Том 2. Повести

Факт, однако, остается фактом, что девушка (то есть Кати) в городе не была, так как ее выходная мантилья вечером все еще лежала на обитом репсом диване — там, куда ее положила Жужа накануне вечером. Правда, еще утром Жужа слышала, как скрипнула наружная дверь, причем Самош не лаял, так что, скорее всего, что выходила Катица. Возможно, это было связано с письмом, — она хотела поймать кого-нибудь на улице, кто за небольшое вознаграждение отнес бы письмо на почту или тому, кому оно предназначалось. (Если бы мы только знали кому!) вскоре после того, как на колокольне прозвонили полдень, Жужа бегала в лавочку Яноша Тоота купить на один грош корицы для молочной рисовой каши, и тогда-то она увидела Катицу, высунувшуюся из окна, словно она наблюдала за улицей кого-то поджидая.

Немного погодя, когда Жужа катала в кухне тесто для крендельков, она вновь услышала скрип наружной двери, и на этот раз Самош уже залаял: пришел кто-то чужой. Кто это был, что ему нужно было и что там было вообще, принес ли он ответ или еще что, Жужа не знает, так как ничего не видела и не слышала. «Лопни мои глаза, — уверяла Жужа, — если я знаю хоть на крупицу больше того, что рассказала».

События второй половины дня не отличались ничем примечательным, да и, кроме того, всем были известны. Весь вечер Кати проплакала в своей комнате, а когда господин Апро в сопровождении Лёринца пришел домой, она сказала отцу:

— Я бы очень хотела, папочка, прежде чем сказать утром о своем решении, встретиться с тетушкой Мали.

Старик обрадовался этому, зная, что посоветует ей тетушка Мали.

— Это ты, милая, хорошо надумала. Тетушка Мали — умная женщина. Ты смело можешь последовать ее совету.

После ужина почтеннейший Апро даже напомнил ей:

— Ну, а сейчас накинь на плечи шаль да сбегай к тетушке Мали.

Кати тут же собралась, но на пороге обернулась. Невыразимая печаль лежала у нее на лице.

— Доброй ночи, папочка, если вы ляжете до моего возвращения.

— Не сиди там допоздна. Я пришлю за тобой Лёринца.

— Ах, зачем же? — проговорила Катица дрожащим голосом. — Меня оттуда проводит кто-нибудь.

У выхода Самош разыграл целую комедию: он лизал руку Катице, прыгал на нее, словно хотел удержать, а когда девушка вышла на улицу, горестно завыл. Ночная сова, хлопнув крыльями, залетела в окно. С улицы донесся перестук маленьких туфелек Катицы. Но старик ничего не слышал, увлеченный посасыванием трубки.

На стуле дремала кошка. Лёринц молол в ступе мак для завтрашней лапши, но и он часто прерывал свое занятие. Хозяин, уткнув голову в руки, следовал примеру кошки, и только часовая стрелка неустанно и безостановочно, размеренным ходом совершала свой путь.

В кухне Жужа мыла посуду, монотонно напевая какую-то глупую песенку:

Гнездо птичье на топольке, Мой Пали часто во хмельке: В понедельник и во вторник, Пьян и в среду и в четверг, В пятницу пьян, как сапожник, И в субботу он в корчме. В воскресенье целый день Снова Пали пить не лень…

Под убаюкивающий мотив песни почтеннейший Апро заснул, правда не очень глубоко (для этого нужен хотя бы церковный псалом). Лёринцу, по крайней мере, казалось, что сон мастера неглубок, потому что перед хозяином стоял кувшинчик с вином, и Лёринца все больше и больше занимала мысль, как бы незаметно подкрасться к столу и глотнуть винца; но всякий раз, как только он приближался к столу, старик приоткрывал глаза. Лёринц недоумевал: отчего это? Вероятно, дело все было в том, что он переставал молоть мак и наступившая тишина будила его милость, господина Апро. Изучив этот вопрос, Лёринц решил, что первым делом нужно приучить спящего хозяина к тишине. Он прекратил на определенное время молоть мак и наблюдал за господином Апро, выжидая момента, когда веки его снова сомкнутся и он начнет всхрапывать.

Ну, вот сейчас! Лёринц поднялся и на цыпочках стал приближаться к столу с заветным кувшином; он уже протянул к нему руку, как вдруг старик неожиданно раскрыл глаза, встрепенулся на стуле и громко зевнул.

— Эх, сон плохой приснился, — проворчал он. — Кати уже легла?

— Да она еще и домой не вернулась.

Старик взглянул на часы: уже половина одиннадцатого. Испуганный, он вскочил с кресла, глаза у него широко раскрылись — всякий сон слетел с них.

— И чего она так долго болтает? А ну-ка, дружище Лёринц, сбегай туда побыстрее, не нравится мне что-то эта история. — И Апро озабоченно покрутил головой.

Лёринц поспешно убежал, а через четверть часа вернулся, запыхавшийся и бледный от волнения.

Беда, сударь, барышни там сегодня вовсе и не было.

— Проклятье! — заорал старик. — Вот что мы наделали! Ты с кем разговаривал?

— С самою госпожой Апро, с вашей свояченицей.

— Ну, Лёринц, веселенькое вышло дельце! — с искаженным лицом проговорил Апро и ухватился за стол, чтобы не упасть.

Этот удар сломил его. Сильные люди как раз и склонны к крайностям. Он заплакал. Он, Иштван Апро, — заплакал навзрыд, как старуха!

— О дорогое мое дитятко, что ты наделала?! — припав к столу, запричитал он. — Чем ты задумала наказать отца?!

Потом он обратился к своему старому верному подмастерью и, ломая руки, стал заклинать его землей и небом сделать что-нибудь, разыскать Катицу и вернуть ему дочь хотя бы из-под земли.

Старый Лёринц лишь смотрел на него во все глаза, дивясь тому, что сталось с его кремнем-хозяином, который до сего времени умел только приказывать.

— Как ты думаешь, мой дорогой, славный Лёринц, что нам делать, что делать? — беспомощно бормотал сокрушенный старик и жадно ловил ответные слова Лёринца, словно то были откровения мудреца. (Он, один из умнейших отцов города, жаждал услышать мнение простодушного Лёринца!)

— Мне кажется, нужно бы поднять тревогу, — с трудом вымолвил Лёринц, сам разразившись слезами.

Именно этим он и придал силу своему хозяину. Пока Апро плакал сам, он был как ребенок и считал настоящим мужчиной того, кто крепился, но стоило пролиться и роднику Лёринца, как почтеннейший Апро вскочил, будто вдруг спали путы, связавшие его разум и силу, вытер глаза и повелительным тоном бросил Лёринцу:

— Ты глупец! Бери шляпу и пойдем. Лёринц безмолвно последовал за ним.

Старик снял со стены ружье (Лёринц в ужасе содрогнулся: «Что-то теперь будет?»), и они отправились.

Выйдя на улицу, старый Апро поднял ружье и прицелился в небо.

«Ну, это снова обойдется в пару сапог», — подумал Лёринц.

Апро спустил курок, прогремел выстрел. Старик несколько мгновений спокойно прислушивался, словно ожидая, не упадет ли то, что он подстрелил; как раз в эту минуту по небу пролетела падающая звезда. («Батюшки, попал ведь!» — ужаснулся Лёринц.) Затем господин Апро разрядил и второе дуло, после чего по всей улице стали одно за другим распахиваться окна.

Только этого и хотел сапожных дел мастер.