Толстой-Американец

«Египетская дева» [522] ответила на его стихийные чувства, покинула табор и стала жить под одной крышей с видным из себя и потешным, широкогрудым и мускулистым, тёмноволосым и кудрявым (как настоящий цыган), к тому же испещрённым всяческими узорами магнатом, который был старше её на целых пятнадцать лет. «Мать отдалась ему и телом, и душою», — констатировала П. Ф. Перфильева ^[523] .

В толстовском доме появилась юная хозяйка — подобие барыни.

522

В ту эпоху преобладало мнение, будто цыгане были выходцами из Египта.

523

Там же.

Необыкновенная подруга Американца, кажется, полюбилась его престарелым, поневоле привыкшим к выходкам графа Фёдора родителям. При знакомстве сметливая Дуняша, как пишет автор «Биографии Сарры», «умела снискать их нежность» ^[524] . Приняли цыганку, обожавшую «щеголять одеждою» ^[525] и распекать бестолковую прислугу, и бесчисленные московские и иногородние приятели Толстого. Они церемонно кланялись ей в ножкии величали возлюбленную графа Авдотьей Максимовной.

524

Биография Сарры. С. X.

525

РВ. 1864. № 4. С. 684.

Заодно собутыльники в шутку причислили и нашего героя к «цыганам».

(Заметим, что схожие романы, мимолётные, а то и продолжительные, тогда иногда случались. Общественное мнение не восставало против них, не находило тут ни малейшей «нравственной загадки» и трактовало связь аристократа с цыганкой, находившейся на самой низкой ступени российской социальной иерархии, как причуду, простительную блажь преисполненного жизненных соков барина. Шашни такого рода — например кочёвка Александра Пушкина с табором в Буджакской степи, сожительство Павла Воиновича Нащокина и Ольги Солдатовой — воспринимались примерно так же, как летнее увлечение в своей деревне миловидной пейзанкой, как обыденная «крепостная любовь».)

В последующие за тем годы Авдотья Тугаева исправно рожала Американцу детей. К 1819 году у свивших гнездо любовников их образовался целый табор: «четыре дочери были плодом сей страсти» ^[526] .

Наш герой, к вящему удивлению окружающих и, быть может, собственному, оказался любвеобильным, трогательным отцом. Он, забывая про леность, «сию высокую добродетель души и тела» ^[527] , носился со всяким младенцем как с писаной торбой. Непомерную радость приносила графу Фёдору каждая дочка, однако старшую, Верочку, «существо неземное, во плоть облечённый дух», он всё же выделял, возвёл в фаворитки и любил её «до обожания».

526

Биография Сарры. С. VIII–IX. Возможно, ещё один ребёнок, мальчик, появился на свет мёртворожденным или умер вскоре после рождения.

527

НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 19 об.

Когда в 1818 году Верочка опасно заболела, Американец тотчас ощутил себя «на краю пропасти». «Я <…> видел беду вблизи и, не зная меру сил своих, — признавался он князю П. А. Вяземскому, — не знал, буду ли иметь довольно твёрдости перенести жестокость грозящего удара; с каждым шагом, вечностию поглощённым, я ожидал последнего часа боготворимой мною старшей моей дочери. Положение ужасное!» ^[528] Однако девочку удалось тогда выходить.

Попутно Американец, полу-цыган и полу-супруг, мечтал о мальчике, наследнике.

528

РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 6. То же самое сообщается в хронике «Несколько глав из жизни графини Инны»: «Старшую дочь, Веру, отец любил до безумия…» (РВ. 1864. № 4. С. 684).

Короче говоря, к концу десятилетия «Толстой был счастлив, как только может быть <счастлив> человек на сей земле» ^[529] .

И смерть отца, графа Ивана Андреевича Толстого, случившаяся в провинции в 1818 году, видимо, лишь на короткое время омрачила чело нашего героя.

С вселением в дом графа Фёдора Толстого авантажной Дуняши вошли в обычай и «цыганские вечера» на Арбате.

Об одном из них Василий Львович Пушкин сообщал князю П. А. Вяземскому в Варшаву: «Мы часто бываем вместе и пьём шампанское как воду. В прошедший понедельник Американец Толстой давал нам ужин. Стешка с своими подругами отличалась и восхищала нас. <…> Мы у Толстого просидели до пяти часов утра…» ^[530]

529

Биография Сарры. С. IX.

