Том 2. Стихотворения 1917-1920

* * *

Какой же в басенке урок? Смешной вопрос. Года всё шли да шли, – и молодняк подрос.

Мартышка *

На соединенном заседании ЦИК и Московского Совета после принятия резолюции об усиленной работе по организации мощной Советской армии, укреплении всех, организаций, объединяющих широкие трудовые массы рабочих и крестьян, о внутренней спайке и дисциплине, – меньшевики запели похоронный марш.

(Из газет.)

Ногой баба топнула,

Дверью баба хлопнула,

С того баба рассердилась.

Что в солдаты не годилась.

(Частушка.)

Я ли, ты ли, мы ли, вы ли… Громче, Мартов! Крепче, Дан. Надрываясь, долго выли, Как голодный волчий стан, Крепко шаркали ногами, Похоронный пели марш. Ай да головы с мозгами! Вместо мозгу – жалкий фарш! Социальная кубышка, Буржуазный винегрет. Меньшевистская мартышка Нарядилася в берет, В рог трубит и машет шпагой, Похоронный марш орет И с безумною отвагой Мчится… задом наперед!

Богомолка *

Монаси – чины ангельский.

У лавры Троицкой, в слободке, Монах повадился ходить к одной молодке. Муж со двора, монах во двор. Зачем? Нескромный разговор. Одначе как-то муж все шашни обнаружил И, сцапав в добрый час духовного отца, Уж так-то, так его утюжил: С того и с этого конца! То видя, всплакалась соседка-богомолка: «Стой, стой, безбожник! Стой! С ума сошел, Миколка! Не тронь священного лица!» «Так я ж накрыл его с женою, шельмеца!» «Накрыл его с женой… Подумаешь – причина! Да ты б еще ценил, что, может, через год Вдруг женка даст тебе приплод, – И от кого приплод, пойми ты, дурачина: От ангельского чина!»

* * *

Вот с богомолкою подобной и толкуй. Не дай господь такой обзавестись хозяйкой!.. Заладит, что ни день, «Исайя, ликуй!» С монахом снюхавшись, с Исайкой!

В буржуазном стане *

«Манчестер гардиен», помещая декларацию гетмана Скоропадского, говорит: «Вновь образованное украинское правительство опирается на германские штыки. Германия во всех оккупированных ею областях строит свой фундамент на землевладельческих и коммерческих кругах. До сих пор мы привыкли верить, что буржуазные классы России являются убежденными сторонниками союзников. Однако германцы, видимо, думали иначе, что и доказали тем, что в министерство Скоропадского вошли кадеты и октябристы, представители наиболее преданных союзникам партий».

Жулик жулика надул. Жулик крикнул: караул! Жулик жулика прижал. Третий жулик прибежал. Кто с кого и что сдерет, Сам тут черт не разберет. Мчит на крик со всех концов Шайка новых молодцов: Разгорается война.

* * *

Наше дело сторона.

Товарищеская подмога *

В Москву Пегашка из села Возок с поклажею везла, А сзади пес Брехун трепался. Перед заставою – не помню уж, какой – Савраска, общий их знакомец городской, Навстречу им попался. «Вот на! – Пегашка ржет. – Куда ж ты это, друг? А я к тебе, как видишь, в гости. Да что с тобой? Тебя узнаешь-то не вдруг: Глянь, кожа весь да кости!» «Ох, ох, Пегашечка, – Савраска ржет в ответ, – Жив – и за это слава богу. Чем кормимся? Овса давно в помине нет. Тож и сенца. Жуем солому понемногу. Вам хорошо по деревням, А городским коням – Конец, коль не придет деревня на подмогу». «В деревне, – молвила Пегашка, – знаешь, тож… Двор со двором не схож. Все ж, чаю, беднота, – и плохи пусть делишки, – Кой-что для города сумеет наскрести, А ежли богачей покрепче потрясти, Пожалуй, сыщутся изрядные излишки!» «Чтоб городской кормить табун? – Хозяйский прихвостень – Брехун – Оскалил зубы на Пегашку. – Что вижу, больно ты щедра Насчет хозяйского добра!» «Отстань! – ответила Пегашка. – Неча злиться, Не про тебя идет тут речь. Твоя обязанность – хозяйский хлам беречь, Моя – с товарищем последним поделиться!»

* * *

Все были улицы не так давно полны Хозяйских прихвостней бесстыдно-злобным лаем: Мы-де весь хлеб отнять у деревень желаем. Кто вам поверит, Брехуны? Рабочих мужики без хлеба не оставят, И в селах мужики не тронут бедняков, Но что до жадных кулаков, Их закрома открыть заставят!

