Том 2. «Жизнь идиота» и другие новеллы
Шрифт:
Но эта ложь сверх ожидания возымела действие.
— Тогда сделаем так. Первый разряд уже заполнен, но за особую плату мы совершим кремацию по особому разряду.
Чувствуя неловкость момента, Дзюкити стал благодарить служащего, человека в латунных очках, с виду очень приятного.
— Не стоит благодарности.
Наложив печать на печь, они в том же грязноватом экипаже выехали за ворота. У кирпичного забора неожиданно оказалась о-Йоси, молча поклонившаяся им. Дзюкити, несколько смутившись, хотел приподнять шляпу, но их экипаж, накренившись набок, уже ехал по дороге, окаймленной засохшими
— Это она?
— Да... Видимо, пришла туда еще до нас.
— Мне кажется, там стояли одни нищие... Что же она теперь будет делать?
Зажигая папиросу, Дзюкити, как мог равнодушно, ответил:
— Ну... кто ее знает...
Его кузен молчал. Но воображение рисовало ему рыбацкий городок на морском берегу в провинции Кад-зуса. И о-Йоси с сыном, которые должны будут жить в этом городе... И он опять с угрюмым видом принялся при свете солнца за воспоминания Либкнехта.
1927
МИРАЖИ, ИЛИ «У МОРЯ»
В один из осенних дней около полудня я вместе со студентом К., приехавшим сюда из Токио отдохнуть, отправился смотреть мираж. О том, что на берегу моря у Кугэнума можно наблюдать мираж, знали, наверное, уже все. Например, горничная из нашего дома, которая собственными глазами видела перевернутое отражение лодок, восхищалась: «Ну, совсем как фотография, что была на днях в газете!»
Мы обогнули беседку и решили по пути зайти за О. Одетый, как всегда, в красную рубаху, О. качал воду из колодца, видневшегося сквозь ограду, — видно, там готовились к обеду. Я помахал ему ясеневой тросточкой.
— Заходите с той стороны... Ба, и ты тоже здесь? О. решил, наверное, что мы с К. пришли к нему в
гости.
— Мы идем смотреть мираж. Пойдешь с нами?
— Мираж? — О. вдруг рассмеялся. — И что это пошла мода на миражи?
Минут через пять мы вместе с О. шли по дороге, увязая в глубоком песке. Слева простиралась песчаная равнина. Колея от повозок пересекла ее наискось двумя черными линиями. Эта глубокая колея вызывала у меня чувство подавленности. Порой казалось, что это следы работы могучего таланта.
— Все-таки я еще не совсем здоров. От одного только вида такой колеи жутко становится.
О. шел, нахмурив брови, и ничего не отвечал на мои слова. Но, видно, он понимал мое настроение.
Тем временем мы миновали сосны — низкие, росшие там и сям сосны — и уже двигались по берегу реки Хикидзи-гава. Над морем, которое начиналось за широким песчаным пляжем, небо было ярко-синим. А над Эносимой висели облака, бросавшие унылую тень на дома и деревья.
— Глядите-ка, новое поколение.
Слова К. прозвучали неожиданно. И в них чувствовалась насмешка. Новое поколение? Я сразу обнаружил это «новое поколение», о котором говорил К. «Новым поколением» оказались мужчина и женщина около живой изгороди из бамбука, предназначенной для задержания песка. Они стояли спиной к изгороди и смотрели на море. Правда, мужчину в тонком пальто с пелериной и мягкой шляпе едва ли можно было отнести к новому поколению. Однако короткая прическа, европейского фасона зонтик от солнца у женщины и низкие каблуки были, несомненно, признаками нового поколения.
— Счастливы,
наверное...— А ты, я вижу, завистлив.
О. все время подтрунивал над К.
Место, откуда был виден мираж, находилось от этой пары метрах в ста. Мы легли ничком на песок и стали смотреть через реку на песчаный пляж, над которым стояло дрожащее марево нагретого воздуха. Над верхним краем песка колыхалась узкая, словно лента, синяя полоса. Это, несомненно, отражалось море в струях горячего воздуха. Но больше ничего — никакого отражения лодок у берега — ничего не было видно.
— Так это и есть мираж? — разочарованно протянул К. Его подбородок был весь в песке. Но тут метрах в двухстах от нас над пляжем пролетела ворона. Она как бы коснулась дрожащей синей ленты и опустилась ниже. И тотчас перевернутое отражение птицы мелькнуло в верхней части марева.
— Большего мы, пожалуй, сегодня не увидим, — произнес О., и Мы разом поднялись с песка. И тут впереди мы увидели представителей «нового поколения», мимо которых только что прошли и которые должны были находиться позади нас. Они направлялись в нашу сторону.
Я удивленно обернулся. Но те двое по-прежнему стояли спиной к бамбуковой изгороди метрах в ста от нас и о чем-то разговаривали. Мы все, особенно О., с облегчением рассмеялись.
— Может быть, это тоже мираж?
Конечно же, впереди нас была другая пара представителей «нового поколения». Однако и прическа женщины, и фигура мужчины в мягкой шляпе казались почти такими же, как у тех, что стояли у изгороди.
— Мне даже как-то не по себе стало.
— А я думаю, как это они вдруг там очутились. Переговариваясь, мы на этот раз пошли не вдоль
берега Хикидзи-гава, а через невысокую песчаную дюну. У подножья ее тянулась все та же живая бамбуковая изгородь и виднелись все те же низкорослые, чахлые сосны. Проходя Мимо них, О. вдруг нагнулся и что-то с трудом вытащил из песка. Это была деревянная дощечка, с выведенными на ней смолой горизонтальными строчками букв в черной рамке.
— Что это за штука?
«Sr. H. Tsuji... Unua... Aprilo... Iapo [19] 1906...»
— Что бы это могло быть? «Dua... Majesta [20] . И здесь еще стоит «1926».
19
«Г-н X. Цудзи... первое... апреля... года...» (эсперанто).
20
«Второе... мая...» (эсперанто).
— Ого! Уж не бирка ли это, какую привязывают покойнику, когда хоронят в море? — предположил О.
— Но ведь когда хоронят в море, покойника завертывают в парусину.
— Вот к ней и прикрепляют бирку. Глядите-ка, тут были вбиты гвозди. Они, видимо, изображали крест.
Тем временем мы уже шли между низкой бамбуковой изгородью какой-то дачи и сосновой рощей. То, что говорил О. относительно деревянной бирки, казалось вполне правдоподобным. И меня снова охватило жуткое чувство, которое совсем не вязалось с ярким сияньем солнца.