Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф
Шрифт:
— Н-да-с… Геббельс… Вот это да! Вот это врет! И откуда только такой талант у человека? Уму непостижимо!
1941
Дурные сны *
Швейцарская газета «Националь цейтунг» сообщает, что германские власти запретили редакторам газет и журналов при оценке войны на Востоке делать какие-либо исторические сравнения. Категорически запрещено сравнивать в какой бы то ни было связи эту войну с походом
Что ж, картина вполне ясная. В медицине это называется мания преследования. Нетрудно себе представить Гитлера в роли сумасшедшего.
Спит Гитлер плохо. Просыпается желтый, опухший, со вкусом жеваной резины во рту. Просыпается и нервно звонит:
— Позвать Геббельса!
Входит Геббельс:
— Изволили звать?
— Изволил.
— Что прикажете?
— Ты что ж это себе позволяешь, любезнейший? — строго говорит Гитлер.
— В каком смысле? — робко спрашивает Геббельс.
— А вот я тебе сейчас скажу, в каком. Ты у меня кто?
— Министр пропаганды-с.
— Гм… Какой же ты министр пропаганды, когда у тебя даже снов порядочных нету?!
— Снов?
— Ну да, снов. Опять мне всю ночь мерзкие сны показывали.
— То есть в каком, так сказать, смысле?
— А в таком самом! Опять мне всю ночь Наполеон снился, будь он трижды проклят. Что ж это такое, любезнейший? Если у тебя самому фюреру такие паскудные сны снятся, то можно себе представить, какая дрянь снится каждую ночь обыкновенному рядовому немцу.
— Помилуйте! Но при чем же здесь я?
— Тебе подчиняются все зрелища?
— Подчиняются.
— А сон, по-твоему, что такое?
— Не могу знать.
— Ну и дурак! Сон видят?
— Так точно! Видят.
— Раз сон видят, — значит, он зрелище?
— Так точно. Зрелище.
— Ну вот и выходит, что ты не можешь для своего фюрера даже зрелище приличное организовать. Тьфу!
— Виноват.
— То-то! «Виноват». Смотри у меня. Еще один раз увижу во сне Наполеона — шлепну на месте. Будешь у меня знать. И вообще что это за безобразие: всюду, куда ни посмотришь, исторические параллели. Пошел вчера в театр, думал малость развлечься, — и что же идет в театре?
— А что-о? — побледнел Геббельс.
— А то самое. Пьеска.
— Так точно… Очень веселое произведение-с…
— Веселое? А кто там участвует? Наполеон там участвует. Понимаешь?
— Н… никак нет.
— Не понимаешь? Я тебе говорю немецким языком! На-по-ле-он. Разве это допустимо? Немецкий зритель видит на сцене Наполеона, и ему в голову лезут всякие вредные мысли: дескать, поход на Россию, разгром, бегство… Некрасиво!
— Так точно. Немедленно прикажу снять с репертуара.
— Давно пора. А автора расстреляй!
— Он уже умер.
— Жалко. А наука проходит по твоему министерству?
— Так точно. По моему-с. А что?
— Так что же ты, сук-кин сын, позволяешь у себя в учебниках писать?
—
А что-с?— Смотри, негодяй!
Гитлер открыл хрестоматию:
— Видишь?
— Где-с?
— А здесь. Читай: что написано?
— Написано: «Четыре времени года: весна, лето, осень и зима».
— Зима? — подозрительно посмотрел Гитлер на Геббельса.
— Так точно-с… зима… А что, разве…
— Идиот! Немецкий мальчик посмотрит в хрестоматию, увидит слово «зима», и ему в голову полезут всякие вредные мысли: дескать, Наполеон, поход в Россию, поражение и так далее… некрасиво! Так?
— Так точно.
— Прикажи выбросить.
— Кого-с?
— Зиму. Пусть пишут не «четыре времени года», а «три времени года». Благонадежным немцам совершенно достаточно трех времен года: весна, лето и осень. Просто, но мило. А зима — совершенно лишнее. Убрать!
— Слушаюсь.
— Ступай. Да, подожди. И еще, это самое… Распорядись, чтобы сны немецкому населению показывали более приятные. А то все убитые да убитые… три миллиона убитых. Некрасиво! Это может навести немецкое население на дурные мысли… А я этого терпеть не могу.
— Слушаюсь.
Оставшись один, Гитлер на цыпочках подкрался к книжному шкафу, достал том энциклопедического словаря на букву «Н», нашел статью «Наполеон», вырвал ее и с наслаждением бросил в камин. Глаза его дико блуждали.
1941
Зеркало, или Новогодние гадания в новой имперской канцелярии *
Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.
Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.
— Под Ленинградом бьют, — бормотал он, — под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют… Доннер-веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:
— Где не бьют?
— Не могу знать.
— Болван!
— Слушаюсь.
— Ступай!
— Так точно.
Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.
— Под Тулой двадцать тысяч, — нервно забормотал он, — под Калинином восемьдесят тысяч!.. Доннер-веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
— Гадать!
— Чего-с!
— Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?
— Так точно!
— Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек: по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?