Только про любовь

Он был уже тогда женат, как, впрочем, и сейчас, хотя его жена «все понимала», как объяснила Натали, рассказывая Катринке эту историю, что напомнило Катринке отношения Мирека и Власты Бартош.

– А ты смогла бы вот так же «все понять», если бы была на месте жены? – как-то спросила ее Катринка, когда они с Натали стали уже добрыми подругами.

– В зависимости от обстоятельств.

– Каких же?

Натали слегка наморщила свой изящный прямой носик.

– О-ля-ля, сейчас попробую объяснить. Мне кажется, в зависимости от того, продолжала бы я его любить или нет. А может, от того, был бы у меня кто-нибудь на стороне. – И усмехнулась: – А ты?

– Нет, мне кажется, я бы не смогла, – ответила Катринка. – Я бы этого не вынесла. – Ее связь с Миреком Бартошем дала ей урок на всю жизнь: в неверности нет романтики – она разрушительна. В любовном треугольнике, в конце концов, кто-то страдает, и страдает очень тяжело.

Быстрому восхождению по ступенькам карьеры к своему теперешнему блестящему положению Натали была обязана не только своим отношениям с Жан-Клодом. От природы она была умна, честолюбива, все схватывала на лету, обладала врожденным вкусом и умела почти безошибочно предсказать движения моды. Даже если бы Жан-Клод и не спал с ней, с его стороны было бы весьма проницательно помочь ее продвижению, и он именно так и поступил. Просто никто другой не мог бы справиться с этой работой лучше, чем она, хотя ее коллеги якобы не замечали этого и приписывали успех Натали – как и большинство женщин – лишь тому, что она сожительствовала с боссом. Можно подумать, что лебезить перед ним, как это делали они, более достойно для продвижения по службе.

Катринка встретила Натали два года назад, когда та только начинала свою карьеру и как-то летела в Мюнхен, чтобы посмотреть коллекции одежды некоторых молодых немецких модельеров. Талант интернационален, как-то сказала Натали, и нужно много ездить и много смотреть, чтобы отыскать жемчужину в дерьме. Если получалось, она совмещала свои деловые поездки с поездками Жан-Клода. А если нет, отправлялась одна, подобрав компанию, так как не выносила одиночества. Обычно это были мужчины, с которыми она иногда даже спала, а порой – женщины, с которыми она, если они были достаточно умны, чтобы поддержать интересную беседу, не отказывалась пообедать. Их встреча закончилась тем, что Натали пригласила ее пообедать в ресторане, и с тех пор они подружились. Обе они, каждая по-своему, были предприимчивыми, питали склонность ко всякого рода озорным проделкам и обладали развитым чувством юмора. Каждая из них решила, что отыскала родственную душу, и обе они восхищались – без всяких оговорок или ревности – красотой и умом друг друга, деловыми способностями и успехом у мужчин.

Когда Жан-Клод приезжал в Кицбюэль, чтобы покататься на лыжах, то, если он был без жены, Натали останавливалась с ним в «Замке Грюнберг», самом фешенебельном отеле Кицбюэля, но в отдельном номере, так как его здесь хорошо знали. А когда его сопровождала Элен, Натали предпочитала останавливаться в гостинице «Золотой рог», где, по крайней мере, ее ожидала роскошь общения с Катринкой. Хотя Жан-Клод постоянно жаловался на неудобство, он все же ухитрялся появляться здесь каждый день, и Натали подозревала, что ему это даже нравится, так как вызывало, по крайней мере, новое для него ощущение необходимости преодолевать какие-то препятствия, прежде чем получить желаемое.

И хотя он довольно часто позволял себе поддаваться искушениям, Натали оставалась для него по-прежнему желанной. Это немало удивляло Натали, так как ее мать, прачка, с детства внушала ей, что богатые мужчины меняют женщин, как рубашки.

– Я его маленькая собачонка, – сказала как-то Натали, объясняя длительность своих отношений с Жан-Клодом, – его сука, хорошо выдрессированная, послушная, преданная, постоянно готовая угождать. Кто же захочет расстаться с такой обожаемой любовницей? Особенно если учесть, что у нее постоянная течка.

