Том 1. Стихотворения 1892-1909

12 октября 1900

Раньше утра

Я знаю этот свет, неумолимо четкий, И слишком резкий стук пролетки в тишине, Пред окнами контор железные решетки, Пустынность улицы, не дышащей во сне. Ночь канула в года, свободно и безумно. Еще горят огни всех вдохновенных сил; Но свежий утренник мне веет в грудь бесшумно, Недвижные дома — как тысячи могил. Там люди-трупы спят, вдвоем и одиноко, То навзничь, рот открыв, то ниц — на животе Но небо надо мной глубоко и высоко, И даль торжественна в открытой наготе! Два равных мира есть, две равные стихии: Мир дня и ночи мир, безумства и ума, Но тяжки грани их — часы полуночные, Когда не властен свет и расточилась тьма. С последним чаяньем, свою мечту ночную Душа стремится влить в пустые формы дня, Но тщетно я борюсь, и тщетно я колдую: Ты, день, могучий враг, вновь покоришь меня!

1902

Каменщик («Каменщик, каменщик в фартуке белом…»)

— Каменщик, каменщик в фартуке белом, Что ты там строишь? кому? — Эй, не мешай нам, мы заняты делом, Строим мы, строим тюрьму. — Каменщик, каменщик с верной лопатой, Кто же в ней будет рыдать? — Верно, не ты и не твой брат, богатый. Незачем вам воровать. — Каменщик, каменщик, долгие ночи Кто ж проведет в ней без сна? — Может быть, сын мой, такой же рабочий. Тем наша доля полна. — Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй, Тех он, кто нес кирпичи! — Эй, берегись! под лесами не балуй… Знаем всё сами, молчи!

16 июля 1901

Мальчик

В бочке обмерзлой вода колыхается, Жалко дрожит деревянный черпак; Мальчик-вожатый из сил выбивается, Бочку на горку не втащит никак. Зимняя улица шумно взволнована, Сани летят, пешеходы идут, Только обмерзлая бочка прикована: Выем случайный и скользок и крут. Ангел сверкает блестящим воскрылием, Ангел в лучистом венце над челом, Взял за веревку и легким усилием Бочку вкатил на тяжелый подъем. Крестится мальчик, глядит неуверенно, Вот покатил свои санки вперед. Город шумит неизменно, размеренно, Сани летят и проходит народ.

Ноябрь 1901

Царица

С конки сошла она шагом богини (Лилия белая, взросшая в тине!). Долго смотрел я на правильность линий Молодого лица. Сумрак холодный лежал без конца, Небеса были звездны и сини. Она подняла накидку на плечи. Я оскорбить не осмелился встречи. Были не нужны и тягостны речи Здесь на земле! Контур ее затерялся во мгле. Горели кругом погребальные свечи. Да! я провидел тебя в багрянице, В золотой диадеме… Надменной царицей Ты справляла триумф в покоренной столице. Чу! крики бесчисленных уст! Нет, тротуар озаренный безмолвен и пуст, Лишь фонари убегают вперед вереницей.

5 мая 1901

Прохожей

Она прошла и опьянила Томящим сумраком духов И быстрым взором оттенила Возможность невозможных снов. Сквозь уличный железный грохот И пьян от синего огня, Я вдруг заслышал жадный хохот, И змеи оплели меня. В моих глазах еще синела Небес вечерних полумгла, Но теплота чужого тела Меня объяла и прожгла. И в ужасе борьбы упорной, Меж клятв, молений и угроз, Я был опутан влагой черной Ее распущенных волос.

4 октября 1900

Голос часов

С высокой башни колокольной Призывный заменяя звон, Часы поют над жизнью дольной, Следя движение времен. Но днем в бреду многоголосном Не слышен звонкий их напев, Над гулким грохотом колесным, Над криком рынка, смехом дев. Когда ж устанет день, и ляжет Ночная тень во всех углах, И шуму замолчать прикажет, И переменит жизнь в огнях, Мы все, покорствуя невольно, В пространном царстве вещих снов, С высокой башни колокольной Внимаем голосу часов. Густеют и редеют тени. А торжествующая медь Зовет и нас в чреде мгновений Мелькнуть, побыть и умереть.

