Том 2. Стихотворения и поэмы 1904-1908

5. Корабли идут

О, светоносные стебли морей, маяки!   Ваш прожектор — цветок! Ваша почва — созданье волненья,   Песчаные косы! Ваши стебли, о, цвет океана, крепки, И силен электрический ток!   И лучи обещают спасенье Там, где гибнут матросы! Утро скажет: взгляни: утомленный работой,   Ты найдешь в буруна́х   Обессиленный труп, Не спасенный твоею заботой, С остывающим смехом на синих углах   Искривившихся губ… Избежавший твоих светоносных лучей, Преступивший последний порог…   Невиди́м для очей,   Через полог ночей На челе начертал примиряющий Рок:     «Ничей». Ты нам мстишь, электрический свет! Ты — не свет от зари, ты — мечта от земли, Но в туманные дни ты пронзаешь лучом   Безначальный обман океана… И надежней тебя нам товарища нет: Мы сквозь зимнюю вьюгу ведем корабли, Мы заморские тайны несем, Мы под игом ночного тумана… Трюмы полны сокровищ! Отягченные мчатся суда!.. Пусть хранит от подводных чудовищ Электричество — наша звезда! Через бурю, сквозь вьюгу — вперед! Электрический свет не умрет!

6. Корабли пришли

Океан дремал зеркальный, Злые бури отошли. В час закатный, в час хрустальный Показались корабли. Шли, как сказочные феи, Вымпелами даль пестря. Тяжело согнулись реи, Наготове якоря. Пели гимн багряным зорям, Вся горя, смеялась даль. С голубым прощальным морем Разлучаться было жаль. А уж там — за той косою — Неожиданно светла, С затуманенной красою Их красавица ждала… То — земля, о, дети страсти, Дети бурь, — она за вас! — Тяжело упали снасти. Весть ракетой понеслась.

7. Рассвет

Тихо рассыпалась в небе ракета, Запад погас, и вздохнула земля. Стали на рейде и ждали рассвета, Ночь возвращенья мечте уделя. Сумерки близятся. В утренней дрёме Что-то безмерно-печальное есть. Там — в океане — в земном водоеме — Бродит и блещет пугливая весть… Белый, как белая птица, далёко Мерит и выси и глуби — и вдруг С первой стрелой, прилетевшей с востока, Сонный в морях пробуждается звук. Смерть или жизнь тяготеет над морем, Весть о победе — в полете стрелы. Смертные мы и о солнце не спорим, Знаем, что время готовить хвалы. Кто не проснулся при первом сияньи — Сумрачно помнит, что гимн отзвучал, Чует сквозь сон, что утратил познанье Ранних и светлых и мудрых начал… Но с кораблей, испытавших ненастье, Весть о рассвете достигла земли: Буйные толпы, в предчувствии счастья, Вышли на берег встречать корабли. Кто-то гирлянду цветочную бросил, Лодки помчались от пестрой земли. Сильные юноши сели у весел, Скромные девушки взяли рули. Плыли и пели, и море пьянело… · · · · ·

16 декабря 1904

Моей матери («Помнишь думы? Они улетели…»)

Помнишь думы? Они улетели. Отцвели завитки гиацинта. Мы провидели светлые цели В отдаленных краях лабиринта. Нам казалось: мы кратко блуждали. Нет, мы прожили долгие жизни… Возвратились — и нас не узнали, И не встретили в милой отчизне. И никто не спросил о Планете, Где мы близились к юности вечной… Пусть погибнут безумные дети За стезей ослепительно млечной! Но в бесцельном, быть может, круженьи — Были мы, как избранники, нищи. И теперь возвратились в сомненьи В дорогое, родное жилище… Так. Не жди изменений бесцельных, Не смущайся забвеньем. Не числи. Пусть к тебе — о краях запредельных Не придут и спокойные мысли. Но, прекрасному прошлому радо, — Пусть о будущем сердце не плачет. Тихо ведаю: будет награда: Ослепительный Всадник прискачет.

4 декабря 1904

«Все отошли. Шумите, сосны…»

Все отошли. Шумите, сосны, Гуди, стальная полоса. Над одиноким веют вёсны И торжествуют небеса. Я не забыл на пире хме́льном Мою заветную свирель. Пошлю мечту о запредельном В Его Святую колыбель… Над ней синеет вечный полог, И слишком тонки кружева. Мечты пронзительный осколок Свободно примет синева. Не о спасеньи, не о Слове… И мне ли — падшему в пыли? Но дым всходящих славословий Вернется в сад моей земли.

14 декабря 1904

У полотна Финл. ж. д.

«Шли на приступ. Прямо в грудь…»

Шли на приступ. Прямо в грудь Штык наточенный направлен. Кто-то крикнул: «Будь прославлен!» Кто-то шепчет: «Не забудь!» Рядом пал, всплеснув руками, И над ним сомкнулась рать. Кто-то бьется под ногами, Кто — не время вспоминать… Только в памяти веселой Где-то вспыхнула свеча. И прошли, стопой тяжелой Тело теплое топча… Ведь никто не встретит старость — Смерть летит из уст в уста… Высоко пылает ярость, Даль кровавая пуста… Что же! громче будет скрежет, Слаще боль и ярче смерть! И потом — земля разнежит Перепуганную твердь.

