Том 2. Стихотворения 1909-1917

10. Женя

В вечерних далях реет предо мной И новый образ, полный женской лени, С изнеженной беспечностью движений, С приманчивой вкруг взоров синевой. Но в ароматном будуаре Жени Я был все тот же, тускло-неживой; И нудил ропот, женственно-грудной, Напрасно — миги сумрачных хотений. Я целовал, но — как восставший труп, Я слышал рысий, истерийный хохот, Но мертвенно, как заоконный грохот… Так водопад стремится на уступ, Хоть страшный путь к провалу непременен… Но каждый образ для меня священен.

11. Вера

Да! Каждый образ для меня священен! Сберечь бы все! Сияй, живи и ты, Владычица народа и мечты, В чьей свите я казался обесценен! На краткий миг, но были мы слиты, Твой поцелуй был трижды драгоценен; Он мне сказал, что вновь я дерзновенен, Что властен вновь я жаждать высоты! Тебя зато назвать я вправе «Верой»; Нас единила общность ярких грез, И мы взлетали в область вышних гроз, Как два орла, над этой жизнью серой! Но дремлешь ты в могильной глубине… Вот близкие склоняются ко мне.

13. Надя

Вот близкие склоняются ко мне, Мечты недавних дней… Но суесловью Я не предам святыни, что с любовью Таю, как клад, в душе, на самом дне. Зачем, зачем к святому изголовью Я поникал в своем неправом сне? И вот — вечерний выстрел в тишине, — И грудь ребенка освятилась кровью. О, мой недолгий, невозможный рай! Смирись, душа, казни себя, рыдай! Ты приговор прочла в последнем взгляде. Не смея снова мыслить о награде Склоненных уст, лежал я в глубине, В смятеньи — думы, вся душа — в огне…

13. Елена

В смятеньи — думы; вся душа — в огне Пылала; грезы — мчались в дикой смене… Молясь кому-то, я сгибал колени… Но был так ласков голос в вышине. Еще одна, меж радужных видений, Сошла, чтоб мне напомнить о весне… Челнок и чайки… Отблеск на волне… И женски-девий шепот; «Верь Елене!» Мне было нужно — позабыть, уснуть; Мне было нужно — в ласке потонуть, Мне, кто недавно мимо шел, надменен! Над озером клубился белый пар… И принял я ее любовь, как дар… Но ты ль, венок сонетов, неизменен?

14. Последняя

Да! Ты ль, венок сонетов, неизменен? Я жизнь прошел, казалось, до конца; Но не хватало розы для венца, Чтоб он в столетьях расцветал, нетленен. Тогда, с улыбкой детского лица, Мелькнула ты. Но — да будет покровенен Звук имени последнего: мгновенен Восторг признаний и мертвит сердца! Пребудешь ты неназванной, безвестной, — Хоть рифмы всех сковали связью тесной. Прославят всех когда-то наизусть. Ты — завершенье рокового ряда: Тринадцать названо; ты — здесь, и пусть — Четырнадцать назвать мне было надо!

15. Заключительный

Четырнадцать назвать мне было надо Имен любимых, памятных, живых! С какой отравно-ранящей усладой Теперь, в тоске, я повторяю их! Но боль былую память множить рада; О, счастье мук, порывов молодых, Навек закрепощенных в четкий стих! Ты — слаще смерти! ты — желанней яда! Как будто призраков туманный строй В вечерних далях реет предо мной, — Но каждый образ для меня священен. Вот близкие склоняются ко мне… В смятеньи — думы, вся душа — в огне… Но ты ль, венок сонетов, неизменен?

22 мая 1916

16. Кода

Да! ты ль, венок сонетов, неизменен? Как прежде, звезды жгучи; поздний час, Как прежде, душен; нежны глуби глаз; Твой поцелуй лукаво-откровенен. Твои колени сжав, покорно-пленен, Мир мерю мигом, ах! как столько раз! Но взлет судьбы, над бурей взвивший нас, Всем прежним вихрям грозно равномерен. Нет, он — священней: на твоем челе Лавр Полигимнии сквозит во мгле, Песнь с песней мы сливаем властью лада. Пусть мне гореть! — но в том огне горишь И ты со мной! — я был неправ, что лишь Четырнадцать имен назвать мне надо.

