Том 2. Стихотворения 1832-1841

Пленный рыцарь *

Молча сижу под окошком темницы;Синее небо отсюда мне видно:В небе играют всё вольные птицы;Глядя на них, мне и больно и стыдно.Нет на устах моих грешной молитвы,Нету ни песни во славу любезной:Помню я только старинные битвы,Меч мой тяжелый да панцырь железный.В каменный панцырь я ныне закован,Каменный шлем мою голову давит,Щит мой от стрел и меча заколдован,Конь мой бежит, и никто им не правит,Быстрое время — мой конь неизменный,Шлема забрало — решотка бойницы,Каменный панцырь — высокие стены,Щит мой — чугунные двери темницы.Мчись же быстрее, летучее время!Душно под новой бронею мне стало!Смерть, как приедем, подержит мне стремя;Слезу и сдерну с лица я забрало.

М. П. Соломирской *

Над бездной адскою блуждая,Душа преступная поройЧитает на воротах раяУзоры надписи святой.И часто тайную отрадуНаходит муке неземной,За непреклонную оградуСтремясь завистливой мечтой.Так, разбирая в заточеньеДосель мне чуждые черты,Я был свободен на мгновеньеМогучей волею мечты.Залогом вольности желанной,Лучом надежды в море бедМне стал тогда ваш безымянный,Но вечно-памятный привет.

Отчего *

Мне грустно, потому что я тебя люблю,И знаю: молодость цветущую твоюНе пощадит молвы коварное гоненье.За каждый светлый день иль сладкое мгновеньеСлезами и тоской заплатишь ты судьбе.Мне грустно… потому что весело тебе.

Благодарность *

За всё, за всё тебя благодарю я:За тайные мучения страстей,За горечь слез, отраву поцелуя,За месть врагов и клевету друзей;За жар души, растраченный в пустыне,За всё, чем я обманут в жизни был…Устрой лишь так, чтобы тебя отнынеНедолго я еще благодарил.

Из Гёте *

Горные вершиныСпят во тьме ночной;Тихие долиныПолны свежей мглой;Не пылит дорога,Не дрожат листы…Подожди немного,Отдохнешь и ты.

Ребенку *

О грезах юности томим воспоминаньем,С отрадой тайною и тайным содроганьем,Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…О, если б знало ты, как я тебя люблю!Как милы мне твои улыбки молодые,И быстрые глаза, и кудри золотые,И звонкий голосок! — Не правда ль, говорят,Ты на нее похож? — Увы! года летят;Страдания ее до срока изменили,Но верные мечты тот образ сохранилиВ груди моей; тот взор, исполненный огня,Всегда со мной. А ты, ты любишь ли меня?Не скучны ли тебе непрошенные ласки?Не слишком часто ль я твои целую глазки?Слеза моя ланит твоих не обожгла ль?Смотри ж, не говори ни про мою печаль,Ни вовсе обо мне. К чему? Ее, быть может,Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит…Но мне ты всё поверь. Когда в вечерний часПред образом с тобой заботливо склонясь,Молитву детскую она тебе шепталаИ в знаменье креста персты твои сжимала,И все знакомые родные именаТы повторял за ней, — скажи, тебя онаНи за кого еще молиться не учила?Бледнея, может быть, она произносилаНазвание, теперь забытое тобой…Не вспоминай его… Что имя? — звук пустой!Дай бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайноУзнаешь ты его, — ребяческие дниТы вспомни и его, дитя, не прокляни!

А. О. Смирновой *

В простосердечии невеждыКороче знать вас я желал,Но эти сладкие надеждыТеперь я вовсе потерял.Без вас — хочу сказать вам много,При вас — я слушать вас хочу:Но молча вы глядите строго,И я, в смущении, молчу!Что делать? — речью безыскуснойВаш ум занять мне не дано…Всё это было бы смешно,Когда бы не было так грустно.

К портрету *

Как мальчик кудрявый резва,Нарядна, как бабочка летом;Значенья пустого словаВ устах ее полны приветом.Ей нравиться долго нельзя:Как цепь ей несносна привычка,Она ускользнет, как змея,Порхнет и умчится, как птичка.Таит молодое челоПо воле — и радость и горе.В глазах — как на небе светло,В душе ее темно, как в море!То истиной дышит в ней всё,То всё в ней притворно и ложно!Понять невозможно ее,Зато не любить невозможно.

