Том 2. «Жизнь идиота» и другие новеллы

— Несчастливую вещь ты нашел.

— Что ты! Она будет моим талисманом. Между прочим, если смотреть по числам «1906» и «1926», то бедняге было двадцать. И в двадцать лет...

— Кто бы это мог быть? Мужчина или женщина?

— Да-а... Во всяком случае, можно предположить, что это был человек смешанной крови.

Отвечая К., я представлял себе юношу-метиса, умершего на корабле. Почему-то мне казалось, что у него была мать-японка.

— Мираж?..

О., глядя прямо перед собой, произнес одно это слово. Он произнес его, может быть, машинально, без всякого умысла. Но это слово почему-то немного задело меня.

— Пойдем, что ли, выпьем чаю.

Мы на минуту остановились на углу главной улицы. Здесь уже было много домов. Много домов — но улица, засыпанная сухим песком, оказалась безлюдной.

— А как ты, К.?

— Право, мне все равно...

Навстречу нам лениво бежала одинокая белая собака с опущенным хвостом.

2

Уже после того, как К. уехал в Токио, я вместе с женой и О. шел по мосту через реку Хикидзи-гава. На этот раз было около семи часов вечера: мы только что отужинали.

В этот вечер на небе не было ни звездочки. Мы, почти не разговаривая, шли по безлюдному песчаному пляжу. В той стороне, где было устье реки, по берегу двигался одинокий огонек. Видимо, он служил сигналом для рыбачьих лодок, ушедших в море.

Не умолкал, конечно, и шум волн. И по мере того, как мы приближались к полосе прибоя, все сильнее чувствовался запах моря. Это был скорее запах не самого моря, а выброшенных прибоем водорослей и обломков дерева. Мне даже почему-то казалось, что я ощущаю этот запах не только носом, но и кожей.

Мы немного постояли у полосы прибоя, глядя на тускло мерцавшие верхушки волн. В море, куда ни глянь, было темным-темно. Я вспомнил, как лет десять назад отдыхал на взморье около Кадзуса. Вспомнился мне и приятель, с которым мы были вместе. Помимо собственных занятий, он прочитал по моей просьбе гранки моего рассказа «Бататовая каша»...

Тем временем О., сидевший на корточках у полосы прибоя, чиркнул спичкой.

— Ты что делаешь?

— Да ничего особенного. Просто, когда зажжешь огонек, столько всего видно...

О. произнес это, повернувшись к нам вполоборота, и его слова были обращены скорее к моей жене.

И в самом деле, спичка осветила множество разнообразных раковин среди разбросанных водорослей и морской травы. Едва спичка погасла, О. зажег еще одну и, осторожно ступая, медленно двинулся вдоль полосы прибоя.

— Бр-р-р, жуть какая! Показалось, что нога утопленника...

Это была полузасыпанная песком купальная туфля. Тут же среди водорослей перекатывались большие куски морской губки. Но вот спичка погасла, и стало еще темнее, чем прежде.

— Да-а, сейчас не та добыча, что днем.

— Добыча? А, это ты о той бирке. Ну, знаешь ли, такие вещи на каждом шагу не валяются!

Мы решили уйти от неумолчного шума волн и двинулись обратно через широкий песчаный пляж. Мы то и дело наступали на водоросли.

— И здесь, видно, тоже немало разных вещей.

— Зажжем еще спичку?

— Давай!.. Что это, слышишь? Колокольчик звенит...

Я прислушался. Я подумал, не галлюцинация ли это, — в то время меня нередко посещали галлюцинации. Однако сомнений не было: где-то и в самом деле позвякивал колокольчик. И тут раздался веселый голос жены:

— Это же звенят бубенчики на моих поккури!

Однако, даже не оборачиваясь, я совершенно точно знал, что у жены на ногах надеты дзори.

— Я решила вспомнить детство и надела поккури.

— А что это звенит в рукаве вашего кимоно? — спросил О. — Ба, да это же игрушка маленького И.! Целлулоидовая погремушка с бубенчиками!

И О. рассмеялся. Тем временем жена догнала нас, и мы все трое пошли рядом. После обмена шутками наш разговор оживился.

Я рассказал О., какой сон видел вчера. Мне снилось, что перед каким-то ультрасовременным жилым домом я разговаривал с шофером грузовика. Во сне мне казалось, что определенно где-то уже видел лицо шофера. Но когда проснулся, никак не мог вспомнить, где его встречал.

— И тут мне вдруг вспомнилась репортерша, которая приходила как-то года три или четыре тому назад брать у меня интервью.

— Так что же, этот шофер был женщиной?

— Да нет! Конечно же, мужчиной. Только лицо было точь-в-точь как у той женщины. И ведь всего раз видел ее, а лицо почему-то запомнилось.

— Да, это бывает. Если лицо произведет сильное впечатление...

— В том-то и дело, что лицо той женщины меня ничуть не заинтересовало. И от этого как-то не по себе становится. Чувствуешь, как много вещей находится за порогом твоего сознания...

— Иными словами, такое ощущение, будто зажег в темноте спичку и стали видны окружающие предметы.

Во время этого разговора я вдруг заметил, что наши лица стали видны совершенно отчетливо. В то же время кругом ничто не изменилось: на небе по-прежнему не было ни звездочки. Мне снова стало жутко, и я то и дело поглядывал вверх. Жена, видно, тоже обратила на это внимание: я еще ничего не успел сказать, как она уже ответила на мой безмолвный вопрос:

— Это из-за песка так, правда?

И она, прижав руки к груди, повернулась к широкому пляжу.

— Песок, он любит шутки шутить. Ведь и в миражах тоже он виноват. Вы еще не ходили смотреть мираж?

— Как-то на днях ходила. Правда, видно было только что-то синее.

— Вот, вот. И мы тоже только это видели.

Мы миновали мост через Хикидзи-гава и пошли по краю дамбы у Адзумая. Поднявшийся вдруг ветер шумел меж вершинами сосен. В это время впереди показалась одинокая фигура. Это был мужчина невысокого роста. Он быстро шагал в нашу сторону. Я вдруг вспомнил галлюцинацию, которая была у меня этим летом. Тогда в такой же вечер лист бумаги, повисший на ветке тополя, мне показался стальным шлемом. Но этот мужчина не был галлюцинацией: по мере того как расстояние между нами сокращалось, становилась все отчетливее видна его рубашка.

— Что это за булавка у него в галстуке? — спросил я вполголоса и тут вдруг обнаружил, что принял за булавку огонек сигареты. Жена первая не удержалась и прыснула в рукав кимоно. А мужчина тем временем невозмутимо прошел мимо нас.

— Ну, пока! Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

В хорошем настроении Мы попрощались с О. и пошли дальше под шум сосен, раскачиваемых ветром. К шуму сосен примешивалось чуть слышное стрекотанье кузнечиков.

— Когда у дедушки годовщина свадьбы? Дедушкой она называла отца.