Том 1. Стихотворения 1892-1909

1903

Терем

Иоанне Б.

Тихи дни и годы — годы в терему, Словно льются воды медленно во тьму. День неслышно тает, гаснет без следа… Тусклый свет роняет пестрая слюда; За окошком главы — малый край небес, По простенкам травы — непостижный лес. С темной образницы кроткий свет лампад… Те же, те же лица, что и день назад! Та же все работа, песни без души… Льются дни без счета, как вода в тиши… Только в воскресенье бегло видишь мир: В церкви чтенье, пенье — отдаленный клир, Дома смех, салазки, снежная гора, Да под вечер пляски, сказки гусляра. Сны усталых сладки — жжет лебяжий пух… На ухо загадки кто-то шепчет вслух, Снится сине море, снится царский сын, Знаешь страсть и горе, хоть на час один! Утро. С образницы кроткий свет на всех. Тихо, как в гробнице. За окошком — снег.

Январь 1901

Витязь

1

— О чем же ты тоскуешь, витязь, Один на башенной стене? — Убийством и борьбой насытясь, Еще я счастлив не вполне. Меня гнетут мои кольчуги, Хочу изведать тайны сна. Уйдите прочь, друзья и слуги, Меня утешит тишина.

2

— Зачем же, слуги, вы таитесь В проходах темных, в тишине? — Наш господин, наш славный витязь, Давно покоится во сне. Мы ждем, что дверь — вдруг распахнется, Он крикнет зовом боевым И вновь к победам понесется, А мы тогда — за ним! за ним!

3

— Меня ты слышишь ли, мой витязь? Довольно спать! восстань! восстань! — Мечтой и тишиной насытясь, Я перешел земную грань. Давно мои белеют кости, Их червь покинул гробовой, Все слуги дремлют на погосте, И только тени пред тобой!

1902

Камни

Камни, камни! о вас сожаленье! Вы по земле мне родные! В жилах моих роковое биенье, Та же, все та же стихия. Века вы питались кровью заката, Жертвенной, девственной кровью, Вас море ласкало, как старшего брата, Грызло, кусало с любовью. Люди, из вас воздвигали мы храмы, Из вас мы слагали дворцы и жилища, Вами мы крыли могильные ямы, Вы с нами — в жизни и на кладбище! Камни, камни, о вас сожаленье! В день, когда ангелов к солнцу подымутся трубы, Вы ли пребудете вне воскресенья, Как хаос косный и грубый? Нет, вы недаром родня изумрудам, Аметистам, рубинам, сапфирам, Жизненный трепет пройдет до встревоженным грудам, И камней восторженный гимн, как сияние, встанет над миром,

1903

Презрение

Великое презрение и к людям и к себе Растет в душе властительно, царит в моей судьбе. Любил бы, да не в силах я, не ищешь и не ждешь, И все мечты как призраки, и все желанья — ложь. Откроет ли нам истина свое лицо иль нет, Я буду ль жить по имени во глуби долгих лет, И ты, о ком я думаю, ты любишь ли меня, И мне скитаться долго ли, иль не дожить и дня, Мне все равно, мне все равно, слежу игру теней. Я долго жизнь рассматривал, я присмотрелся к ней. Как лист, в ноток уроненный, я отдаюсь судьбе, И лишь растет презрение и к людям и к себе.

29 октября 1900

К устью!

На волны набегают волны, Растет прилив, отлив растет, Но, не скудея, вечно полны Вместилища свободных вод. На годы набегают годы, Не молкнет ровный стук минут, И дни и годы, словно воды, В просторы вечности текут. Дыша то радостью, то грустью, И я мгновеньям отдаюсь, И, как река стремится к устью, К безбрежной дали я стремлюсь. Промчится жизни быстротечность, За днями дни, за годом год, И утлый челн мой примет вечность В неизмеримость черных вод.

1903

Оды и послания

К.Д. Бальмонту («Вечно вольный, вечно юный…»)

Вечно вольный, вечно юный, Ты как ветер, как волна, Речь твоя поет, как струны, Входит в души, как весна. Веет ветер быстролетный, И кругом дрожат цветы, Он ласкает, безотчетный, Все вокруг — таков и ты! Ты как звезды — близок небу. Да, ты — избранный, поэт! Дара высшего не требуй! Дара высшего и нет. «Высшим знаком ты отмечен», Чти свою святыню сам, Будь покорен, будь беспечен, Будь подобен облакам. Все равно, куда их двинет Ветер, веющий кругом. Пусть туман как град застынет, Пусть обрушится дождем, И над полем, и над бездной Облака зарей горят. Будь же тучкой бесполезной, Как она, лови закат! Не ищи, где жаждет поле, На раздумья снов не трать. Нам забота. Ты на воле! На тебе ее печать! Может: наши сны глубоки, Голос наш — векам завет, Как и ты, мы одиноки, Мы — пророки… Ты — поэт! Ты не наш — ты только божий. Мы весь год — ты краткий май! Будь — единый, непохожий, Нашей силы не желай. Ты сильней нас! Будь поэтом, Верь мгновенью и мечте. Стой, своим овеян светом, Где-то там, на высоте. Тщетны дерзкие усилья, Нам к тебе не досягнуть! Ты же, вдруг раскинув крылья, В небесах направишь путь.

