Том 2. Стихотворения 1909-1917

<1916>

«Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно…»

Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно Мои безумные слова, — Когда, качаясь серповидно, Тень на стене была жива; Когда клонилось к телу тело, Уста искали влажных уст, И грезе не было предела, А внешний мир был странно-пуст. Я верил, или я не верил? Любил вполне, иль не любил? Но я земное небом мерил И небо для земли забыл! Качались тени. Губы млели. Светилась тела белизна. И там, вкруг сумрачной постели, Была блаженная страна, — Страна, куда должны причалить Все золотые корабли, Где змей желаний сладко жалит И душен аромат земли! И не было ни стен, ни комнат, — Хмель солнца, пьяная трава… О, неужели мысли вспомнят Мои безумные слова!

1912

«Месяц в дымке отуманенной…»

Месяц в дымке отуманенной В тусклом небе, словно раненый, Обессиленный лежит. Все огни давно погашены; Издалека голос башенный Что-то грустное гудит. Возвращаюсь вновь под утро я. Вновь Минерва, дева мудрая, Держит, как маяк, копье. Там, где Лар стоит отеческий, Мне гласит гекзаметр греческий: «В мире каждому свое!» Надо улицей пустынною Проходить мне ночью длинною, После вздохов роковых, Чтоб укусы и объятия, Чтоб восторги и проклятия Превратить в бессмертный стих.

1913

«Я помню легкие пиластры…»

Und mein Stamm sind jene Asra,

Welche sterben, wenn sie lieben.

H. Heine [15]

Я помню легкие пиластры Закатных облаков в огне, Когда, со мной целуя астры, Ты тихо прошептала мне: «И я, и я — из рода азров!» Я помню бред безумной ночи, Бред клятв, и ласк, и слез, и мук, Когда, вперив в молчанье очи, Ты повторила, с хрустом рук: «И я, и я — из рода азров!» И помню я твой взгляд застывший И в этот миг, как меч губивший, Твои слова я вспомнил вновь: Да, ты была из рода азров! И никогда к тебе, волнуем Желаньем, не прильну без слов! Ты не коснешься поцелуем Моих седеющих висков! Да, ты была из рода азров! И не смотреть нам на пиластры Вечерних облаков в огне, И ты, со мной целуя астры, Не повторишь мне, как во сне; «И я, и я — из рода азров!»

15

«Род мой Азры, для которых неразлучна смерть c любовью».

Г. Гейне (нем.).

1913

«Я не был на твоей могиле…»

Я не был на твоей могиле; Я не принес декабрьских роз На свежий холм под тканью белой; Глаза других не осудили Моих, от них сокрытых, слез. Ну что же! В неге онемелой, Еще не призванная вновь, Моих ночей ты знаешь муки, Ты знаешь, что храню я целой Всю нашу светлую любовь! Что ужас длительной разлуки Парит бессменно над душой, Что часто ночью, в мгле холодной, Безумно простирая руки, Безумно верю: ты со мной! Что ж делать? Или жить бесплодно Здесь, в этом мире, без тебя? Иль должно жить, как мы любили, Жить исступленно и свободно, Стремясь, страдая и любя? Я не был на твоей могиле. Не осуждай и не ревнуй! Мой лучший дар тебе — не розы: Все, чем мы вместе в жизни жили, Все, все мои живые грезы, Все, вновь назначенные, слезы И каждый новый поцелуй!

8 января 1914

«Это — не надежда и не вера…»

Это — не надежда и не вера, Не мечтой одетая любовь: Это — знанье, что за жизнью серой, В жизни новой, встретимся мы вновь. Нет, не жду я райского селенья, Вод живых и золотых цветов, Вечных хоров ангельского пенья И блаженством зыблемых часов. Не страшусь и пламенного ада, С дьяволами в красных колпаках, Смол огнекипящих и обряда Страшного суда на облаках. Знаю: там, за этой жизнью трудной, Снова жизнь и снова тяжкий труд; Нас в простор лазурно-изумрудный Крылья белые не вознесут. Но и там, под маской сокровенной, С новым даром измененных чувств, Нам останется восторг священный Подвигов, познаний и искусств. Там, найдя, кого мы потеряли, Будем мы, без пламени в крови, Снова жить всей сладостью печали И, прошедшей через смерть, любви!