Январь 1905

«Вот на тучах пожелтелых…»

Вот на тучах пожелтелых Отблеск матовой свечи. Пробежали в космах белых Черной ночи трубачи. Пронеслась, бесшумно рея, Птицы траурной фата. В глуби меркнущей аллеи Зароилась чернота. Разметались в тучах пятна, Заломились руки Дня. Бездыханный, необъятный Истлевает без огня. Кто там встанет с мертвым глазом И серебряным мечом? Невидимкам черномазым Кто там будет трубачом?

28 мая 1905

Влюбленность («Королевна жила на высокой горе…»)

Королевна жила на высокой горе, И над башней дымились прозрачные сны облаков. Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре, В те часы, когда Рейн выступал из своих берегов. Над зелеными рвами текла, розовея, весна. Непомерность ждала в синевах отдаленной черты. И влюбленность звала — не дала отойти от окна, Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты. «Подними эту розу», — шепнула — и ветер донес Тишину улетающих лат, бездыханный ответ. «В синем утреннем небе найдешь Купину расцветающих роз», — Он шепнул, и сверкнул, и взлетел, и она полетела вослед. И за облаком плыло и пело мерцание тьмы, И влюбленность в погоне забыла, забыла свой щит. И она, окрылясь, полетела из отчей тюрьмы — На воздушном пути королевна полет свой стремит. Уж в стремнинах туман, и рога созывают стада, И заветная мгла протянула плащи и скрестила мечи, И вечернюю грусть тишиной отражает вода, И над лесом погасли лучи. Не смолкает вдали властелинов борьба, Распри дедов над ширью земель. Но различна Судьба: здесь — мечтанье раба, Там — воздушной Влюбленности хмель. И в воздушный покров улетела на зов Навсегда… О, Влюбленность! Ты строже Судьбы! Повелительней древних законов отцов! Слаще звука военной трубы!

3 июня 1905

«Она веселой невестой была…»

Она веселой невестой была. Но смерть пришла. Она умерла. И старая мать погребла ее тут. Но церковь упала в зацветший пруд. Над зыбью самых глубоких мест Плывет один неподвижный крест. Миновали сотни и сотни лет, А в старом доме юности нет. И в доме, уставшем юности ждать, Одна осталась старая мать. Старуха вдевает нити в иглу. Тени нитей дрожат на светлом полу. Тихо, как будет. Светло, как было. И счет годин старуха забыла. Как мир, стара, как лунь, седа. Никогда не умрет, никогда, никогда… А вдоль комодов, вдоль старых кресел Мушиный танец всё так же весел, И красные нити лежат на полу, И мышь щекочет обои в углу. В зеркальной глуби — еще покой С такой же старухой, как лунь, седой. И те же нити, и те же мыши, И тот же образ смотрит из ниши — В окладе темном — темней пруда, Со взором скромным — всегда, всегда… Давно потухший взгляд безучастный, Клубок из нитей веселый, красный… И глубже, и глубже покоев ряд, И в окна смотрит всё тот же сад, Зеленый, как мир; высокий, как ночь; Нежный, как отошедшая дочь… «Вернись, вернись. Нить не хочет тлеть. Дай мне спокойно умереть».

3 июня 1905

«Не строй жилищ у речных излучин…»

Г. Чулкову

Не строй жилищ у речных излучин, Где шумной жизни заметен рост. Поверь, конец всегда однозвучен, Никому не понятен и торжественно прост. Твоя участь тиха, как рассказ вечерний, И душой одинокой ему покорись. Ты иди себе, молча, к какой хочешь вечерне, Где душа твоя просит, там молись. Кто придет к тебе, будь он, как ангел, светел, Ты прими его просто, будто видел во сне, И молчи без конца, чтоб никто не заметил, Кто сидел на скамье, промелькнул в окне. И никто не узнает, о чем молчанье, И о чем спокойных дум простота. Да. Она придет. Забелеет сиянье. Без вины прижмет к устам уста.

Июнь 1905

«Потеха! Рокочет труба…»

Потеха! Рокочет труба, Кривляются белые рожи, И видит на флаге прохожий Огромную надпись: «Судьба». Палатка. Разбросаны карты. Гадалка, смуглее июльского дня, Бормочет, монетой звеня, Слова слаще звуков Моцарта. Кругом — возрастающий крик, Свистки и нечистые речи, И ярмарки гулу — далече В полях отвечает зеленый двойник. В палатке всё шепчет и шепчет, И скоро сливаются звуки, И быстрые смуглые руки Впиваются крепче и крепче… Гаданье! Мгновенье! Мечта!.. И, быстро поднявшись, презрительным жестом Встряхнула одеждой над про́клятым местом, Гадает… и шепчут уста. И вновь завывает труба, И в памяти пыльной взвиваются речи, И руки… и плечи… И быстрая надпись: «Судьба»!