Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
Шрифт:
– Ты сама-то была на мельнице? Какая она – плотина? Широкая?
Я говорю:
– Очень широкая.
– Тачанка пройдет?
– Нет, – говорю, – тачанка, пожалуй, не пройдет.
Это я нарочно сказала. Я думала, может, они испугаются и не поедут дальше, если тачанка-то у них не пройдет. Но, вижу, – нет, не испугались. Едут.
Они меня по дороге много о чем расспрашивали. И сколько в городе красных, и какие части, и много ли у них при себе оружия. А я хоть и знаю, что мало, а говорю:
– Ох, до чего много! И винтовки,
Они только посмеиваются.
– Да ну? – говорят. – Неужели не врешь? Неужели даже револьверы?
Я говорю:
– А что вы думаете? Даже пушка есть. Я своими глазами видела: у самой плотины стоит. Вот такая пушища – с колесами.
Думаю: может быть, они хоть пушки-то испугаются. Нет. Опять смеются.
– Ну, что ж, – говорят. – Пойдем побачим, що це за пушка с колесами…
А потом и смеяться перестали. Не до смеху им.
Только и слышу:
– Ну что? Скоро ли мельница?
А я им только одно говорю:
– Скоро. Скоро. Успеете.
А сама думаю:
«До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, – думаю, – пожалуй, я могу их до самого синего моря довести».
И только подумала – слышу:
«Бах! Трах! Трах!»
Три раза подряд как грохнет.
«Ну, – думаю, – слава тебе, господи, – плотину взорвали…»
А бандиты остановились, перепугались. Кричат:
– Що це таке?
– Что такое?
Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали, захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся – хоть уши пальцами затыкай.
Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил. Кричит:
– Эй, вы!.. Тихо там! Не наводи панику…
Потом ко мне повернулся и говорит:
– А я думал – ты врешь.
Я думаю:
«Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?»
А он уже не мне, а своим есаулам говорит:
– А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них.
Я думаю:
«Какая семидюймовка?»
Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет.
И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах за моей спиной, взорвался орудийный снаряд.
Меня даже воздухом в сторону откинуло.
Я помню, еще успела подумать:
«Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, – думаю, – пушки у наших?»
Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу.
Атаман Соколовский кричит:
– Стой! Стрелять буду!
А они и не слушают его – гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают…
Ночка моя, бедняжка, мычит, мечется между ними. А они и внимания не обращают, дуют себе напролом.
А тут еще, как нарочно, пулемет затрещал из-за реки. Так уж тут и сам Соколовский
не выдержал. Стегнул коня, крикнул: «За мной!» – и вперед ходу.И мы с моей Ночкой тоже бежать припустили. Только мы не вперед, а – в кусты.
Я думаю:
«Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было».
И вдруг мне как будто подсказал кто-то:
«Так это же папа! Папина дивизия подошла!»
У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом.
«Ну, конечно же, – думаю, – папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего… Теперь уж небось бандитам не поздоровится…»
И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города…
Меня будто крапивой стегнули…
«Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!»
А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты…
«Как же, – думаю, – их задержать? Что бы такое придумать?»
И придумала все-таки.
– А ну, – говорю, – Ноченька, до свидания, беги-ка ты домой одна.
Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась и – бегом, догонять бандитов.
Они еще далеко не успели уйти.
Чего у них там случилось – не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают.
Я еще до них добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня:
– Вот, – говорит, – она! Здесь она!
Потом говорит:
– Ну! Где ж плотина-то?
А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю:
– Ой, дяденьки, миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь…
– Ну, что еще, – говорит, – такое?
– А я, – говорю, – ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне.
– Как, – говорит, – в той стороне?
– Да так, – говорю. – Вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала.
Он свою серебряную саблю выхватил и говорит:
– Ты что?!
Потом говорит:
– На обман взяла? Издеваешься над нами?
Тут из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит:
– Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину!
Тут и другие, слышу, тоже кричат:
– Обманщица!
– Обдурила нас!
– Застрелить ее надо!
– Стреляй в нее, атаман!
Я думаю: «Ну, что ж! Сейчас застрелят».
Зажмурилась даже. Потом говорю:
– Я ж не нарочно.
И заплакала.
Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит:
– Так, значит, ты говоришь, плотина – там, в той стороне?
– Там, – говорю. – Вот честное слово – там.
Он говорит:
– А ну, становись на колени.
Я не подумала – стала.