1902

Ему же

Нет, мой лучший брат, не прав ты: Я тебя не разлюблю! Мы плывем, как аргонавты, Душу вверив кораблю. Все мы в деле: у кормила, Там, где парус, где весло. Пыль пучины окропила Наше влажное чело. Но и в диком крике фурий, Взором молний озарен, Заклинатель духов бури, Ты поешь нам, Арион! Если нас к земному лону Донести дано судьбе, Первый гимн наш — Аполлону, А второй наш гимн — тебе! Если ж зыбкий гроб в пучине Присудили парки нам, Мы подземной Прозерпине И таинственным богам Предадим о молитвой душу, — А тебя из мглы пучин Тихо вынесет на сушу На спине своей — дельфин.

3 августа 1903

Лев Святого Марка

Pax tihi, Marce, evangelista meus. [16]

(Надпись па книге, которую держит в лапах лев Святого Марка)

Кем открыт в куске металла Ты, святого Марка лев? Чье желанье оковало На века — державный гнев? «Мир тебе, о Марк, глашатай Вечной истины моей». И на книгу лев крылатый Наступил, как страж морей. Полузверь и полуптица! Охраняема тобой, Пять веков морей царица Насмехалась над судьбой. В топи илистой лагуны Встали белые дворцы, Пели кисти, пели струны, Мир судили мудрецы. Сколько гордых, сколько славных, Провожая в море день, Созерцали крыл державных Возрастающую тень. И в святые дни Беллини Ты над жизнью мировой Так же горд стоял, как ныне Над развенчанной страной. Я — неведомый прохожий В суете других бродяг; Пред дворцом, где жили дожи, Генуэзский вьется флаг; Не услышишь ты с канала Тасса медленный напев; Но, открыт в куске металла, Ты хранишь державный гнев. Над толпами, над веками, Равен миру и судьбе, Лев с раскрытыми крылами На торжественном столбе.

16

Мир тебе, Марк, мой евангелист (лат.).

9/22 июня 1902

Венеция

Венеция

Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах, В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах? Здесь — пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила. Это понял я, припомнив гондол черные тела. Это понял, повторяя Юга полные слова, Это понял, лишь увидел моего святого Льва! От условий повседневных жизнь свою освободив, Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив. Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака, И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века. И доныне неизменно все хранит здесь явный след Прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.

1902

Венеция

Памяти И. Коневского

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,

Прекрасный, мощный, смелый, величавый,

В начале поприща торжеств и славы,

Исполненный несокрушенных сил!

В. Кюхельбекер

И ты счастлив, нам скорбь — тебе веселье, Не в будничных тисках ты изнемог, Здесь на земле ты справил новоселье, И празднично еще горит чертог. Ты жаждал знать. С испугом и любовью Пытливым взором ты за грань проник, — Но эти сны не преданы злословью, Из тайн не сделано тяжелых книг. Ты просиял и ты ушел, мгновенный, Из кубка нового один испив. И что предвидел ты, во всей вселенной Не повторит никто… Да, ты счастлив. Лишь, может быть, свободные стихии Прочли и отразили те мечты. Они и ты — вы были как родные, И вот вы близки вновь, — они и ты! Ты между них в раздольи одиноком, Где тихий прах твой сладко погребен. Как хорошо тебе в лесу далеком, Где ветер и березы, вяз и клен!

3 октября 1901

Андрею Белому («Я многим верил до исступленности…»)

Я многим верил до исступленности, С такою надеждой, с такою любовью! И мне был сладок мой бред влюбленности, Огнем сожженный, залитый кровью. Как глухо в безднах, где одиночество, Где замер сумрак молочно-сизый… Но снова голос! зовут пророчества! На мутных высях чернеют ризы! «Брат, что ты видишь?» — Как отзвук молота, Как смех внемирный, мне отклик слышен: «В сиянии небо — вино и золото! — Как ярки дали! как вечер пышен!» Отдавшись снова, спешу на кручи я По острым камням, меж их изломов. Мне режут руки цветы колючие, Я слышу хохот подземных гномов. Но в сердце — с жаждой решенье строгое, Горит надежда лучом усталым. Я много верил, я проклял многое И мстил неверным в свой час кинжалом.