Том 3. Лица

В опочивальне голос Атиллы, лязг отодвигаемого засова.

Керка. Тесс… он!

Керка отбегает в дальний угол. Скальд бросается к двери. Из опочивальни выходит Атилла, грудь расстегнута, в руках лютня. Застигнутый его взглядом, Скальд застывает.

Атилла(ищет кого-то глазами, увидел Зыркона, подзывает его). Ты мне нужен… (Стиснув плечи Зыркона – тихо.)

Слушай: никому, никогда о том, что сейчас я тебе скажу…

Зыркон. Говори – буду молчать, как земля.

Атилла. Я не могу, понимаешь?

Зыркон. Что не можешь?

Атилла.

Не могу отдать ее на смерть, не могу, чтоб у нее посинели губы, не могу, чтоб закрылись ее глаза… Не могу!

Зыркон. Не донес, надорвался? Эх, друг!

На полу – обнял, прижался к ногам Атиллы.

Атилла. Молчи! Никому…

Зыркон. А завтра? Что ж будет завтра?

Атилла. Не хочу, чтоб завтра было…

Зыркон. Хочешь – не хочешь, оно будет. От него никуда не уйдешь. Разве что… в землю: там не догонит. (Молчит, уткнувшись в ноги Атиллы.)

Атилла. Ну, будет… Иди, спи.

Зыркон, закрыв лицо руками, выходит из палаты.

Атилла(Скальду.) Поди сюда, старик. (Идет к столу, наливает вина, вглядывается в Скальда.)

Мне чем-то знакомы твои глаза… Ты раньше мне никогда не пел?

Скальд(с трудом). Н-нет. Петь – не пел…

Атилла(распахивает грудь).

Как будто в злой полдень жарко мне, Иль это она зажгла всю кровь?

(Залпом выпивает чашу.)

А зря хвалилась: играть не умеет. Просила, чтоб ты спел песню, чтоб было ей веселей. Скальд. Просила мне… мою лютню отдать?

Атилла.

Просила, да. Что смотришь? Бери и сыграй такое, чтоб мне не слышать себя, забыть, что есть нынче и завтра, чтоб все на свете забыть! Ты понял? Играй.

Уходит, опять лязг засова.

Скальд(в отчаянии бросает лютню наземь).

О, будь ты проклята! Все погибло… Конец…

Керка(подбегает к нему радостно).

Он жив! Как камень с плеч! О, пусть он ляжет с ней, пусть он ее обнимает, пусть целует, мне легко – он жив… целует… слышишь?

Скальд. Собака! Гунн!

Высоко подняв лютню, делает резкое движение к двери. Вдруг останавливается, встряхивает лютню возле своего уха, еще раз.

Скальд(восторженно).

Здесь нет, здесь нет ножа. Ты слышишь: он не звенит. Так, значит, взяла нож, Значит, нож у ней!

Керка. Нож? Кто ты? Помогите…

Скальд зажимает ей рот, Керка схватила его за бороду, за волосы, он вырвался – борода и парик у руках у Керки. Мгновение оба растерянно смотрят друг на друга.

Керка. Вигила… Помогите!

Вигила опрометью выбегает в дверь. Керка хочет броситься за ним и останавливается. Из опочивальни слышится стон Атиллы, тяжкое падение тела.

Керка(кидаясь к дверям опочивальни). Помогите! Сюда! Скорее! (Бьется в двери опочивальни.) О, скорее! Сюда!

Подходит с трудом проснувшийся Едекон, вбегают Исла, Оногост, Зыркон, Камель и другие. Окружили Керку.

Голоса. Кого? Кто? Беда! Огней! (Керке). Где он?

Керка(задыхаясь). Убежал… (Показывает рукой на дверь.) Она там… (Показывает на опочивальню и стоит, почти теряя сознание, ее держат под руки.)

Оногост. За ним!

Несколько человек с Оногостом бросаются наружу в погоню за убежавшим. Остальные у дверей опочивальни.

Голоса. Плечом… Так! С маху! Бей! Вместе! Едекон (с поднятым топором). Сторонись… вы! С дороги, ну!

Быстро взламывает дверь топором. Открывается: Атилла ничком у порога и Ильдегонда с ножом возле постели. Все замерли.

Керка(бросается к телу Атиллы, обнимает его). Ты! Ты! Твоя кровь!

Тишина.

Ильдегонда(показывается в дверях, дико смотрит на всех). А где он? Где он?

Исла. Аррчь ее! (Ильдегонду схватили, держат). Кто он? Отвечай!

Ильдегонда молчит.

Оногост(вбегая вместе с остальными). Поймали!

Занавес

Африканский гость *

Невероятное происшествие в трех часах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Малафей Ионыч, бывший дьякон, а ныне заведующий брачным столом в уездном городе для записи гражданского брака. Все еще никак не может привыкнуть к своему преображению, чувствует себя как Венера, вышедшая из воды, пытается прикрыть наготу куцыми полами пиджака и куцыми словечками.

Каптолина Пална, его супруга, бывшая дьяконица. Губы – как «архиерейский кусочек». Мозги – тоже куриные.

Люба, их дочь. С точки зрения наследственности – явление необычайное. Хороша так, что даже автор опасается пристально ее разглядывать и описывать. Пение предпочитает разговору.