Натали казалась красавицей, хотя была не более чем хорошенькой. Высокая, немного ниже, чем Катринка, изящная, с нежной и прозрачной кожей, прямым носом и твердым подбородком, со слегка вьющимися волосами и большими зелеными, с янтарным отливом глазами, она уже давно утратила ту мягкость, которая была ей свойственна в семнадцать лет. Теперь в свои двадцать семь она напоминала драгоценный камень, ограненный мастерской рукой Жан-Клода, великолепно отшлифованный, блестящий и твердый. Но мужчин привлекала в ней не столько внешность или манера одеваться, сколько исходящая от нее эротическая энергия, тревожащая и возбуждающая.

– Я уже сыта по горло.

– Жан-Клодом?

– Тем, что со мной обращаются, как с корзинкой для снеди, которую берут на пикник, носят туда-сюда, бросают в какой-нибудь угол и не вспоминают до тех пор, пока не проголодаются, – вот тогда достают из нее кусочек цыплячьей грудки, стакан белого вина, кусочек сыра – и – уф – трапеза началась. – Катринка засмеялась. – Это совсем не смешно, дорогая.

Катринка сразу сделалась серьезной.

– Понимаю. А что случилось? – спросила она.

Натали пожала плечами:

– Да ничего особенного. Просто сегодня у меня началась менструация. И мое пребывание здесь – напрасная трата времени: он ко мне и не подойдет. А поездка была просто ужасной. – Она сбросила туфли и, вытянув ноги, положила их на кровать Катринки. – Некоторые мужчины не обращают на это внимания, ты ведь знаешь. А как Франта?

– Он-то как раз обращает.

Но Мирек Бартош вел себя иначе, вспомнила Катринка. «Как будто тебя растирают подогретым маслом, – говорил он. – Как будто проникаешь в спелую, прогретую солнцем сливу или принимаешь ванну». Ему нравилось это ощущение, и ей тоже.

– Большие дети пугаются малой крови.

– Они даже представить себе не могут, от чего они отказываются.

– Им, глупцам, это безразлично. А что ты делаешь завтра?

– С утра часок-другой покатаюсь на лыжах. А остальную часть дня буду работать. Этот уик-энд у нас плотно забит.

– Завтра вечером пообедаем вместе в «Замке»?

– Натали, это не очень удачная затея.

– Не волнуйся. Сцен не будет.

– Но зачем это устраивать?

– Что устраивать? Выйти на люди вместо того, чтобы где-то запрятаться? Развлечься? Прилично поесть?

– Можно прилично поесть и в других местах.

– Мы отправимся в «Замок». Я закажу столик. – Она поднялась, склонилась над кроватью Катринки и поцеловала ее в щеку. – Спокойной ночи, – простилась она по-французски.

Выражение беспокойства не сходило с лица Катринки, пока она наблюдала, как Натали направляется к двери.

– Ну зачем смущать Элен? Или Жан-Клода?

– Чтобы поразвлечься, – обернувшись, ответила Натали.

– Мне это не нравится.

– Никого это не смутит. Элен притворится, что меня не знает. А Жан-Клод будто либо раздражен, либо, наоборот, доволен. Тут трудно предугадать. Ты ведь пойдешь со мной, правда? – Она произнесла это тоном ребенка, которого хотят лишить обещанной прогулки.

Катринка кивнула.

– Да, – ответила она. – В конце концов, мы ведь подруги.

– Отлично, – сказала Натали. – До завтра. Не забудь запереть дверь.

Катринка поднялась в шесть утра, чтобы помочь Хильде приготовить завтрак, который подавался в столовой с половины восьмого до десяти. Потом она помогла прибрать комнаты с тем, чтобы дежурившая утром горничная успела закончить уборку вовремя. В половине одиннадцатого она постучала в дверь Натали, чтобы узнать, не собирается ли она покататься на лыжах, и услышала в ответ жалобы на плохое самочувствие и заявление о том, что она останется в постели до тех пор, пока не настанет время обеда, коротая время с книгой. Если бы речь шла о проведении делового совещания в «Гэллери Жиллет» или демонстрации мод, то никакими силами ее нельзя было бы от этого отвлечь, но у Натали не было спортивной выносливости, хотя иногда она пыталась ее изобразить, чтобы доставить удовольствие Жан-Клоду, у которого эта выносливость как раз была.