Тучи *

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанникиС милого севера в сторону южную.Кто же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам страсти и чужды страдания;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Валерик *

Я к вам пишу случайно; правоНе знаю как и для чего.Я потерял уж это право.И что скажу вам? — ничего!Что помню вас? — но, боже правый,Вы это знаете давно;И вам, конечно, всё равно.И знать вам также нету нужды,Где я? что я? в какой глуши?Душою мы друг другу чужды,Да вряд ли есть родство души.Страницы прошлого читая,Их по порядку разбираяТеперь остынувшим умом,Разуверяюсь я во всем.Смешно же сердцем лицемеритьПеред собою столько лет;Добро б еще морочить свет!Да и притом что пользы веритьТому, чего уж больше нет?..Безумно ждать любви заочной?В наш век все чувства лишь на срок;Но я вас помню — да и точно,Я вас никак забыть не мог!Во-первых потому, что много,И долго, долго вас любил,Потом страданьем и тревогойЗа дни блаженства заплатил;Потом в раскаяньи бесплодномВлачил я цепь тяжелых лет;И размышлением холоднымУбил последний жизни цвет.С людьми сближаясь осторожно,Забыл я шум младых проказ,Любовь, поэзию, — но васЗабыть мне было невозможно.И к мысли этой я привык,Мой крест несу я без роптанья:То иль другое наказанье?Не всё ль одно. Я жизнь постиг;Судьбе как турок иль татаринЗа всё я ровно благодарен;У бога счастья не прошуИ молча зло переношу.Быть может, небеса востокаМеня с ученьем их пророкаНевольно сблизили. ПритомИ жизнь всечасно кочевая,Труды, заботы ночь и днем,Всё, размышлению мешая,Приводит в первобытный видБольную душу: сердце спит,Простора нет воображенью…И нет работы голове…Зато лежишь в густой траве,И дремлешь под широкой теньюЧинар иль виноградных лоз,Кругом белеются палатки;Казачьи тощие лошадкиСтоят рядком, повеся нос;У медных пушек спит прислуга,Едва дымятся фитили;Попарно цепь стоит вдали;Штыки горят под солнцем юга.Вот разговор о старинеВ палатке ближней слышен мне;Как при Ермолове ходилиВ Чечню, в Аварию, к горам;Как там дрались, как мы их били,Как доставалося и нам;И вижу я неподалекуУ речки, следуя пророку,Мирной татарин свой намазТворит, не подымая глаз;А вот кружком сидят другие.Люблю я цвет их желтых лиц,Подобный цвету наговиц,Их шапки, рукава худые,Их темный и лукавый взорИ их гортанный разговор.Чу — дальний выстрел! прожужжалаШальная пуля… славный звук…Вот крик — и снова всё вокругЗатихло… но жара уж спала,Ведут коней на водопой,Зашевелилася пехота;Вот проскакал один, другой!Шум, говор. Где вторая рота?Что, вьючить? — что же капитан?Повозки выдвигайте живо!Савельич! Ой ли — Дай огниво! —Подъем ударил барабан —Гудит музыка полковая;Между колоннами въезжая,Звенят орудья. ГенералВперед со свитой поскакал…Рассыпались в широком поле,Как пчелы, с гиком казаки;Уж показалися значкиТам на опушке — два, и боле.А вот в чалме один мюридВ черкеске красной ездит важно,Конь светло-серый весь кипит,Он машет, кличет — где отважный?Кто выдет с ним на смертный бой!..Сейчас, смотрите: в шапке чернойКазак пустился гребенской;Винтовку выхватил проворно,Уж близко… выстрел… легкий дым…Эй вы, станичники, за ним…Что? ранен!.. — Ничего, безделка…И завязалась перестрелка…Но в этих сшибках удалыхЗабавы много, толку мало;Прохладным вечером, бывало,Мы любовалися на них,Без кровожадного волненья,Как на трагический балет;Зато видал я представленья,Каких у вас на сцене нет…Раз — это было под Гихами,Мы проходили темный лес;Огнем дыша, пылал над намиЛазурно-яркий свод небес.Нам был обещан бой жестокий.Из гор Ичкерии далекойУже в Чечню на братний зовТолпы стекались удальцов.Над допотопными лесамиМелькали маяки кругом;И дым их то вился столпом,То расстилался облаками;И оживилися леса;Скликались дико голосаПод их зелеными шатрами.Едва лишь выбрался обозВ поляну, дело началось;Чу! в арьергард орудья просят;Вот ружья из кустов [вы]носят,Вот тащат за ноги людейИ кличут громко лекарей;А вот и слева, из опушки,Вдруг с гиком кинулись на пушки;И градом пуль с вершин деревОтряд осыпан. Впереди жеВсё тихо — там между кустовБежал поток. Подходим ближе.Пустили несколько гранат;Еще подвинулись; молчат;Но вот над бревнами завалаРужье как будто заблистало;Потом мелькнуло шапки две;И вновь всё спряталось в траве.То было грозное молчанье,Не долго длилося оно,Но <в> этом странном ожиданьеЗабилось сердце не одно.Вдруг залп… глядим: лежат рядамиЧто нужды? здешние полкиНарод испытанный… В штыки,Дружнее! раздалось за нами.Кровь загорелася в груди!Все офицеры впереди…Верхом помчался на завалыКто не успел спрыгнуть с коня…Ура — и смолкло. — Вон кинжалы,В приклады! — и пошла резня.И два часа в струях потокаБой длился. Резались жестокоКак звери, молча, с грудью грудь,Ручей телами запрудили.Хотел воды я зачерпнуть…(И зной и битва утомилиМеня), но мутная волнаБыла тепла, была красна.На берегу, под тенью дуба,Пройдя завалов первый ряд,Стоял кружок. Один солдатБыл на коленах; мрачно, грубоКазалось выраженье лиц,Но слезы капали с ресниц,Покрытых пылью… на шинели,Спиною к дереву, лежалИх капитан. Он умирал;В груди его едва чернелиДве ранки; кровь его чуть-чутьСочилась. Но высоко грудьИ трудно подымалась, взорыБродили страшно, он шептал…Спасите, братцы. — Тащат в горы.Постойте — ранен генерал…Не слышат… Долго он стонал,Но всё слабей и понемногуЗатих и душу отдал богу;На ружья опершись, кругомСтояли усачи седые…И тихо плакали… потомЕго остатки боевыеНакрыли бережно плащомИ понесли. Тоской томимыйИм вслед смотрел <я> недвижимый.Меж тем товарищей, друзейСо вздохом возле называли;Но не нашел в душе моейЯ сожаленья, ни печали.Уже затихло всё; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом.А там вдали грядой нестройной,Но вечно гордой и спокойной,Тянулись горы — и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он — зачем?Галуб прервал мое мечтанье,Ударив по плечу; он былКунак мой: я его спросил,Как месту этому названье?Он отвечал мне: Валерик,А перевесть на ваш язык,Так будет речка смерти: верно,Дано старинными людьми.— А сколько их дралось примерноСегодня? — Тысяч до семи.— А много горцы потеряли?— Как знать? — зачем вы не считали!Да! будет, кто-то тут сказал,Им в память этот день кровавый!Чеченец посмотрел лукавоИ головою покачал.Но я боюся вам наскучить,В забавах света вам смешныТревоги дикие войны;Свой ум вы не привыкли мучитьТяжелой думой о конце;На вашем молодом лицеСледов заботы и печалиНе отыскать, и вы едва лиВблизи когда-нибудь видали,Как умирают. Дай вам богИ не видать: иных тревогДовольно есть. В самозабвеньиНе лучше ль кончить жизни путь?И беспробудным сном заснутьС мечтой о близком пробужденьи?Теперь прощайте: если васМой безыскусственный рассказРазвеселит, займет хоть малость,Я буду счастлив. А не так? —Простите мне его как шалостьИ тихо молвите: чудак!..