28 июня 1902

На скачках

Люблю согласное стремленье К столбу летящих лошадей, Их равномерное храпенье И трепет вытянутых шей. Когда вначале свежи силы, Под шум о землю бьющих ног, Люблю задержанной кобылы Уверенный упругий скок. Люблю я пестрые камзолы, В случайный сбитые букет, И финиш, ярый и тяжелый, Где миг колеблет «да» и «нет». Когда счастливец на прямую Выходит, всех опередив, Я с ним победу торжествую, Его понятен мне порыв! Быть первым, вольно одиноким! И видеть, что близка мета, И слышать отзвуком далеким Удары ног и щелк хлыста!

23 сентября 1902

Чудовища

Зловещее и смутное есть что-то…

К. Фофанов

Во всех углах жилья, в проходах, за дверьми Стоят чудовища, незримые людьми: Болезни, ужасы и думы тех, кто прежде Жил в этих комнатах и верил здесь надежде. И все мы, с первых дней вступая в старый дом, Под их влиянием таинственным живем. Их образ — как у птиц. Как глупые пингвины, Они стоят во мгле, к стене притиснув спины И чинно крылышки прижав к своим бокам; Как грифы серые, нахохлясь, по углам, За печкой, за бюро сидят неясной грудой; Как совы, на шкапах таятся, и оттуда Глядят незрячими глазами целый день. При свете дня их нет, они — пустая тень, И только вечером, когда уносят свечи И где-то вдалеке шумят за чаем речи, — В потемках, в комнатах, безмолвных с давних пор, Они выходят все из мрака и из нор, Гуляют и шумят за мигом миг смелее, Почти что на виду вытягивают шеи, Пугают мальчика, боящегося мглы, И, лишь внесут огонь, скрываются в углы. А после, полночью, в квартире, тупо спящей, Блуждают, властные, какой-то ратью мстящей, Мечтами давних лет холодный сон томят И в губы спящего вдыхают мертвый яд.

1903

Зимние дымы

Хорошо нам, вольным дымам, Подыматься, расстилаться, Кочевать путем незримым, В редком воздухе теряться, Проходя по длинным трубам, Возноситься выше, выше И клубиться белым клубом, Наклоняясь к белым крышам. Дети пламени и праха, Мы как пламя многолики, Мы встречаем смерть без страха, В вольной области — владыки! Над толпой немых строений, Миром камней онемелых, Мы — семья прозрачных теней — Дышим в девственных пределах. Воздух медленный и жгучий — Как опора наших крылий, Сладко реять дружной тучей Без желаний, без усилий. Даль морозная в тумане, Бледен месяц в глуби синей, В смене легких очертаний Мы кочуем по пустыне.

16 декабря 1900

Оклики демонов

Свистки паровозов в предутренней мгле, Дым над безжизненным прудом. Город все ближе: обдуманным чудом Здания встали в строй по земле. Привет — размеренным грудам! Проволок нити нежней и нежней На небе, светлеющем нежно. Вот обняли две вереницы огней, Мой шаг по плитам слышней. Проститутка меня позвала безнадежно. Белая мгла в предрассветный час! (Она словно льется во взгляды.) Безумные грезы усталых глаз! Призраки утра! мы не страшны для вас, Вы пустынному часу так рады. Всходят, идут и плывут существа, Застилают заборы, Глядят из подвалов, покинувши норы, Жадно смотрят за шторы, И сквозь белое тело видна синева. Вот малютки — два призрака — в ярком венке Забавляются пылью, Вот длинная серая шаль на больном старике, Вот женщина села на камень в тоске, Вот девушку к небу влекут ее крылья. Ходят, стоят, преклоняются ниц (Словно обычные люди!), Реют рядами чудовищных птиц, Лепечут приветы и шепчут угрозы, — Пред утром бродячие грезы! О дым на безжизненном пруде! О демонов оклики! ваши свистки, паровозы!

1901

Ночь («Горящее лицо земля…»)

Горящее лицо земля В прохладной тени окунула. Пустеют знойные поля, В столицах молкнет песня гула. Идет и торжествует мгла, На лампы дует, гасит свечи, В постели к любящим легла И властно их смежила речи. По пробуждается разврат. В его блестящие приюты Сквозь тьму, по улицам, спешат Скитальцы покупать минуты. Стрелой вонзаясь в города, Свистя в полях, гремя над бездной, Летят немолчно поезда Вперед по полосе железной. Глядят несытые ряды Фабричных окон в темный холод, Не тихнет резкий стон руды, Ему в ответ хохочет молот. И, спину яростно клоня, Скрывают бешенство проклятий Среди железа и огня Давно испытанные рати.