Только никому не говори

– Нет, не то. Какой-то совершенно определённый интерес. Но к чему?

– Все понятно, — вмешался Игорёк. — Испугалась. Вы заметили, какая она здоровая? А сестра, сама призналась, крошка. У неё-то сколько угодно было времени и прикончить, и следы замести.

– Не буровь! — отмахнулся Василий Васильевич.

– Что «не буровь»? Она ж ей завидует! Вы не заметили? Может, они Бориса этого не поделили. А он догадался — видишь, говорит, изменился — и донёс старику. Тот с ума сошёл, а Борис не захотел с убийцей жить.

– Что-то мне Борис этот самый не симпатичен, — заявил Василий Васильевич. — Но в Москву она за мальчишкой собралась, понял? Как-то ты её Петей поддел, а?

– Когда исчезла Маруся, тот ехал в международном вагоне. Он был на даче почти за сутки — вот в чем дело! И никаких его| отпечатков — и на окне их нет. Сама собой напрашивается связь. Но — Вертер весь обвешан ярлыками: алиби! не виновен!.. Хоть бы он завтра появился.

– А почему художник его Вертером называет?

– Двести лет назад один немецкий гений написал «Страдания юного Вертера» — о юноше, который покончил с собой из-за любви.

– Дурак! — отозвался на это Игорёк, а бухгалтер заметил назидательно:

– Стало быть, в этом прозвище, по отношению к нашему Пете, заключена ирония.

11 июля, пятница

Однако назавтра, в четверг, юноша не появился. Анюта дала мне новый Петин телефон и сообщила, что он наотрез отказался участвовать в этом деле. Я посовещался со своими помощниками, и уже после обеда Василий Васильевич сумел поймать нашу медсестру на удочку женского сострадания:

– Вот, Вер, писатель тут у нас одинокий, всеми брошенный. Как бы ему с Москвой связаться?

– Телефон только в кабинете у Ирины Евгеньевны, но она не разрешает не по делу звонить. Если попробую её уговорить?

– Верочка, вы не могли бы сделать для меня одолжение — купить в Отраде на почте талончики для междугородных переговоров? Тогда, думаю, Ирина Евгеньевна разрешит.

Ирина Евгеньевна разрешила, оговорив: только коротко — на аппарате не висеть. И в тот же вечер я услышал голос юного Вертера:

– Да, Пётр.

– С вами говорит член Союза писателей, — я бил на официальность, — Иван Арсеньевич Глебов.

– Ну и что?

– Вам передали мою просьбу? Необходимо поговорить.

– Следствие закончилось, и вы не имеете права требовать…

– Я не требую. Однако срок давности на убийство не распространяется.

– Ну и пусть, а я не хочу и не буду. И никто не заставит…

– Мне не понятна ваша агрессивность. Ведь вы просто свидетель, не так ли? (Молчание.) Я собираю материал по этому делу, и каждый из участников охотно идёт мне навстречу. А вы? Неужели вам не хочется восстановить справедливость? Не могу поверить. (Молчание.) Ваше поведение и эти детские какие-то препирательства на фоне преступления выставляют вас, простите, в странном свете.

– Да у меня сейчас сессия, завтра португальский сдавать!

– После Португалии — сразу в Отраду. Там спросите больницу. Травматологическое отделение, палата номер семь, — не дожидаясь ответа, я опустил трубку.

Португалией не Португалией, но какой-то заграницей повеяло на нас при вступлении в палату Петеньки — во всей красе самых последних фирменных атрибутов.

Широкоплечий бронзовый юноша вызывал в памяти дискобола или метателя копья на постаменте в каком-нибудь спортивном комплексе. Я глядел с любопытством: его любила Мария — загадочная прелестная актёрка, бедный ангел на коленях и врунья.

– Это отец Маруси, — я указал на Павла Матвеевича, и Петя застыл у двери.

Больной, как всегда при виде нового лица, заговорил о лилиях в полной тьме, улыбаясь Петеньке, с которого мгновенно осыпались остатки спортсменского мужества.

– Присаживайтесь. — Он опустился на табуретку посреди палаты для всеобщего обозрения. — Вы сменили телефон?

– Я живу у жены.

Ага, юный Вертер не только поступил в университет, но и женился. Однако Дмитрий Алексеевич психолог!

– И давно вы женаты?

– Три года.

– Прямо в то лето и свадьбу сыграли?

– Нет, пятого октября.

Через три месяца после исчезновения Маруси её зять заговорил о разводе, а возлюбленный женился. Ничто не вечно под нашей банальной луною.

– А со своей невестой когда познакомились?

– В августе, на теннисном корте.

– Быстро вы управились.

– Ничего противозаконного в этом нет. А вы материал для детектива собираете?

– До сих пор, видите ли, я этим жанром пренебрегал. А вы?

– Увлекался когда-то. Из-за детективов начал и языки изучать.

– Португальцы стоящие детективщики?

– Нет, португальский для карьеры. У нас не так уж распространён, как другие европейские… А Агату Кристи я, наверно, всю по-английски прочёл.

– Теперь охладели?

– Поумнел.

– После того как три года назад в реальном детективе приняли участие, а?.. Ну, мне приятно, что вы знаток этого жанра, филолог, человек духовной культуры, вам вкус не позволит уклониться от истины, так?

– Я и не уклонялся.

– Прекрасно.

Этот юноша, единственный из всей компании, был фактически неуязвим: оставалось только перебирать психологические струны.

– Вы любили Марусю?

– Никогда! — воскликнул юный Вертер. — Ничего подобного!

– Даже так? — я удивился. — Что же вас с ней связывало?

– Чисто товарищеские отношения.

– А вы не могли бы припомнить, из-за чего поссорились товарищи третьего июля, когда плели в лесу венки?

– Мы поспорили. Я сказал, что театр — искусство отживающее. Маруся обиделась.

– А вы не обиделись?

– И я. Она меня обозвала.

– Как?

После молчания Петенька пожал плечами и признался:

– Кретином.

– Действительно обидно. Именно эту версию вы и преподнесли следователю?

– Это не версия, а правда. А что там её сестра выдумывает, за это я не отвечаю.

– Понятно. Вам не пришло в голову, что Маруся о ваших поползновениях намекнёт сестре, и вы придумали интеллигентную версию. А когда следователь с помощью показаний Анюты припёр вас к стенке, отступать было уже поздно. Я прав? Надеюсь услышать все-таки, что же произошло в том июльском лесу.