Завещание («Наедине с тобою, брат…») *

Наедине с тобою, брат,Хотел бы я побыть:На свете мало, говорят,Мне остается жить!Поедешь скоро ты домой:Смотри ж… Да что? моей судьбой,Сказать по правде, оченьНикто не озабочен.А если спросит кто-нибудь…Ну, кто бы ни спросил,Скажи им, что навылет в грудьЯ пулей ранен был;Что умер честно за царя,Что плохи наши лекаря,И что родному краюПоклон я посылаю.Отца и мать мою едва льЗастанешь ты в живых…Признаться, право, было б жальМне опечалить их;Но если кто из них и жив,Скажи, что я писать ленив,Что полк в поход послали,И чтоб меня не ждали.Соседка есть у них одна…Как вспомнишь, как давноРасстались!.. Обо мне онаНе спросит… всё равно,Ты расскажи всю правду ей,Пустого сердца не жалей;Пускай она поплачет…Ей ничего не значит!

1841

Оправдание *

Когда одни воспоминаньяО заблуждениях страстей,На место славного названья,Твой друг оставит меж людей, —И будет спать в земле безгласноТо сердце, где кипела кровь,Где так безумно, так напрасноС враждой боролася любовь, —Когда пред общим приговоромТы смолкнешь, голову склоня,И будет для тебя позоромЛюбовь безгрешная твоя, —Того, кто страстью и порокомЗатмил твои младые дни,Молю: язвительным упрекомТы в оный час не помяни.Но пред судом толпы лукавойСкажи, что судит нас иной,И что прощать святое правоСтраданьем куплено тобой.

Родина *

Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью,Ни полный гордого доверия покой,Ни темной старины заветные преданьяНе шевелят во мне отрадного мечтанья./n Но я люблю — за что, не знаю сам — Ее степей холодное молчанье, Ее лесов безбрежных колыханье,Разливы рек ее подобные морям;Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень. Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз, И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой многим незнакомой Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно; И в праздник, вечером росистым, Смотреть до полночи готов На пляску с топаньем и свистом Под говор пьяных мужичков.