Только позови

— Значит, если что с рукой случится, я все равно к вам не попаду? — Стрейндж сдерживал раздражение.

— Значит, так, если трезво смотреть на вещи. По крайней мере теперь вы знаете, как разговаривать с каким-нибудь недоумком, которому захочется вас резать.

— Ну а вы знаете, как со мной — где сядешь, там и слезешь.

Каррен улыбнулся.

— Я вообще не должен был затрагивать эту тему. Всем известно, что в американской армии — самые лучшие хирурги. — Он поднялся со своего черного вращающегося кресла и протянул руку. — Разумеется, если вы попадете к нам, я постараюсь проследить.

— Ладно, спасибо, — ответил Стрейндж и осторожно пожал тонкую сильную руку хирурга. — Скорее всего, мы с вами больше не увидимся, подполковник.

Каррен внимательно посмотрел на него.

— Скорее всего, нет. Во всяком случае, пока идет война.

Вот так оно и получилось со всеми привязанностями Стрейнджа. Их враз как обрубили с его назначением в Кэмп О'Брайер. Когда он прибыл туда, прервались отношения даже с Уинчем, с которым он общался последнее время по телефону и все больше в связи с неприятностями у Лэндерса.

Сам Лэндерс к тому времени был, как говорится, на выходе и, наверно, уже принял роковое решение. Так они потом рассудили.

Последний раз Стрейндж виделся с Лэндерсом в госпитальной тюрьме через день или два после «конференции» с Карреном. Он еще не отбыл в Кэмп О'Брайер, потому что в армии все делается неделей позже намеченного срока. Лэндерс был бледный, взъерошенный, под глазами огромные круги. Стрейнджу догадаться бы, что с парнем здорово неладно, а у него переезд, то да се, пока устроился, осмотрелся. Словом, времени еще раз навестить Лэндерса не выдалось.

Как и всякий прибывший в Кэмп О'Брайер, Стрейндж проходил через канцелярию Уинча. Тот и его тоже вышел встретить.

Лэндерс рассказывал ему о заветной бутылке виски, припрятанной Уинчем. Теперь он сам имел случай попользоваться ею и с удовольствием опрокинул налитый стакан.

— Ну, Джонни-Странь, на какую должность метишь? — спросил Уинч, широко и добродушно щерясь. — Можно устроить, что твоей душеньке угодно.

— Так ведь особой разницы нет, старшой, — усмехнулся в ответ Стрейндж.

— Сегодня нет, завтра будет. Очень даже большая. Ты меня послушай. Если согласен на временное понижение до простого сержанта, могу оставить тебя при себе. Первым поваром. Начстоловой у меня пока есть. Так вот, согласен на понижение? Месяца на два, на три?

Стрейндж не раздумывал.

— Чего-то не хочется, старшой, — сказал он с той же усмешечкой.

— Значит, желаешь, чтобы все по-официальному шло? — В сощуренных глазах Уинча заплясал злой огонек. — А там — как выйдет?

— А чего мне еще остается? — услышал Стрейндж собственный голос. — Надо и Европу повидать.

Уинч не стал ни убеждать, ни спорить — ничего. Откинувшись в кресле, он нажал кнопку селектора и велел принести все заявки на начальника кухни-столовой в звании штаб-сержанта. Таких оказалось только четыре, и, когда писарь вышел, они вдвоем изучили их. В числе заявок была подходящая из войск связи.

— Неплохое подразделение, — сказал Уинч, пока Стрейндж изучал бумагу. — Не поганая пехтура.

— Пожалуй, это то, что нужно, — отозвался Стрейндж.

Уинч еще раз включил селектор. Писарь принес другую папку, и Уинч просмотрел ее.

— Скоро оно отправляется на учение, в поле. А потом, немного погодя, их перебрасывают в Англию.

— Меня вполне устраивает.

— Дело вкуса. Имущество с собой? — Два вещмешка. Они тут, в этом сарае, который у вас называют канцелярией.

— Надеюсь, не сперли, — неуверенно произнес Уинч, посмотрев через занавешенное окошечко. — Посиди еще, выпей, а я позвоню к тебе в часть. Пусть хоть джип пришлют. Такой важной шишке положена машина.

— Ну удружил, старшой, ну спасибо.

Заговорили о Лэндерсе. Достукался, так ему и надо, считал Уинч.

— По всем швам расползается парень, — говорил он. — Может, увольнение приведет его в чувство. В армии ему нельзя оставаться. Себе еще больше навредит.

И другим покоя не даст. К тому же он сам хотел, чтобы его демобилизовали, — добавил он. — Специально просил ротных офицеров, чтобы они так и писали в своих рапортах.

— Откуда тебе это известно?

— Один из них и сказал. Который в каталажку к нему ходил.

— Это ты хорошо сделал, что соломки парню подложил.

— Что мог, то и сделал. Ну, а у тебя-то как?

— А что у меня?

— Жене-то сказал? Линда знает, какой ты у нас храбрый да принципиальный?

— Ничего я ей не говорил.

— А может, стоит?

— Совсем необязательно.

— Твоя солдатская страховка у нее?

— Да, а что?

— Ты ведь муж ей.

— Муж, если официально, по закону.

— Развода нет, значит, муж. Мне кажется, ты должен известить ее о своих намерениях, чтобы она была в курсе.

— Это уж я сам решу! — отрезал Стрейндж. Потом, почувствовав, что вышло грубо, добавил: — Может, брошу ей открытку перед отъездом.

— Мне кажется, ты должен объясниться с ней. Позвони хотя бы.

— Ни хрена я ей не должен!

— Видишь ли… — начал Уинч, но в этот момент зазвонил телефон. Он снял трубку. — Джип ждет внизу. — Уинч встал и, разведя руками, сказал: — Не знаю, что тебе и сказать. Убей, не знаю.

— Я тоже не знаю. Выходит, два сапога — пара.

— Слушай, забегай в гарнизонный бар. Я там почти каждый вечер бываю, с полшестого — с шести.

Разговор окончился так же, как и с Карреном: они пожали друг другу руки. Оба понимали, что завершается какой-то этап в их жизни. Так же, как понимали это они с Карреном.

Подхватив вещмешки и спускаясь за шофером по лестнице, Стрейндж удивлялся, откуда Уинч знает о его семейных делах. Он и видел-то Линду Сью в последний раз на Оаху, еще перед нападением японцев. А вот все вроде знает.