Том 1. Повести и рассказы.

Тем не менее, переиздавая «Пушкина в жизни» — а за десять лет с 1926 по 1936 год книга выходила шесть раз, — В.Вересаев продолжал работать над ней: от каких-то «свидетельств» отказывался, но особенно широко вводил новый материал. И надо сказать, что работа шла как раз в том направлении, о котором писали критики. Было добавлено много материалов о человеческом обаянии Пушкина, его литературных делах и отношениях с писателями, об унизительной полицейской слежке за великим поэтом и одновременно убраны некоторые резко негативные оценки, касающиеся жены Пушкина и отчасти его самого. В.Вересаев до конца дней твердо отстаивал идею «двупланности» ряда художников, в том числе Пушкина, но отказался от крайностей в изображении его человеческих слабостей, о чем свидетельствует также выпущенная им в 1936 году монография «Жизнь Пушкина». Кстати, с годами он пересмотрел и отдельные свои первоначальные трактовки произведений поэта — например, знаменитое стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» В.Вересаев оценил в 20-е годы как пародию на «Памятник» Г.Державина, а позже посмотрел на это стихотворение Пушкина иначе, увидев в нем страстные гражданские мотивы.

«Пушкин в жизни» породил целую серию подражаний. Появились «литературные монтажи» о ряде крупных русских писателей. Но эти монтажи не имели и малой доли того читательского успеха, который сопровождал книгу В.Вересаева. И, думается, потому, что они, созданные с помощью «ножниц и клея», не были ни художественным произведением, ни научным трудом. Чтобы стать искусством, им недоставало ярко и по-своему прорисованного образа центрального героя, а отсутствие основательно аргументированной исследовательской концепции не позволяло монтажам подняться до уровня науки.

Породил В.Вересаев целое направление и в собственно научном изучении Пушкина, особенно сильно дающее о себе знать в последние годы, причем в отличие от упомянутых выше литературных монтажей — это направление весьма серьезное. Уже в наши дни вышел целый ряд книг, где вересаевский принцип монтажа фактов и документов сочетается с литературоведческим комментарием к биографии и творчеству поэта. Это сразу же придает литературному монтажу статус научного труда — порой весьма основательного, — с которым полезно, конечно, познакомиться читателю, желающему углубиться в «пушкиниану»*. Кстати сказать, с подобными комментариями издан несколько лет назад и сокращенный вариант «Пушкина в жизни» В.Вересаева** — книга очень интересная, но это уже не вересаевская версия Пушкина: на ее основе создано содержательное литературоведческое исследование.

______________

* В этом плане очень обстоятельны работы В.В.Кунина: «Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками», в 2-х томах. М., 1987 и «Последний год жизни Пушкина», М., 1988.

** В.Вересаев. «Пушкин в жизни» (Предисловие Дм.Урнова и Вл.Сайтанова. Вступительные заметки к главам, дополнения и комментарии Вл.Сайтанова), М., 1984. В 1987 г. книга переиздана.

Изданный В.Вересаевым в 1933 году «Гоголь в жизни» уступал по своей художественной выразительности книге о Пушкине, но все же рука мастера чувствовалась и здесь, отчего он выделялся в потоке однотипных подражаний «Пушкину в жизни».

«Систематический свод подлинных свидетельств современников» о Гоголе продолжал тему «двупланности» художника. В том же 1932 году, когда был завершен «Гоголь в жизни», В.Вересаев написал и опубликовал небольшую книжечку «Как работал Гоголь», где изложил свою точку зрения на автора «Мертвых душ» и «Ревизора». Она и легла в основу монтажа свидетельств современников. Гоголь, которого В.Вересаев еще с детства относил к числу самых любимых прозаиков, поразил его обескураживающим несоответствием: мелкий, порой просто жалкий в быту, в отношениях с людьми и поистине великий, прямо-таки героически непреклонный в отстаивании своих художнических принципов. «Жизнь серая и тусклая», — писал о нем В.Вересаев. — «Никаких общественных исканий, никакого бунтарства даже в ранней юности; никакой отрасти, никакой даже самой обыденной любви к женщине; нелюбовь к жизни, брезгливое желание замкнуться от нее, уйти подальше», «вечный приживальщик», «непреодолимая тяга к великосветским знакомствам»; в письмах «редко-редко ослепительно яркие взблески, в общем же — какая скука, какая фальшь, какое самообожание! Бесконечные холодные проповеди на божественные темы, старчески-назойливые наставления всем, кто просит и кто не просит».

А с другой стороны: готовность пойти на любые жертвы — терпеть недовольство власть имущих, жить в нищете, а если потребуется, то и умереть, — но не сфальшивить в искусстве, не опуститься до компромиссов в творчестве, не отступить и на самую малость от своих художнических убеждений. Он «мог бы набрать большие деньги, если бы полегче относился к своему писательскому призванию. Но для Гоголя писательство его было действительно великим «душевным делом». Он не мог, — органически не мог, если бы даже хотел, — «халтурить», говоря современным словом. И не только не мог халтурить, а просто не мог даже остановиться на обработке своего произведения, не доведя его до возможных пределов совершенства», «взыскательность к себе Гоголя была поистине изумительна». Будучи крайне самолюбивым, Гоголь тем не менее «жадно, настойчиво искал критики самой строгой я беспощадной, потому что выше всякого самолюбия для него стояло совершенство его произведения, и в отзыве самого глупого человека он считал возможным найти что-нибудь для себя полезное». В.Вересаев хорошо знал, какое это редчайшее качество у писателей. «По этой беспощадной, несгибающейся «взыскательности» к себе, по этой готовности жертвовать всею личною жизнью для достойного осуществления писательского своего призвания» Гоголь — явление в самом деле удивительное.

