Том 1. Стихотворения 1906-1920

Связь через сны

Всё лишь на миг, что людьми создается, Блекнет восторг новизны, Но неизменной, как грусть, остается Связь через сны. Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы… Сладость опущенных век… Сны открывают грядущего судьбы, Вяжут навек. Все мне, что бы ни думал украдкой, Ясно, как чистый кристалл. Нас неразрывной и вечной загадкой Сон сочетал. Я не молю: «О, Господь, уничтожи Муку грядущего дня!» Нет, я молю: «О пошли ему, Боже, Сон про меня!» Пусть я при встрече с тобою бледнею, — Как эти встречи грустны! Тайна одна. Мы бессильны пред нею: Связь через сны.

«Не гони мою память! Лазурны края…»

Не гони мою память! Лазурны края, Где встречалось мечтание наше. Будь правдивым: не скоро с такою, как я, Вновь прильнешь ты к серебряной чаше. Все не нашею волей разрушено. Пусть! Сладок вздох об утраченном рае! Весь ты — майский! Тебе моя майская грусть. Все твое, что пригрезится в мае. Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там, Где на правду я правдой отвечу; Каждый вечер по легким и зыбким мостам Мы выходим друг другу навстречу. Чуть завижу знакомый вдали силуэт, — Бьется сердце то чаще, то реже… Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет! И глаза твои, грустные, те же. Это грезы. Обоим нам ночь дорога, Все преграды рушащая смело. Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага, Образ той, что солгать не сумела. И когда он возникнет в вечерней тени Под призывы былого напева, Ты минувшему счастью с улыбкой кивни И ушедшую вспомни без гнева.

Привет из вагона

Сильнее гул, как будто выше — зданья, В последний раз колеблется вагон, В последний раз… Мы едем… До свиданья, Мой зимний сон! Мой зимний сон, мой сон до слез хороший, Я от тебя судьбой унесена. Так суждено! Не надо мне ни ноши В пути, ни сна. Под шум вагона сладко верить чуду И к дальним дням, еще туманным, плыть. Мир так широк! Тебя в нем позабуду Я может быть? Вагонный мрак как будто давит плечи, В окно струей вливается туман… Мой дальний друг, пойми — все эти речи Самообман! Что новый край? Везде борьба со скукой, Все тот же смех и блестки тех же звезд, И там, как здесь, мне будет сладкой мукой Твой тихий жест.

9 июня 1910

Зеленое ожерелье

Целый вечер играли и тешились мы ожерельем Из зеленых, до дна отражающих взоры, камней. Ты непрочную нить потянул слишком сильно, И посыпались камни обильно, При паденьи сверкая сильней. Мы в тоске разошлись по своим неустроенным кельям. Не одно ожерелье вокруг наших трепетных пальцев Обовьется еще, отдавая нас новым огням. Нам к сокровищам бездн все дороги открыты, Наши жадные взоры не сыты, И ко всем драгоценным камням Направляем шаги мы с покорностью вечных скитальцев. Пусть погибла виной одного из движений нежданных Только раз в этом мире, лишь нам заблестевшая нить! Пусть над пламенным прошлым холодные плиты! Разве сможем мы те хризолиты Придорожным стеклом заменить? Нет, не надо замен! Нет, не надо подделок стеклянных!

«Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке…»

Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке? Все друг друга зовут трепетанием блещущих крыл! Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки, Но о помнящих душах забыл. Каждый вечер, зажженный по воле волшебницы кроткой, Каждый вечер, когда над горами и в сердце туман, К незабывшей душе неуверенно-робкой походкой Приближается прежний обман. Словно ветер, что беглым порывом минувшее будит, Ты из блещущих строчек опять улыбаешься мне. Все позволено, все! Нас дневная тоска не осудит: Ты из сна, я во сне… Кто-то высший нас предал неназванно-сладостной муке, (Будет много блужданий-скитаний средь снега и тьмы!) Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки… Не ответственны мы!

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же Лишь тебе указала в тени обожаемый лик. Было все в нашем сне на любовь не похоже: Ни причин, ни улик. Только нам этот образ кивнул из вечернего зала, Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих. Обожания нить нас сильнее связала, Чем влюбленность — других. Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то, Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши! Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота В пробужденьи души. В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме… (В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови! Все минуты свои я тобою наполнила, кроме Самой грустной — любви.

Плохое оправданье

Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново: Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм. О, мучительный стыд за вечернее лишнее слово! О, тоска по утрам! Утонула в заре голубая, как месяц, трирема, О прощании с нею пусть лучше не пишет перо! Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема… Как влюбленность — старо! Только ночью душе посылаются знаки оттуда, Оттого все ночное, как книгу от всех береги! Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо: Свет и чудо — враги! Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченый, Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет! Будет утром — мудрец, будет утром — холодный ученый Тот, кто ночью — поэт. Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню? Только утро виню я, прошедшему вздох посылая, Только утро виню!

Предсказанье

— «У вас в душе приливы и отливы!» Ты сам сказал, ты это понял сам! О, как же ты, не верящий часам, Мог осудить меня за миг счастливый? Что принесет грядущая минута? Чей давний образ вынырнет из сна? Веселый день, а завтра ночь грустна… Как осуждать за что-то, почему-то? О, как ты мог! О, мудрый, как могли вы Сказать «враги» двум белым парусам? Ведь знали вы… Ты это понял сам: В моей душе приливы и отливы!

Оба луча

Солнечный? Лунный? О мудрые Парки, Что мне ответить? Ни воли, ни сил! Луч серебристый молился, а яркий Нежно любил. Солнечный? Лунный? Напрасная битва! Каждую искорку, сердце, лови! В каждой молитве — любовь, и молитва — В каждой любви! Знаю одно лишь: погашенных в плаче Жалкая мне не заменит свеча. Буду любить, не умея иначе — Оба луча!

Weisser Hirsch, лето 1910

Детская

Наша встреча была — в полумраке беседа Полувзрослого с полудетьми. Хлопья снега за окнами, песни метели… Мы из детской уйти не хотели, Вместо сказки не жаждали бреда… Если можешь — пойми! Мы любили тебя — как могли, как умели; Целый сад в наших душах бы мог расцвести, Мы бы рай увидали воочью!.. Но, испуганы зимнею ночью, Мы из детской уйти не посмели… Если можешь — прости!

Разные дети

Есть тихие дети. Дремать на плече У ласковой мамы им сладко и днем. Их слабые ручки не рвутся к свече, — Они не играют с огнем. Есть дети — как искры: им пламя сродни. Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!» Они своенравны (ведь искры они!) И смело хватают огонь. Есть странные дети: в них дерзость и страх. Крестом потихоньку себя осеня, Подходят, не смеют, бледнеют в слезах И плача бегут от огня. Мой милый! Был слишком небрежен твой суд: «Огня побоялась — так гибни во мгле!» Твои обвиненья мне сердце грызут И душу пригнули к земле. Есть странные дети: от страхов своих Они погибают в туманные дни. Им нету спасенья. Подумай о них И слишком меня не вини! Ты душу надолго пригнул мне к земле… — Мой милый, был так беспощаден твой суд! — Но все же я сердцем твоя — и во мгле «За несколько светлых минут!»