Толкователь болезней

Но ничто не могло убедить ее.

В середине декабря Хальдар снял с полок лавки непроданные товары, сложил в коробки и затащил их наверх в чулан. Наш протест основательно подорвал его бизнес. К концу года семейство съехало, оставив на пороге чулана конверт с тремя сотнями рупий. Больше о Хальдарах никто не слышал.

У кого-то из нас сохранился адрес родственников Биби в Хайдарабаде, и мы написали им, объяснив положение. Письмо вернулось нераспечатанным со штемпелем «Адресат не найден». Перед наступлением самых сильных холодов мы починили в чулане ставни и приделали к дверному проему кусок железа, чтобы Биби могла хотя бы закрываться в комнате. Кто-то пожертвовал керосиновую лампу, другой отдал ей старую москитную сетку и пару дырявых на пятках носков. При каждом удобном случае мы напоминали девушке, что мы ее друзья и она всегда может обращаться к нам за советом или помощью. Некоторое время мы отправляли детей играть на крышу, чтобы они могли позвать нас, если у Биби случится очередной припадок. Но на ночь мы оставляли ее одну.

Прошло несколько месяцев. Биби погрузилась в глубокое длительное молчание. Мы по очереди приносили ей тарелку риса и стакан чаю. Она пила совсем чуть-чуть, ела еще меньше, и лицо ее стало приобретать старческое выражение. В сумерках она один-два раза обходила крышу вдоль парапета, но никогда не спускалась вниз. После наступления темноты закрывалась за железной дверью и ни за что не выходила из чулана. Мы ее не беспокоили. Кое-кто из нас предположил, что Биби умирает. Другие пришли к выводу, что она лишилась рассудка.

Однажды утром в апреле, когда вернулась жара и можно было сушить на крыше чечевичные вафли, мы заметили, что кого-то вырвало у бака с водой. Увидев то же самое и на следующее утро, мы постучали в дверь к Биби. Никто не ответил, и мы сами открыли дверь, поскольку замка в ней не было.

Биби лежала на раскладушке. Она была приблизительно на четвертом месяце беременности.

Она сказала, что не помнит, как все произошло. И не назвала виновника. Мы приготовили ей манную кашу с горячим молоком и изюмом, но и тогда она не раскрыла нам имени мужчины. Тщетно мы искали свидетельства изнасилования или следы чужого вторжения — комната была чисто прибрана и выметена. На полу возле раскладушки валялся журнал учета, открытый на странице со списком имен.

Биби выносила ребенка положенный срок, и однажды сентябрьским вечером мы приняли у нее роды. На свет появился мальчик. Мы научили ее, как кормить, купать и баюкать младенца, купили ей клеенку и помогли сшить одежду и наволочки из тканей, которые она копила годами. После родов Биби оправилась в течение месяца и на деньги, оставленные ей Хальдаром, побелила чулан и поставила замки на дверь и на окно. Затем она протерла полки, расставила на них остатки притирок и лосьонов и стала сбывать залежалый товар из лавки Хальдара за полцены. Нас она попросила распространить известие о продаже дешевой парфюмерии, и мы так и сделали. У Биби быстро расхватали мыло и сурьму, расчески и пудру, а когда она распродала все запасы, то взяла такси, поехала на оптовый рынок и на полученную прибыль купила новую партию косметики и парфюмерии. Таким образом она растила мальчика и вела коммерцию в чулане, а мы помогали чем могли. По прошествии нескольких лет мы задумались, кто в городе мог обесчестить ее. Приступали с расспросами к нашим слугам, заводили разговоры у чайных палаток и на автобусных остановках, обсуждали тех, на кого падало подозрение, и отметали все предположения. Но в расследовании не было нужды. По всей видимости, Биби исцелилась.

ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ЧАСТЬ СВЕТА

Я покинул Индию в 1964 году с дипломом специалиста по коммерции и с десятью долларами за душой. Три недели я плыл на итальянском грузовом судне «Рома» в каюте возле двигателя через Аравийское, Красное, Средиземное моря и наконец прибыл в Англию. Я жил в Северном Лондоне, в районе Финсбери-парк, в доме, который населяли исключительно неимущие бенгальские холостяки вроде меня, человек двенадцать, иногда больше, стремившиеся получить образование и обустроиться за границей.

Я посещал занятия в Лондонской школе экономики и, чтобы свести концы с концами, работал в университетской библиотеке. Мы жили по трое-четверо в комнате, пользовались одним промерзшим туалетом, по очереди готовили карри из яиц и все вместе ели его руками за столом, покрытым газетами. Кроме работы, других обязанностей у нас не было. В субботу и воскресенье мы слонялись по дому босыми в пижамных брюках, распивали чай, курили «Ротманс» или отправлялись на стадион «Лордс» смотреть крикет. В иные выходные в дом набивалось еще больше бенгальцев, с которыми мы знакомились у зеленщика или в метро, и мы готовили еще больше карри из яиц, включали на бобинном магнитофоне «Грундиг» записи Мукеша^[15] и замачивали грязную посуду в ванной. Время от времени кто-то женился и уезжал, поскольку семья в Калькутте подбирала ему невесту.

