Том 1. Стихотворения 1906-1920

Дама в голубом

Где-то за лесом раскат грозовой, Воздух удушлив и сух. В пышную траву ушел с головой Маленький Эрик-пастух. Темные ели, клонясь от жары, Мальчику дали приют. Душно… Жужжание пчел, мошкары, Где-то барашки блеют. Эрик задумчив: — «Надейся и верь, В церкви аббат поучал. Верю… О Боже… О, если б теперь Колокол вдруг зазвучал!» Молвил — и видит: из сумрачных чащ Дама идет через луг: Легкая поступь, синеющий плащ, Блеск ослепительный рук; Резвый поток золотистых кудрей Зыблется, ветром гоним. Ближе, все ближе, ступает быстрей, Вот уж склонилась над ним. — «Верящий чуду не верит вотще, Чуда и радости жди!» Добрая дама в лазурном плаще Крошку прижала к груди. Белые розы, орган, торжество, Радуга звездных колонн… Эрик очнулся. Вокруг — никого, Только барашки и он. В небе незримые колокола Пели-звенели: бим-бом… Понял малютка тогда, кто была Дама в плаще голубом.

В Ouchy

Держала мама наши руки, К нам заглянув на дно души. О, этот час, канун разлуки, О предзакатный час в Ouchy! — «Все в знаньи, скажут вам науки. Не знаю… Сказки — хороши!» О, эти медленные звуки, О, эта музыка в Ouchy! Мы рядом. Вместе наши руки. Нам грустно. Время, не спеши!.. О, этот час, преддверье муки, О вечер розовый в Ouchy!

Акварель

Амбразуры окон потемнели, Не вздыхает ветерок долинный, Ясен вечер; сквозь вершину ели Кинул месяц первый луч свой длинный. Ангел взоры опустил святые, Люди рады тени промелькнувшей, И спокойны глазки золотые Нежной девочки, к окну прильнувшей.

Сказочный Шварцвальд

Ты, кто муку видишь в каждом миге, Приходи сюда, усталый брат! Все, что снилось, сбудется, как в книге — Темный Шварцвальд сказками богат! Все людские помыслы так мелки В этом царстве доброй полумглы. Здесь лишь лани бродят, скачут белки… Пенье птиц… Жужжание пчелы… Погляди, как скалы эти хмуры, Сколько ярких лютиков в траве! Белые меж них гуляют куры С золотым хохлом на голове. На поляне хижина-игрушка Мирно спит под шепчущий ручей. Постучишься — ветхая старушка Выйдет, щурясь от дневных лучей. Нос как клюв, одежда земляная, Золотую держит нить рука, — Это Waldfrau, бабушка лесная, С колдовством знакомая слегка. Если добр и ласков ты, как дети, Если мил тебе и луч, и куст, Все, что встарь случалося на свете, Ты узнаешь из столетних уст. Будешь радость видеть в каждом миге, Все поймешь: и звезды, и закат! Что приснится, сбудется, как в книге, — Темный Шварцвальд сказками богат!

Как мы читали «Lichtenstein»

Тишь и зной, везде синеют сливы, Усыпительно жужжанье мух, Мы в траве уселись, молчаливы, Мама Lichtenstein читает вслух. В пятнах губы, фартучек и платье, Сливу руки нехотя берут. Ярким золотом горит распятье Там, внизу, где склон дороги крут. Ульрих — мой герой, а Гéорг — Асин, Каждый доблестью пленить сумел: Герцог Ульрих так светло-несчастен, Рыцарь Георг так влюбленно-смел! Словно песня — милый голос мамы, Волшебство творят ее уста. Ввысь уходят ели, стройно-прямы, Там, на солнце, нежен лик Христа… Мы лежим, от счастья молчаливы, Замирает сладко детский дух. Мы в траве, вокруг синеют сливы, Мама Lichtenstein читает вслух.

Наши царства

Владенья наши царственно-богаты, Их красоты не рассказать стиху: В них ручейки, деревья, поле, скаты И вишни прошлогодние во мху. Мы обе — феи, добрые соседки, Владенья наши делит темный лес. Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки Белеет облачко в выси небес. Мы обе — феи, но большие (странно!) Двух диких девочек лишь видят в нас. Что ясно нам — для них совсем туманно: Как и на все — на фею нужен глаз! Нам хорошо. Пока еще в постели Все старшие, и воздух летний свеж, Бежим к себе. Деревья нам качели. Беги, танцуй, сражайся, палки режь!.. Но день прошел, и снова феи — дети, Которых ждут и шаг которых тих… Ах, этот мир и счастье быть на свете Еще невзрослый передаст ли стих?