О попе Панкрате, о тетке Домне и явленной иконе в Коломне *

Сиречь – про поповский карман и поповскую совесть душеспасительная повесть

Глава I

«Эх, кабы мне да такой приход, сиречь парафия, Как у отца Евграфия! – Плакался поп Панкрат: – Сам ему черт не брат. Прихожане у него, как прихожане: Богатые горожане, Дворяне родовитые Да купцы именитые. Что ни праздничек, то приношение. Сущее искушение! Живет себе, значит, отец Евграф, Как какой-нибудь князь или граф. Все-то у него водится, Пояс на нем не сходится, Ряса с шелковыми отворотами, Не удручен никакими заботами. Попадья одета по-модному, Дети ходят по-благородному, – Три раскрасавицы дочки, Словно весною цветочки, Грудью – пышны, талией – узки Лопочут весь день по-французски; Надушатся да припомадятся, – Что куклы нарядятся: В шляпках, в перчатках, в шалях, Мастерицы играть на роялях. Шуры-муры ведут с женихами – Изъясняются с ними стихами; В постные дни скоромятся. Сундуки от приданого ломятся!.. Вот где приходец попался! Господи! – поп убивался. – Чем я так пред тобой провинился, Что на бедной поповне женился, Что взял за нею в приданое Бездоходный приход да одеяло рваное? Всего-то у меня живота – Собака да два кота. Хожу по приходу На смех народу – Тощий, замызганный, Грязью забрызганный; Попадья – в кисейном платочке; Кацавейка в заплатах – на дочке. Без призору поповна бродит: Где кормят, туда и ходит; Догуляться так долго ль до срама? Народ весь отбился от храма. Посмотришь в церкви – не густо, Пошаришь в карманах – пусто! На трех старушонок глянешь, Сразу увянешь. Сердце полно сокрушения. Церковь – без украшения, Врата покосилися, Ризы давно износилися, Правь хоть службу в рогоже. Вразуми мя, праведный боже! Как безбожников к церкви привадить? Как мне дело наладить, Чтоб от нищенской жизни избавиться, С нуждой-горем расправиться?» Дошло поповское к богу моление, И бысть попу вразумление. И о том будет речь моя, братие, Как господь порадел о попе Панкратие.

Глава II

Кто бывал на базаре в Коломне, Говорить тому неча о Домне. Трещит тетка, Словно трещотка, Перед старым ларем: «Пряники с инбирем! Пряники с инбирем! Недорого берем! Пышки с медом – Фунтик с походом! Петьки, Гришки, Вот где коврижки: У кого – с гнилью, У меня – с ванилью!» Парод у ларька толпится. Тетка на слова не скупится: Шутки-прибаутки, Не молчит ни минутки, В гости позовет и в гости напросится, Со всеми словцом перебросится, – Все-то у нее покупатели Друзья-приятели. Опроси полбазара: Старосту Вавилу, бакалейщика Назара, Фильку лесника И Прова мясника, Кузнеца Фрола, бондаря Акима, Дьячка Афанасия и сторожа Клима, – Ухмыльнувшись ухмылкой нескромною, Все не нахвалятся Домною! Шла когда-то про Домну слава: Раскрасавица, бойкого нрава, – Мужу – молодка, свекру – находка. Овдовела – соблазн для всего околотка, И не раз уверял, кто узнал ее в деле: Сатана в бабьем теле! Не боялася Домна ни порчи, ни глазу. Целый полк мужиков хороводила сразу; Ублажая охочих ребят без отказу, Не одну горемычную душу согрела. Нынче тетка весьма постарела, Притомилась – умаялась, По церквам монастырским в содеянном каялась – За большую теперь прослыла богомолку. В час досужий бубнит без умолку, Разъясняет святое писание: Кому, за что и какое наказание, Исполняя обеты все в точности, Пребывает Домна в непорочности, И уж святости теткиной есть подтверждения: Бывают тетке видения!

Глава III

Дело было весною в начале поста. Поп Панкрат, попадью лобызнувши в уста, Молвил как-то ей утречком в среду: «В Москву на денечек поеду». Обошел поп в Москве все толкучки, Нагляделся на всякие штучки. Чего на толкучках тех нету! Успевай вынимать лишь монету. Бирюльки, свистульки, хлопушки, Одеяла, ковры и подушки, Рубахи из лучшей сарпинки, Посуда, калоши, ботинки, Гармошки, книжонки, картинки, Браслетки, колечки, брелочки («Эх, купить бы для дочки!»). Обошел поп весь Сухарев рынок, Воротил отец нос от новинок, Средь народа толкался-топтался, В старом хламе копался, С затаенной усмешкою щуря глаза На затрепанные образа. Разбирался в иконах без устали: «Николая купить? Златоуста ли?» Перебрал дюжин пять страстотерпцев-святителей, Преподобных отцов-небожителей. Поплюет на икону, подышит, потрет, Бросит в хлам и другую икону берет. О цене осторожненько справится. Чем икона старей, тем попу больше нравится. «Ну, вот этой иконе какая цена?» «Пять целковых». «Посовестись! Ветошь одна! Лик весь темен, и риза облуплена!» Сторговались: икона за трешницу куплена! Поп уехал домой в восхищенье великом С богородичным выцветшим ликом.

Глава IV

Попадья о попе о Панкрате тревожится: Бате явно неможется. У окна вечерами сидит да вздыхает, Да луну, что есть моченьки, хает: «Рассветилася как, окаянная!» «Что с тобой, голова бесталанная? – Попадья так попа утешала: – Чем луна тебе, поп, замешала? Непорочная мати-царица, Что с тобою, Панкраша, творится? Лег бы лучше в постель, отлежался». Поп ворчал, раздражался. Снова вечер, и снова наш поп у окна: «Ущербляется, вишь ты, луна». И как стала луна ущербляться, Стал отец поправляться. Вот и выдалась темная ночка. На кровати попова раскинулась дочка; Разметав одеяло с горячего тела, Попадья возле бати храпела. Не слыхали они, как отец, словно тать, Забрался под кровать, Как мешок он оттуда с иконою вынул, Надел рясу, шапчонку надвинул И шмыгнул осторожно в холодные сени, – Как под ним заскрипели ступени И как щелкнул затвор. Вышел батя с иконой во двор, Со двора – за ворота, Там до первого шел поворота, – Оттуда задворками, Шлепая в лужах опорками, Промочивши насквозь свои ноги, До проезжей пробрался дороги; По дороге, прибавивши шагу, Он пришлепал к оврагу И у старой березки, Там, где бьет родничок «Вдовьи слезки», Пять шагов отсчитавши к востоку И разгребши руками сухую осоку, Положил поп икону облупленную, На толкучке за трешницу купленную, После снова осокой прикрыл аккуратно И пустился вприпрыжку обратно.