1914

Там, у входа

И

покинем

Там, у входа,

Покрывала ваши мрачные!

А. Фет

Безвестная вестница

Что это? Пение, славленье Счастья всем хором земли, Облачка в небе курчавленье, Пташек веселье в дали! Что это? Таянье, мление Звуков, цветов и лучей! Вечное право весеннее Славит журчаньем ручей. Как же? Не я ли, раздавленный Глыбой упавшей скалы, Странник, друзьями оставленный, Вестника сумрачной мглы Ждал; но не образ Меркурия Грозно сошел с высоты: Вижу в прозревшей лазури я Милые чьи-то черты. Кто ты, безвестная вестница Тайно наставшей весны? Фея, богиня, кудесница? Иль только смутные сны Нежат пред мигом томительным, Нас подводящим к концу? Ты, с удивленьем медлительным, Клонишься тихо к лицу… Пение, мление, алые Светы наполнили храм… Миг! и уста не усталые Жадно прижал я к устам!

1914

На санках

Санки, в радостном разбеге, Покатились с высоты. Белая, на белом снеге Предо мной смеешься ты. Чуть дрожат, качаясь, сосны, С моря веет ветерок… Верю: снова будут весны, День счастливый недалек. Нет ни ужаса, ни горя: Улыбнулся детский лик, И морозный ветер с моря В душу ласково проник. Надо легким быть, как санки, Надо жить лишь для игры, И лететь во глубь, к полянке, Склоном сглаженной горы! Снова в радостном разбеге Санки мчатся с высоты, И, упав, на белом снеге, Белая, смеешься ты!

11 января 1914

В лодке рыбацкой

В лодке рыбацкой, недвижной в снегу, Как хорошо верить в счастье мгновенья! Волны шумят на морском берегу, Льдины бросают на снег, как каменья. Дым расстилает вдали пароход; Сзади высокие сосны застыли. Здесь, перед дикой мятежностью вод, Как не забыть, что мы есть, чем мы были! Прошлого нет. Это — будущих дней Волны играют у грани прибрежной… Милая, верь тайной вере моей: То, что нам снится, — всегда неизбежно. В эти мгновенья, — меж льдистых снегов, В эти мгновенья на отмели белой, Как не расслышать властительный зон, Как не понять, что нам море пропело! В лодке рыбацкой, застывшей в снегу, Словно на белом, тяжелом причале, Случай, как вал на морском берегу, Будто зовет нас в безвестные дали!

15 января 1914

В старинной риге

Здесь, в старинной Риге, В тихий день ненастья, Кротко я встречаю Маленькие миги Маленького счастья. Дом Черноголовых Смотрит так любовно, Словно рад он маю; Двух, любить готовых, Ободряет словно. Под дождем так ярко Зеленеют липки Зеленью весенней; Ах, деревья парка Нам дарят улыбки! Ветерка морского Нежит легкий холод… Тайно сходят тени… Иль влюблен я снова? Иль я снова молод?

1 мая 1914

Мгновенья мгновеннее

Мгновенья мгновеннее…

А. Добролюбов

Утром («Черный и упрямый локон…»)

Черный и упрямый локон вьется нежно близ меня, Но упорно в рамы окон льется снежный отблеск дня. Тайны ночи побледнели, дали грубы, груб их свет… Не случайно очи млели! ждали губы губ в ответ! Ты невольно грудь склонила… Как тревожно дышишь ты!.. О, как больно! Будь, что было! Можно все, — услышь мечты! Внемлешь? нет? Упрямый локон с плеч скатился, соскользнул… Иль ты дремлешь? В рамы окон, словно меч, вонзился гул.

1914

На лыжах

Опьяняет смелый бег. Овевает белый снег. Режут шумы тишину. Нежат думы про весну. Взглядом, взглядом облелей! Рядом, рядом — и скорей! Твой ли стан склонен ко мне? Все ль обман и сон во сне? Мир во власти зимних нег, Миги застит дымный снег.

1914