Столь же «двупланным» выглядит, по мнению В.Вересаева, в мировоззрение Гоголя. «К политике и ко всякой общественности» он «был глубоко равнодушен», «в жизни он проявлялся типичнейшим барином-помещиком», не раз «выражал» «самые мракобесные, строго охранительные мнения». В резкое противоречие с этими взглядами вступал сатирический талант писателя. Поразительно, но «такого-то вот человека насмешливая судьба наделила даром едкого, всеуничтожающего смеха, способностью одним взмахом сбивать с лиц благородные маски и обнаруживать под ними подлейшие рожи». Благодаря «глубоко революционному» «гоголевскому смеху», имя его «очутилось на знамени всех, стремившихся к беспощадному разрушению начал, защищаемых Гоголем» в его повседневной жизни.

Конечно, между жизнью любого писателя и его творчеством нет какой-то глухой стены: жизнеотношение художника всегда сказывается в его творениях. И в книге о Гоголе В.Вересаев подчеркивает эту мысль даже резче, чем в первых изданиях «Пушкина в жизни». Просто в повседневном быту сильнее проявляется одно, в творчестве — другое, и большее или меньшее несовпадение «двух планов» существует у писателей очень часто.

Естественно возникает вопрос, почему, несмотря на сходство замысла и жанра, несмотря на одинаковое богатство фактического материала, «Пушкин в жизни» пользовался огромным читательским успехом, а «Гоголь в жизни» был встречен гораздо спокойнее? Думается, причина в различии характеров и биографии героев двух этих книг, о чем, между прочим, писала критика тех лет. Яркий характер Пушкина, его бурная жизнь, полная драматизма, делали книгу о нем столь увлекательной. И психологический облик и судьба Гоголя выглядели менее интересными. Как отмечал сам В.Вересаев, «среди неинтересных писательских биографий биография Гоголя выдается своею сугубою неинтересностью и серостью. Внимательнейшим образом проследишь ее, — и воспоминанию совершенно не на чем остановиться... Полное «беспроисшествие», говоря языком самого Гоголя».

Однако страницы даже самой непримечательной, казалось бы, писательской биографии представляют собой огромную историко-культурную ценность, коль скоро речь идет о величайшем художнике. Тем более когда эти страницы воссозданы тоже художником со своим взглядом на мир и изображаемого героя. При всей возможной «двупланности» писателя все равно нельзя до конца понять его творческий облик без знания событий и обстоятельств прожитой им жизни. Книга В.Вересаева, пусть в чем-то спорная и субъективная, предлагает широкому читателю свод богатейшего материала о великом Гоголе с позиции вполне определенной художнической версии — в этом и достоинство книги и причины ее долговечности.

* * *

В.Вересаев представляет ту когорту русских писателей, отношение которых к литературе лучше всего характеризуется несколько старомодным словом «служение». Это вызывающий бесконечное уважение тип художника, превыше всего ставившего честное служение искусству.

В своем дневнике В.Вересаев постоянно отмечал, что литература была для него «дороже жизни», за нее он бы «самое счастье отдал». В ней — совесть и честь человечества. И потому всякий идущий в литературу возлагает на себя святую обязанность пером своим помогать людям жить лучше, счастливее. Посвятивший себя служению литературе не имеет права ни сомнительным поступком в быту, ни единой фальшивой строкой запятнать ее и тем самым скомпрометировать, поколебать и недоверие читателя. «...Только величайшая художественная честность перед собою, благоговейно-строгое внимание к голосу художественной своей совести» дает право работать в литературе, — говорил В.Вересаев в лекции «Что нужно для того, чтобы быть писателем?», прочитанной перед литературной молодежью в 1921 году. А по его дневнику 90-х годов видно, с каким самозабвенным упорством он воспитывал в себе эту художническую честность, так как «нужно громадное, почти нечеловеческое мужество, чтоб самому себе говорить правду в глаза».

И действительно, во имя правды он всегда был беспощаден. «Лжи не будет, — я научился не жалеть себя» — эта дневниковая запись от 8 марта 1890 года стала одним из его главных литературных заветов. В воспоминаниях о детстве и юности, стремясь на собственном примере детально разобраться в становлении духовного мира молодого человека конца прошлого века, он не побоялся рассказать о самых интимных движениях души, о неблаговидных поступках, которые по тем или иным причинам совершал, о том, что редко рассказывают даже близким друзьям. В «Записках врача» смело поднял завесу над той стороной деятельности врачей, которую его коллеги относили к области профессиональных тайн. В лекции о М.Горьком, оставшейся неопубликованной, писатель говорил: «...Такова должна быть философия всякого настоящего революционера: если какое-нибудь движение способно умереть от правды, то это — движение нежизнеспособное, гнилое, идущее неверными путями, и пускай умирает!» Выдающиеся наши писатели-реалисты, организовавшие на рубеже веков знаменитый кружок «Среда», давали каждому его участнику шутливое прозвище, а вот В.Вересаева «за нерушимость взглядов» называли «Каменным мостом».