В 1969 году, когда мне было тридцать шесть лет, родственники устроили мой брак. Приблизительно в то же время я получил полноценную работу в Америке, в отделе обработки данных библиотеки МТИ — Массачусетского технологического института в пригороде Бостона. Достаточно щедрая зарплата позволяла содержать жену, к тому же я был польщен предложением от всемирно известного учебного заведения, поэтому справил себе грин-карту шестой категории и приготовился к дальнейшему путешествию.

К тому времени у меня хватало денег на авиабилет. Я полетел сначала в Калькутту, где присутствовал на своей свадьбе, а неделю спустя отбыл в Бостон, чтобы приступить к новой работе. В полете я читал «Путеводитель по Северной Америке для студентов», справочник в мягкой обложке, который купил перед отъездом из Лондона за семь шиллингов шесть пенсов на Тоттенхэм-Корт-роуд, — хотя обучение я уже закончил, в средствах все еще был ограничен. Я узнал, что в Америке правостороннее движение, что лифт там называют подъемником, а квартиру — апартаментом. «Ритм жизни в Северной Америке отличается от британского, в чем вы очень скоро убедитесь, — сообщал путеводитель. — Каждый считает своим долгом пробиться к самым вершинам. Так что не рассчитывайте на английское чаепитие». Когда самолет начал снижаться над Бостонской бухтой, пилот сообщил погоду, местное время, а также поведал о том, что президент Никсон объявил общегосударственный праздник: два американца высадились на Луне. Несколько пассажиров разразились восторженными возгласами.

— Боже, благослови Америку! — воскликнул один из них.

Сидевшая через проход от меня женщина молилась.

Первую ночь я провел в Кембридже,^[16] в здании ИМКА^[17] на Сентрал-сквер, в недорогом хостеле, рекомендованном путеводителем. Оттуда до МТИ было рукой подать, а буквально в нескольких шагах располагались почта и супермаркет под названием «Высшая проба». В комнате находились койка и стол, на стене висел маленький деревянный крест. Знак на двери оповещал, что готовить пищу строго запрещено. Пустое окно выходило на Массачусетс-авеню — крупную магистраль с оживленным движением в обоих направлениях. Гудели машины, пронзительно и подолгу перекрикивая друг друга. Сирены скорой помощи возвещали о бесчисленных чрезвычайных происшествиях, и целый парк автобусов погромыхивал в ночи, с могучим шипением открывая и закрывая двери. Шум был неотвязным, иногда удушливым, он отдавался в ребрах, совсем как яростный гул двигателя на «Роме». Но здесь не было ни палубы, куда можно сбежать, ни сияющего океана, от которого захватывало дух, ни ветра, освежающего лицо, ни доброго собеседника. Я слишком устал, чтобы вышагивать по мрачному коридору в пижаме. Поэтому сел на стол и стал смотреть в окно на городскую ратушу Кембриджа и ряд небольших магазинов.

Утром я отправился в Библиотеку Дьюи, бежевое, похожее на форт здание у Мемориал-драйв, и сообщил о своем прибытии. Также я открыл счет в банке, арендовал почтовый ящик и купил в «Вулворте» — магазине, известном мне еще по Лондону, — пластмассовую миску и ложку. Потом пошел в «Высшую пробу», прогулялся туда-сюда по галерее, переводя унции в граммы и сравнивая цены с английскими. В конце концов приобрел пакет молока и коробку кукурузных хлопьев. Это была моя первая трапеза в Америке. Я ел у себя в комнате за столом. Такой скромный обед я предпочел гамбургерам и хот-догам — единственному, что мог позволить себе в кафетериях на Массачусетс-авеню, — и кроме того, тогда я еще только намеревался включить в свой рацион говядину. Даже нехитрая задача покупки молока была мне в новинку; в Лондоне бутылки каждое утро доставляли к нашей двери.

Через неделю я более или менее освоился. Днем и вечером ел хлопья с молоком, для разнообразия крошил в миску бананы, разрезая их краем ложки. В дополнение я купил чай в пакетиках и флягу, которую продавец в «Вулворте» называл термосом (фляга, просветил он меня, используется для виски — еще один продукт, который я никогда не употреблял). За цену одной чашки чая каждое утро по пути на работу я наполнял в кафетерии термос кипятком и в течение дня выпивал четыре чашки чая. Покупал большой пакет молока и приспособился оставлять его в тенистом месте на подоконнике, как делали другие обитатели хостела.

По вечерам я читал «Бостон Глоб» на первом этаже в просторном помещении с витражными стеклами. Прочитывал каждую статью и рекламу, чтобы познакомиться с местными особенностями, а когда глаза уставали, поднимался в свою комнату и засыпал. Спал я, однако, плохо. Каждую ночь из-за нестерпимой духоты приходилось широко распахивать окна, и в комнату врывался чудовищный грохот. Я затыкал уши пальцами, но стоило задремать, руки опускались, и шум с улицы снова будил меня. На подоконник заносило голубиные перья, и однажды вечером, наливая в хлопья молоко, я обнаружил, что оно прокисло. Тем не менее я решил остаться в хостеле ИМКА на шесть недель, пока не будут готовы паспорт и грин-карта для моей жены.