Толкователь болезней

— Не считая редких припадков, я здорова совершенно, — твердила она, усаживаясь на скамью у дорожки, по которой рука в руке прохаживались влюбленные парочки. — У меня в жизни не было простуды. И желтухой я не болела. И никогда не страдала от колик или несварения желудка.

Порой мы покупали Биби початок копченой кукурузы, сбрызнутый лимонным соком, или карамель за два пайса.^[14] Мы утешали ее; если она была уверена, что мужчина присматривается к ней, мы ее не разубеждали. Но Биби находилась не на нашем попечении, и наедине с собой каждая из нас благодарила за это судьбу.

В ноябре мы узнали, что жена Хальдара беременна. В то утро Биби плакала в чулане.

— Она сказала, я заразна, как чума! Сказала, я испорчу ребенка! — Биби тяжело дышала, уставившись в облупленное пятно на стене. — Что будет со мной? — Объявление в газете так и не принесло плодов. — Того мало, что я одна это проклятие несу? Так теперь меня обвиняют, что я других заражаю?

Разлад с родственниками усугубился. Жена брата, убежденная, что Биби может навредить нерожденному ребенку, стала оборачивать округлившийся живот шерстяной шалью. Биби выдали отдельное мыло и полотенце. По словам кухарки, тарелку ее теперь мыли отдельно от остальных.

И вдруг однажды днем как гром среди ясного неба это произошло снова. На берегу пруда Биби упала на дорожку. Ее трясло. Она жевала губы. Бившуюся в судорогах девушку сразу же окружили люди, готовые помочь. Торговец газировкой прижимал к земле ее дергающиеся конечности. Продавец огурцов попытался разжать ей пальцы. Одна из нас побрызгала недужную водой из пруда. Другая вытерла ей рот платком, смоченным одеколоном. Продавец джекфрутов держал голову Биби, которая металась из стороны в сторону. А человек, крутивший пресс для тростника, обмахивал ее лицо веером, которым обычно отгонял мух.

— Есть среди присутствующих врач?

— Следите, чтобы она не заглотила язык.

— Кто-нибудь сообщил Хальдару?

— Да она вся горит!

Несмотря на наши усилия, конвульсии продолжались. Борясь со своим жестоким недугом, корчась в мучениях, Биби скрипела зубами и дергала коленями. Прошло больше двух минут. Мы с тревогой наблюдали за девушкой и терялись в догадках, что делать.

— Кожа! — вдруг закричал кто-то. — Ей надо понюхать кожу!

Тогда мы вспомнили: в предыдущий раз больной поднесли к носу сандалию из воловьей кожи, и это в конце концов освободило ее из зловещих когтей припадка.

— Биби, что случилось? Расскажи нам, — попросили мы, когда она открыла глаза.

— Меня в жар бросило, а потом как будто огнем объяло. Туман поплыл перед глазами. Потемнело все. Не видели вы разве?

Наши мужья проводили ее до дому. Сумерки сгущались, священники трубили в раковины, и воздух налился запахом благовоний. Биби что-то бормотала, пошатывалась, но ничего не говорила. На щеках тут и там виднелись синяки и ссадины. Волосы были спутаны, на локтях запеклась грязь, краешек переднего зуба откололся. Мы шли позади на безопасном, как нам представлялось, расстоянии и вели детей за руки.

Биби нуждалась в одеяле, компрессе, успокоительных. Ей требовалась забота. Но когда мы вошли во двор, Хальдар и его жена отказались пустить ее в квартиру.

— Будущей матери опасно находиться рядом с истеричкой, — уперся Хальдар.

Ту ночь Биби провела в чулане.

Ребенок, девочка, родился при помощи наложения щипцов в конце июня. К тому времени Биби уже снова ночевала в квартире, но раскладушку выставили в коридор и не позволяли девушке прикасаться к младенцу. Каждый день ее отправляли на крышу вести учет товара до обеда, ко времени которого Хальдар приносил сестре чеки с утренней продажи и миску желтого колотого гороха. Вечером она ужинала молоком с хлебом на лестничной клетке. Очередной приступ и еще один Биби перенесла в одиночестве.

Когда мы выказали озабоченность, Хальдар заявил, что это не наше дело, и попросту отказался обсуждать этот вопрос. Чтобы выразить свое возмущение, мы перестали делать покупки в его лавке — только так мы могли поквитаться с ним. Неделями товары в лавке Хальдара впустую пылились на полках. Этикетки выцвели, одеколоны выветрились. По вечерам, проходя мимо, мы видели скучавшего Хальдара, который давил моль сандалией. Жены его вообще не было видно. По словам кухарки, она все еще не вставала с постели — роды, по-видимому, были тяжелыми.

Пришла осень, приближались октябрьские праздники, и город забурлил — жители приобретали подарки, строили планы. Репродукторы на деревьях ревели песнями из кинофильмов. Пассажи и рынки работали круглосуточно. Мы покупали детям шарики, цветные ленты и килограммы лакомств, разъезжали в такси навещать родственников, которых не видели целый год. Дни становились короче, вечера прохладнее. Мы застегивали кофты и натягивали носки. Когда установились холода, начались простуды. Мы заставляли детей полоскать горло теплой соленой водой и оборачивали им шеи шерстяными шарфами. Но заболел в конце концов только ребенок Хальдаров.

Посреди ночи у девочки поднялась температура, и родители вызвали врача.

— Спасите ее! — умоляла доктора жена Хальдара. Ее истошный плач перебудил весь дом. — Мы отдадим вам все что угодно, только вылечите мою девочку!

Врач прописал глюкозу и толченый аспирин и велел потеплее закутать малышку в одеяла.

Прошло пять дней, а температура еще держалась.

— Это все Биби! — причитала мать. — Это она, мерзавка, заразила наше дитя! Не надо было пускать ее на порог. Гнать ее взашей!

И Биби снова стала спать в чулане. По требованию жены Хальдар даже перенес туда раскладушку вместе с жестяным сундуком со всеми пожитками сестры. Накрытую дуршлагом миску с едой ставили ей на верхнюю ступеньку.

— Так лучше даже, — говорила нам Биби. — Подальше от злыдней этих. Так я могу собственное хозяйство завести.

Она распаковала сундук и разложила на пустых полках свой скарб: несколько халатов, портрет отца в рамке, швейные принадлежности и множество отрезов ткани. К концу недели ребенок пошел на поправку, но Биби назад не пригласили.

— Не беспокойтесь, ведь не прикована я к этой конуре, — успокаивала она нас. — Мир начинается за порогом этого дома. Теперь я свободна и могу жить, как мне хочется.

Но в действительности она вообще перестала выходить из дома. Когда мы приглашали Биби прогуляться к пруду или посмотреть, как украсили храм, она отказывалась, ссылаясь на то, что шьет новую занавеску, чтобы повесить у входа в чулан. Кожа ее приобрела пепельный цвет. Ей нужен был свежий воздух.

— А как же поиски мужа? — пытались мы увещевать Биби. — Разве можно кого-нибудь очаровать, сидя взаперти?