Отъезд

Повсюду листья желтые, вода Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень! Мы уезжаем. Боже, как всегда Отъезд сердцам желанен и несносен! Чуть вдалеке раздастся стук колес, — Четыре вздрогнут детские фигуры. Глаза Марилэ не глядят от слез, Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый. Мы к маме жмемся: «Ну зачем отъезд? Здесь хорошо!» — «Ах, дети, вздохи лишни». Прощайте, луг и придорожный крест, Дорога в Хорбен… Вы, прощайте, вишни, Что рвали мы в саду, и сеновал, Где мы, от всех укрывшись, их съедали… (Какой-то крик… Кто звал? Никто не звал!) И вы, Шварцвальда золотые дали! Марилэ пишет мне стишок в альбом, Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы! Хлопочет мама; в платье голубом Мелькает Ася с Карлом там, у ивы. О, на крыльце последний шепот наш! О, этот плач о промелькнувшем лете! Какой-то шум. Приехал экипаж. — «Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!» — «Марилэ, друг, пиши мне!» Ах, не то! Не это я сказать хочу! Но что же? — «Надень берет!» — «Не раскрывай пальто!» — «Садитесь, ну?» и папин голос строже. Букет сует нам Асин кавалер, Сует Марилэ плитку шоколада… Последний миг… — «Nun, kann es losgehn, Herr?» [5] Погибло все. Нет, больше жить не надо! Мы ехали. Осенний вечер блек. Мы, как во сне, о чем-то говорили… Прощай, наш Карл, шварцвальдский паренек! Прощай, мой друг, шварцвальдская Марилэ!

5

«Так можно отправляться, господин?» (нем.)

Книги в красном переплете

Из рая детского житья Вы мне привет прощальный шлете, Неизменившие друзья В потертом, красном переплете. Чуть легкий выучен урок, Бегу тотчас же к вам бывало. — «Уж поздно!» — «Мама, десять строк!»… Но к счастью мама забывала. Дрожат на люстрах огоньки… Как хорошо за книгой дома! Под Грига, Шумана и Кюи Я узнавала судьбы Тома. Темнеет… В воздухе свежо… Том в счастье с Бэкки полон веры. Вот с факелом Индеец Джо Блуждает в сумраке пещеры… Кладбище… Вещий крик совы… (Мне страшно!) Вот летит чрез кочки Приемыш чопорной вдовы, Как Диоген живущий в бочке. Светлее солнца тронный зал, Над стройным мальчиком — корона… Вдруг — нищий! Боже! Он сказал: «Позвольте, я наследник трона!» Ушел во тьму, кто в ней возник. Британии печальны судьбы… — О, почему средь красных книг Опять за лампой не уснуть бы? О золотые времена, Где взор смелей и сердце чище! О золотые имена: Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

Инцидент за супом

— «За дядю, за тетю, за маму, за папу»… — «Чтоб Кутику Боженька вылечил лапу»… — «Нельзя баловаться, нельзя, мой пригожий!»… (Уж хочется плакать от злости Сереже.) — «He плачь, и на трех он на лапах поскачет». Но поздно: Сереженька-первенец — плачет! Разохалась тетя, племянника ради Усидчивый дядя бросает тетради, Отец опечален: семейная драма! Волнуется там, перед зеркалом, мама… — «Hy, нянюшка, дальше! Чего же вы ждете?» — «За папу, за маму, за дядю, за тетю»…

Мама за книгой

…Сдавленный шепот… Сверканье кинжала… — «Мама, построй мне из кубиков домик!» Мама взволнованно к сердцу прижала Маленький томик. …Гневом глаза загорелись у графа: «Здесь я, княгиня, по благости рока!» — «Мама, а в море не тонет жирафа?» Мама душою — далеко! — «Мама, смотри: паутинка в котлете!» В голосе детском упрек и угроза. Мама очнулась от вымыслов: дети — Горькая проза!

Пробужденье

Холодно в мире! Постель Осенью кажется раем. Ветром колеблется хмель, Треплется хмель над сараем; Дождь повторяет: кап-кап, Льется и льется на дворик… Свет из окошка — так слаб! Детскому сердцу — так горек! Братец в раздумии трет Сонные глазки ручонкой: Бедный разбужен! Черед За баловницей сестренкой. Мыльная губка и таз В темном углу — наготове. Холодно! Кукла без глаз Мрачно нахмурила брови: Куколке солнышка жаль! В зале — дрожащие звуки… Это тихонько рояль Тронули мамины руки.

Утомленье

Жди вопроса, придумывай числа… Если думать — то где же игра? Даже кукла нахмурилась кисло… Спать пора! В зале страшно: там ведьмы и черти Появляются все вечера. Папа болен, мама в концерте… Спать пора! Братец шубу надел наизнанку, Рукавицы надела сестра, — Но устанешь пугать гувернантку… Спать пора! Ах, без мамы ни в чем нету смысла! Приуныла в углах детвора, Даже кукла нахмурилась кисло… Спать пора!