Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
Шрифт:
Но и тут мне не повезло.
Только мы с бандитами разговор кончили, не успели попрощаться, слышу: копыта стучат. Вижу: из лесу на лужайку всадники скачут.
Мои бандиты, как увидели их, испугались чего-то, побледнели.
– А ну, – говорят, – ребята, сторонись! Атаман едет!
А он, атаман этот, к ним подскакал, плеткой взмахнул и кричит:
– Вы чего тут треплетесь?.. Варнаки!..
Сам он усатый, в папахе, седло у него шелком вышито, а на боку целых две сабли – одна с золотой рукояткой, а другая с серебряной.
– Да ты не ругайся, Соколовский. Чего там. Мы же в разведке тут.
А он их не слушает. Кричит:
– Какая разведка? Какие вы к черту разведчики? Пока вы тут баклуши бьете, красные черти мост успели спалить!..
Бандиты ему говорят:
– Мы же не виноваты.
А он им:
– Не виноваты?!
Раскраснелся весь, зубами залязгал.
– Я вот, – говорит, – вас всех сейчас постреляю за такое дело.
Потом меня увидел и говорит:
– А это кто такая?
– А это, – говорят, – девочка. За коровой пришла.
Он еще больше покраснел, даже позеленел и говорит:
– Видали? Красные там оборону готовят, мосты жгут, а они тут, черти, с грудными младенцами прохлаждаются!
Я не обиделась, правда, что он меня грудным младенцем назвал, но только думаю – надо сматывать удочки. А то, глядишь, и тебе попадет от такого бешеного.
Их уж там полная лужайка набилась, этих бандитов. Кто на коне, кто пеший… Коляска еще какая-то приехала.
Шумят, орут, ругаются на чем свет стоит.
Я думаю: «Ну, до свидания. Я пошла».
Подняла какую-то хворостинку, огляделась и под шумок погнала свою Ночку в кусты.
До кустов не дошла – слышу за спиной:
– Эй, дивчина!..
Оглянулась – вижу: ко мне атаман подъезжает.
У меня сердце захолонуло. «Что еще? – думаю. Этак, я думаю, – с вами и через час до плотины не доберешься».
А он на меня зверем посмотрел и говорит:
– Ты тутошняя?
Я говорю:
– Да, тутошняя.
Тогда он пониже ко мне нагнулся, по сторонам посмотрел и говорит:
– Скажи, далеко отсюда будет Стахеевская мельница?
У меня сразу и хворостинка на землю полетела. Меня будто кирпичом по голове стукнули. Даже губы затряслись. Я говорю:
– Какая мельница? Не знаю я никакой мельницы. Никакой мельницы тут нет.
А он:
– Как это нет? Ты зачем брешешь? Нам же хорошо известно, что тут где-то есть мельница, и около мельницы – плотина.
У меня в голове мысли, как колесики в часах, завертелись. Я думаю:
«Как же это? Откуда они узнали? Ведь если они, раньше чем плотину взорвут, до нее доберутся, это ж – городу крышка. Это же значит, что они у нас всех перережут. Вы посмотрите – их сколько? Вона – у них и пулемет, и второй пулемет из коляски торчит… А у наших мальчишек – только ружья да наганы заржавленные…»
Я думаю:
«Нет, нет. Надо что-то такое придумать. Надо их обязательно задержать, обмануть. Давай, – думаю, – покажу им не в ту сторону. Пускай-ка побегают. Пока они там разберутся, пока догадаются, а уж от плотины одни щепочки останутся!»
Все
это я в одну секунду обдумала.Атаман говорит:
– Ну что? Вспомнила?
А я перед ним дурочкой представилась и говорю:
– А-а! Это вы про плотину спрашиваете? Так это ж далеко. Это – в ту сторону. Это – за мостом…
Он говорит:
– А ну, проводи нас.
Уж этого я никак не ожидала.
«Вот, – думаю, – влипла, девочка!»
Ну, сами подумайте, – что мне делать было?
Отказываться? Попробуй откажись – он тебя так плеткой погладит, что от шкуры ничего не останется. А если не откажусь – тоже хорошего мало. Куда ж их вести? Не в ту сторону? Так они тебя после в куски разорвут, из пулемета застрелят.
Да, ничего не скажу, испугалась я в эту минуту. Даже подумала: не сказать ли им правду?
А потом, как вспомнила, что в городе одни мальчишки да женщины остались, – стыдно мне стало.
«Э, – думаю. – Ладно! Чего там! Уж коли назвалась груздем – полезай в кузов».
Думаю:
«Так и быть! Поведу их не в ту сторону».
А уж Соколовский командует:
– Построиться!..
Вот они все построились кое-как – конные на коней позалезли, пешие ремни на винтовках подтянули, – и вся эта банда, вся орава двинулась за мной следом.
Впереди у нас, за самого главного командира, Ночка моя выступает. За ней – я с хворостинкой. Со мной рядом – атаман Соколовский на кауром коне, а за ним следом – его есаулы, помощники и вся шайка.
Идут они как попало: где у них конные, где пешие – не разберешь. Атаман на них кричит. Сами они ругаются. И на меня тоже все время покрикивают.
– Эй, – говорят, – босоногая! Чего спишь? Гони свою тварь, а то сейчас ее на говядину пустим…
А я не спешу, не тороплюсь. Думаю: «Куда мне спешить? Пока я веду вас, голубчики, ничего вы со мной не сделаете. А вот потом что будет – это дело другое».
«Ох, – думаю, – лучше об этом сейчас и не думать…»
Я только об одном думаю: скоро ли взрыв-то будет? «Что ж они, – думаю, – черти, копаются там?» Ведь рано ли, поздно ли бандиты очухаются, вернутся. Тогда уж поздно будет плотину взрывать. Неужели они, косолапые, до сих пор до мельницы не могли добраться?
А уж мы из лесу вышли. Опять по реке идем.
Над рекой туман. Уж темнеть стало. В городе, на той стороне, желтые огоньки замигали. И я как увидела эти огоньки, – мне до того худо стало, до того невесело, так мне домой захотелось, что прямо хоть в воду кидайся…
Я даже плакать опять потихоньку принялась.
Мне и себя-то до смерти жалко. И Ночку жалко. Бедняжка за день набегалась, нагулялась – теперь еле бредет, еле ногами переступает…
Да и бандиты, я вижу, тоже чего-то приуныли маленько.
Атаман уж сердиться стал. То и дело спрашивает:
– Ну, что? Скоро ли?
Я говорю:
– Скоро. Скоро.
Он говорит:
– Да знаешь ли ты, где плотина-то? Может, ты путаешь чего-нибудь?
Я говорю:
– Нет, не путаю.