530

«Арзамас». Кн. вторая: Из литературного наследия «Арзамаса». М., 1994. С. 433 (письмо от 8 июня 1818 года). О гулянках той поры Американец сообщил Денису Давыдову, который находился в Умани. 28 июля 1818 года поэт-партизан довёл до сведения князя П. А. Вяземского: «Я вчера получил письмо от Фёдора Толстого, между прочим он мне описывает свои ужины…». (Там же. С. 422.)

Сам князь Пётр Андреевич (в письме А. И. Тургеневу от 16 января 1819 года) забавно описал иную арбатскую сходку меломанов: «Шаликов был намедни со мною на цыганском вечере у Американца и таял грузинскою похотью. На другой день прислал нам стихи: „Достопамятный вечер“. Начинается:

Я пил шампанское не рюмкой, а стаканом. Тут были гурии египетского рая.

Подари этим стихом Дениса, если он ещё у вас…» ^[531]

531

ОА. Т. 1. СПб., 1899. С. 188–189. Выделено П. А. Вяземским.

Показательно, что через несколько дней, 19-го числа, Американец вновь собрал у себя «весь Парнас, весь сумасшедший дом» ^[532] .

Отдавая должное «египетскому раю», Американец не забывал и прочие «адские» прелести («радости небесные», в категориях греховодника Дениса Давыдова) — и об этом будет рассказано подробнее в следующей главе.

А несравненная Дуня, по всей видимости, имела характер тяжёлый, своенравный, истинно цыганский, но ум не по годам зрелый, очень практический, мещанский,и не пыталась тогда мешать графу Фёдору жить.Публичное поведение нашего героя после встречи с цыганкой не претерпело никаких существенных изменений. Он не лишился свободы, вовсе не замкнул себя, как полагает современный автор, «в узком круге семейной жизни, в смиренном служении и подчинении» ^[533] . Да и «бесплотной», «пустынной» новую, квазисемейнуюжизнь Американца («в ней одиноко движутся две-три фигуры») можно назвать разве что по недоразумению.

532

Там же. С. 190 (письмо П. А. Вяземского А. И. Тургеневу от 20 января 1819 года).

533

Поликовский. С. 121.

Просто иным — отныне и уже навсегда — стал контексттолстовского существования, и другие, ранее неведомые, смыслы бытияисподволь, сперва нечувствительно для окружающих, а потом всё заметнее, начали проявляться и возводиться графом в разряд значимых.

Граф Фёдор, поклоняясь божественному Эросу, остался завсегдатаем московских кружков и салонов и убеждённым патриотом Английского клуба.

Он поддерживал старые знакомства и обрастал новейшими, причём на дружбу с лицами «историческими» и дюжинными был «парнем прочным» ^[534] .

534

РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 6.

Американец, как и прежде, собирал отовсюду слухи и, отредактировав их, придав оным пикантность, передавал язвительные эстафеты дальше.

Гулял на бульваре и путешествовал по империи.

Кутил, картёжничал, колдовал над супами, кропал ремесленные стишки, читал серьёзные и скабрезные книги.

И всё перечисленное и многое другое нашло отражение в дружеской переписке того времени.

О «пустыннике» со святым Спиридонием на груди ^[535] и бесом в ребре приятели писали во второй половине десятых годов систематически и на всякие лады. В Остафьевском архиве князя П. А. Вяземского сохранилась обширная коллекция таких упоминаний.

535

См. Каменская. С. 179

Например, Константин Батюшков сообщил П. А. Вяземскому летом 1816 года, что Американец бывает у него «ежедневно» ^[536] .

В. А. Жуковский, обращаясь к князю Петру 17 апреля 1818 года, поведал, что Фёдор Толстой выразил желание помочь сосланному в Оренбург за дезертирство из Астраханского кирасирского полка юнкеру А. И. Мещёвскому (Мещовскому), заурядному поэту и переводчику. Далее Василий Андреевич прибавил про графа следующее: «Он тебе кланяется и велит тебе сказать, что он немногих так уважает, как тебя…» ^[537]

536

Батюшков К. Н. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1989. С. 392.

537

РА. 1896. № 10. С. 208. Выделено В. А. Жуковским.