1920

Семь цветов радуги (1912–1915)

Еще есть долг, еще есть дело,

Остановиться не пора!

К. Павлова

Navigetl haec summa est…

Vergilius

Оранжевый

Я сам

…Я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей вселенной…

А. Фет

Sed non satiatus…

Что же мне делать, когда не пресыщен Я — этой жизнью хмельной! Что же мне делать, когда не пресыщен Я — вечно юной весной! Что же мне делать, когда не пресыщен Я — высотой, глубиной! Что же мне делать, когда не пресыщен Я — тайной муки страстной! Вновь я хочу все изведать, что было… Трепета, сердце, готовь! Вновь я хочу все изведать, что было: Ужас, и скорбь, и любовь! Вновь я хочу все изведать, что было, Все, что сжигало мне кровь! Вновь я хочу все изведать, что было, И — чего не было — вновь! Руки несытые я простираю К солнцу и в сумрак опять! Руки несытые я простираю К струнам: им должно звучать! Руки несытые я простираю, Чтобы весь мир осязать! Руки несытые я простираю — Милое тело обнять!

14 августа 1912

Юношам

Мне все равно, друзья ль вы мне, враги ли, И вам я мил иль ненавистен вам, Но знаю, — вы томились и любили, Вы душу предавали тайным снам; Живой мечтой вы жаждете свободы, Бы верите в безумную любовь, В вас жизнь бушует, как морские воды, В вас, как прибой, стучит по жилам кровь; Ваш зорок глаз и ваши легки ноги, И дерзость подвига волнует вас, Вы не боитесь, — ищете тревоги, Не страшен, — сладок вам опасный час; И вы за то мне близки и мне милы, Как стеблю тонкому мила земля: В вас, в вашей воле черпаю я силы, Любуюсь вами, ваш огонь деля. Вы — мой прообраз. Юности крылатой Я, в вашем облике, молюсь всегда. Вы то, что вечно, дорого и свято, Вы — миру жизнь несущая вода! Хочу лишь одного — быть вам подобным Теперь и после; легким и живым, Как волны океанские свободным, Взносящимся в лазурь, как светлый дым. Как вы, в себя я полон вещей веры, Как вам, судьба поет и мне: живи! Хочу всего, без грани и без меры, Опасных битв и роковой любви! Как перед вами, предо мной — открытый, В безвестное ведущий, темный путь! Лечу вперед изогнутой орбитой — В безмерностях пространства потонуть! Кем буду завтра, нынче я не знаю, Быть может, два-три слова милых уст Вновь предо мной врата раскроют к раю, Быть может, вдруг мир станет мертв и пуст. Таким живу, таким пребуду вечно, — В моих, быть может, чуждых вам стихах, Всегда любуясь дерзостью беспечной В неугасимых молодых зрачках!

23 января 1914

Эдинбург II

О чем еще мечтать?

О чем еще мечтать мне в жизни этой? Все ведомо, изжито, свершено: От снов травы, лучом весны согретой, До тихих снов, какими грезит дно; От муки юноши в минуту страсти, До сладости в предчувствии конца, И от пресыщенности дерзкой власти До гордого безволия творца! Куда идти, и кто теперь мне нужен, Пред кем опять мой дрогнет скорбный дух? Пусть звезды падают, как горсть жемчужин, Пусть океан поет мне гимны вслух, Пусть ангелы и демоны покорно Встают опять в мерцающем огне, — Алхимик, на огонь погасший горна Смотрю без слез в своем безгрозном сне. Придешь ли снова ты, под новой маской, Мой давний друг, любезный Сатана, Меня манить неукротимой пляской Дев, восстающих с кубками вина? Иль ты, о, женщина, в обличье новом, Скромна, как тень, и, словно день, нага, Меня поманишь к ужасам готовым — В «Подземное жилище» иль в луга? Что ж, может быть, на вызов я отвечу, Что ж, может быть, расслышу старый зов, Но лишь затем, что верным луком мечу В себя, — как сын Лаэрта в женихов. Я гибели хочу, давно, упрямо, Ее ищу, но отступает Смерть, И всё, как купол чуждого мне храма, Надменно надо мной сверкает твердь!