мамы так никогда и не было.

– И Дмитрий Алексеевич их простил?

– Он был одинок и любил их.

– Вы хотите сказать, что он остался одинок из-за этой своей любви? — Классическое благородство в современных условиях меня всегда как-то настораживает.

– Не думаю. Ведь женщин так много. Коротко и ясно. Ай да Анюта!

– А теперь давайте вспомним, как вы остались с сестрой на даче. Вы можете об этом говорить?

– Выдержу.

– Ваш распорядок дня?

– Вставали рано, около восьми, завтракали, шли на Свирку, на наше место. Брали с собой термос и бутерброды, там оставались до вечера — Марусю домой было не загнать. Возвращались, ужинали и ложились где-то в одиннадцать. Вообще Маруся занималась, я читала. Так продолжалось все три дня.

– Чем она занималась?

– Готовилась к экзаменам в университет.

– А чем конкретно?

– Какое это имеет значение?

– Анна Павловна, я ещё не знаю, какие мои вопросы имеют значение, а какие нет. Поэтому давайте не будем спорить.

– Русским языком. Билеты переписывала.

– Что за билеты?

– Экзаменационные. По которым якобы спрашивают в МГУ.

– Где она их раздобыла?

– Петя принёс. Ему какой-то первокурсник их дал… что ли…

– Она переписывала, то есть должна была их Пете вернуть?

– Она не успела.

– Билеты так и остались у вас?

– Ну да.

– Опишите своё место на Свирке.

– Маленькая поляна в кустах орешника, берёзы, камыш. До пляжа минут пять ходьбы.

– Маруся ходила на пляж одна?

– Ходила. Но сексуальный маньяк, с которым она должна была там познакомиться, не найден.

– А по дороге к вашему месту, за эти пять минут, она имела возможность встретить кого-то?

– Не исключено. Тропинка вдоль речного рукава в зарослях. Утром в среду…

– Расскажите об этом дне подробнее.

– Меня уже проверяли. Мы встали в восемь, пошли через посёлок на пляж окунуться, с соседкой поговорили о жаре. На пляже нас видели в течение дня, например, продавщица из местного продмага поздоровалась. Вечером Звягинцев, сосед, заметил свет на кухне…

– Понятно. Маруся была общительна?

– По настроению. Вообще-то от неё всего можно было ожидать. Когда мы с пляжа пришли на наше место, она сказала, что чего- то боится: «Не оставляй меня одну, я боюсь». Я хотела отлучиться за хлебом.

– Вы расспросили её?

– Я поняла так, что это очередной розыгрыш.

– Вот как?

– Она всегда что-нибудь придумывала.

– Она была вруньей?

– Нет. Но непрерывно играла: и в жизни, и на сцене. Потом сама же признавалась в своих выдумках. Она была потрясающе забавна.

– Что значит «играла»?

– Врождённая актриса. Один актёр, знакомый Дмитрия Алексеевича, смотрел её в школьном спектакле, в роли Наташи Ростовой… у них кружок хороший, словесница ведёт. Так вот, он сказал, что это Божий дар.

– Однако она не собиралась стать актрисой?

– Всю жизнь собиралась, но вдруг весной передумала. Она как-то с весны переменилась.

– Чем вы это объясняете?

– Очевидно, влиянием Пети, раз она с ним в МГУ захотела поступать. Предприятие безнадёжное. Читала Маруся, правда, запоем — это у нас семейное. Но языки, история — серёдка на половинку. И хотя Петя с ней занимался, университетский конкурс она вряд ли выдержала бы.

– А как она сама свои шансы оценивала?

– По-моему, невысоко. Посмеивалась.

– Вы не знаете, из-за чего они поссорились с Петей, когда в лесу венками занимались?

– Она сказала как-то вскользь, со смехом, что он полез к ней целоваться и получил по шее. Но было ли это именно так — не ручаюсь. Возможно, очередная выдумка.

– Маруся была хороша собой?

– Очень. Её трудно описать…

– Ну, если она похожа на вас, то конечно…

– Мы — две противоположности. Я — в отца, она — вылитая мама. Очень маленькая, мне по плечо, очень тоненькая… по- старинному: грациозная. Ослепительно черные кудри крупными кольцами, такое пушистое облако. Но главное, в ней было много чего-то, знаете…

– Огня?

– Ну да, жизни. Одним словом, в отличие от меня она и в семнадцать лет кружила головы. Жаль, вы не можете видеть наш портрет. Он у Дмитрия Алексеевича, тот все с ним возится. Мама в центре, сидит на скамеечке, а мы обе возле неё на коленях стоим, как два ангела. Смешно, конечно, но здорово.

– Дмитрий Алексеевич хороший художник?

– Буйство красок. На мой взгляд, слишком много азарта и темперамента. Я бы предпочла большей сдержанности. Но он имеет успех, он, можно сказать, знаменитость.

– Так, вернёмся к среде.

– Мы пришли с речки в восьмом часу, перед сном я заглянула в светёлку. Маруся уже лежала в постели и читала.

– Что?

– «Преступление и наказание». По программе.

– Она спала в ночной рубашке?

– В пижаме.

– Окно было закрыто?

– Мы закрывали на ночь, родителям обещали.

– В чем она исчезла?

– В пунцовом сарафане, в котором обычно ходила на речку, и в купальнике.

– В купальнике? Вы купались по ночам?