Том 1. Произведения 1926-1937

Речь Фомина.

Господа, господа, все предметы, всякий камень, рыбы, птицы, стул и пламень, горы, яблоки, вода, брат, жена, отец и лев, руки, тысячи и лица, в войну, и хижину, и гнев, дыхание горизонтальных рек занёс в свои таблицы неумный человек. Если создан стул то зачем? Затем, что я на нём сижу и мясо ем. Если сделана мановением руки река, мы полагаем, что сделана она для наполнения нашего мочевого пузырька. Если сделаны небеса, они должны показывать научные чудеса. Так же созданы мужские горы, назначения, туман и мать. Если мы заводим разговоры, вы дураки должны их понимать. Господа, господа, а вот перед вами течёт вода, она рисует сама по себе. Там под кустом лежат года и говорят о своей судьбе. Там стул превращается в победу, наука изображает собой среду, и звери, чины и болезни плавают как линии в бездне. Царь мира Иисус Христос не играл ни в очко, ни в штосс, не бил детей, не курил табак, не ходил в кабак. Царь мира преобразил мир. Он был небесный бригадир, а мы были грешны. Мы стали скучны и смешны. И в нашем посмертном вращении спасенье одно в превращении. Господа, господа, глядите вся земля вода. Глядите вся вода сутки. Выходит летающий жрец из будки и в ужасе глядит на перемену, на смерть изображающую пену. Родоначальники довольны ли вы?

Народ.

Мы не можем превращенья вынести.

После этого Фомин пошёл в тёмную комнату, где посредине была дорога.

Фомин.

Остроносов ты здесь?

Остроносов.

Я весь.

Фомин.

Что ты думаешь, о чём?

Остроносов.

Я прислонясь плечом к стене стою подобный мне. Здесь должно нечто произойти. Допустим мы оба взаперти. Оба ничего не знаем, не понимаем. Сидим и ждём.

Фомин.

Война проходит под дождём бряцая вооруженьем. Война полна наслажденьем.

Остроносов.

Слушай, грохочет зеркало на обороте, гуляет стул надменный. Я вижу в этом повороте его полёт одновременный.

Фомин.

Дотронься до богатого стола. Я чувствую присутствие угла.

Остроносов.

Ай жжётся.

Фомин.

Что горит.

Остроносов.

Диван жжётся. Он горячий.

Фомин.

Боже мой. Ковёр горит. Куда мы себя спрячем.

Остроносов.

Ай жжётся, кресло подо мной закипело.

Фомин.

Беги, беги, чернильница запела. Господи помоги. Вот беда, так беда.

Остроносов.

Всё останавливается. Всё пылает.

Фомин.

Мир накаляется Богом, что нам делать.

Остроносов.

Я в жизни вина не знал и не пил. Прощайте я превратился в пепел.

Фомин.

Если вы предметы боги, где предметы ваша речь. Я боюсь такой дороги мне вовек не пересечь.

Предметы( бормочут).

Да это особый рубикон. Особый рубикон.

Фомин.

Тут раскалённые столы стоят как вечные котлы, и стулья как больные горячкой чернеют вдали живою пачкой. Однако это хуже чем сама смерть, перед этим всё игрушки. День ото дня всё становится хуже и хуже.

Бурнов.

Успокойся, сядь светло, это последнее тепло. Тема этого событья Бог посетивший предметы.

Фомин.

Понятно.

Бурнов.

Какая может быть другая тема, чем смерти вечная система. Болезни, пропасти и казни её приятный праздник.

Фомин.

Здесь противоречие, я ухожу. Лежит в столовой на столе труп мира в виде крем-брюле. Кругом воняет разложеньем. Иные дураки сидят тут занимаясь умноженьем. Другие принимают яд. Сухое солнце, свет, кометы уселись молча на предметы. Дубы поникли головой и воздух был гнилой. Движенье, теплота и твердость потеряли гордость. Крылом озябшим плещет вера, одна над миром всех людей. Воробей летит из револьвера и держит в клюве кончики идей. Все прямо с ума сошли. Мир потух. Мир потух. Мир зарезали. Он петух. Однако много пользы приобрели. Миру конечно ещё не наступил конец, ещё не облетел его венец. Но он действительно потускнел. Фомин лежащий посинел и двухоконною рукой молиться начал. Быть может только Бог. Легло пространство вдалеке. Полёт орла струился над рекой. Держал орёл иконку в кулаке. На ней был Бог. Возможно, что земля пуста от сна, худа, тесна. Возможно мы виновники, нам страшно. И ты орёл аэроплан сверкнёшь стрелою в океан или коптящей свечкой рухнешь в речку. Горит бессмыслицы звезда, она одна без дна. Вбегает мёртвый господин и молча удаляет время.

<1931>

Куприянов и Наташа *

Куприянов и его дорогая женщина Наташа проводив тех свиных гостей укладываются спать.

Куприянов снимая важный галстук сказал:

Пугая мглу горит свеча, у ней серебряные кости. Наташа, что ты гуляешь трепеща, ушли давно должно быть гости. Я даже позабыл, Маруся, Соня, давай ложиться дорогая спать, тебя хочу я покопать и поискать в тебе различные вещи, недаром говорят ты сложена не так как я.

Наташа (снимая кофту).

Куприянов мало проку с этой свечки, она не осветила бы боюсь овечки, а нас тут двое, боюсь я скоро взвою от тоски, от чувства, от мысли, от страха, боюсь тебя владычица рубаха, скрывающая меня в себе, я в тебе как муха.

Куприянов( снимая пиджак).

Скоро скоро мы с тобой Наташа предадимся смешным наслаждениям. Ты будешь со мной, я буду с тобой Заниматься деторождением. И будем мы подобны судакам.

Наташа( снимая юбку).

О Боже, я остаюсь без юбки. Что мне делать в моих накрашенных штанах.

На стульях между тем стояли весьма серебряные кубки, вино чернело как монах

и шевелился полумёртвый червь.

Я продолжаю. Я чувствую мне даже стало стыдно, себя я будто небо обнажаю: покуда ничего не видно, но скоро заблестит звезда. Ужасно всё погано.