Том 3. Рассказы. Воспоминания. Пьесы
Шрифт:
Я в сторону отошла, слышу: ребята судачат о чем-то.
– Мост, – говорят, – сейчас взрывать будут.
Все говорят:
– Правильно! Пусть через реку сунутся – без моста-то.
А один говорит:
– А что толку-то? Мост! Они, если захотят, и по плотине у Стахеевской мельницы переберутся.
– Ну, это положим. Кто им, интересно, покажет эту плотину! О ней ведь и в городе не всякий знает.
Я сразу и не поняла, о чем они там говорят. Какой мост? Почему взрывать? А потом, как вспомнила, что
«Ловко, – думаю. – Молодцы ребята! Хоть и мальчишки, а ничего, соображают…»
Подумала так, и вдруг меня за плечо кто-то как схватит. Оглянулась – Вася.
– Ты что? – говорит. – Тебе кто позволил?
Я хоть и не боялась его ни капельки, а все-таки испугалась.
– Я, – говорю, – не зачем-нибудь пришла. Я – просто так, поглядеть.
– А ну, домой сию же минуту!
Рассердился.
– Мне, – говорит, – перед отцом за тебя отвечать!
– Да? – говорю. – А за тебя, интересно, кому отвечать?
– Еще рассусоливать?! Пигалица!.. Марш!!
Ну, я спорить не стала больше, поглядела на него как следует и пошла.
До угла не успела дойти – как бахнет! В ушах зазвенело. И даже в глазах темно стало.
Оглянулась – все небо черное. И сразу на улице дымом запахло.
Я думаю:
«Что это? Откуда?»
А потом вспомнила:
«Мост!»
Очень мне захотелось на реку побежать, поглядеть, как этот взорванный мост гореть будет. Но не пошла.
«Нет, – думаю. – Надо и правда домой спешить. А то я даже и дверь на замок не закрыла. Да и поздно уж – пора за Ночкой в стадо бежать…»
Подумала так и похолодела.
– Ой, батюшки! Милые мои! Ночка-то! Ночка-то ведь моя – за рекой?!
«Что же мне делать? – думаю. – Миленькие!..»
У меня даже слезы из глаз брызнули.
Закричала я тут, как сумасшедшая:
– Ноченька моя! Ночка!
И побежала к реке.
Я думала, – может, еще проскочить успею.
Да нет, где уж тут проскочишь… Еще издали, за две улицы, слышно было, как трещали в огне сухие сосновые балки.
Люди бежали к реке с баграми. Наверное, не знали, в чем дело. Думали, что пожар.
А на берегу уж весь город собрался. Я еле протискалась.
Все шумят, кричат – радуются, что бандитов обманули. А я стою, как дура, и плачу.
Тут уж и думать нечего было, чтобы на ту сторону пробиться. Из-за дыма да из-за огня даже не видно было, что на той стороне делается.
Вдруг мне послышалось, будто на том берегу теленочек закричал. А потом колокольцы как будто звякнули. Потом слышу: коровы мычат.
А уж в толпе кто-то кричит:
– Стадо идет! Стадо идет! Куда они? Гоните их! Ведь сгорят! Живые сгорят…
А я хоть и на цыпочки встала и шею вытянула, а никакого стада не вижу. Только дым и огонь вижу и только слышу все ближе и ближе: «Му-у-у-у! М-у-у! М-у-у-у!»
Да так жалобно, так печально, что и не хочешь плакать, а заплачешь.
«Ну, –
думаю, – пропала моя Ноченька».И тут я вспомнила о Стахеевской мельнице.
«А что? – думаю. – Попробовать разве?»
Я даже не подумала о том, что Стахеевская мельница далеко, что туда полчаса бежать надо.
«Ничего, – думаю. – Как-нибудь добегу. Через плотину переберусь, корову найду и обратно. Бандиты еще и подойти не успеют».
Но до мельницы мне добежать не пришлось.
Только я из толпы выбралась, не успела на дорогу выйти, вижу – навстречу Вася идет. А с ним еще человек пять комсомольцев.
Вася и рта раскрыть не успел, а уж я ему говорю:
– Не ругайся, Васенька! У нас беда.
– Что такое?
– Ночка у нас на той стороне осталась.
Он побледнел. Потом говорит:
– Плевать. Ничего с ней не будет.
Я говорю:
– Как это так ничего не будет? А если ее подстрелят?
– Ну и пусть, – говорит, – подстрелят. Не в этом счастье… Беги домой. Сейчас у них тут стрельба начнется. Бандиты подходят.
Тут я не выдержала и говорю:
– Нет, ты как хочешь, Васька, а я домой не пойду. Я лучше к Стахеевской мельнице побегу.
– Это зачем еще? – говорит.
А один комсомолец языком прищелкнул и говорит:
– Опоздала, девочка!
– Как это опоздала?
– Да так. Опоздала трошки. Наши ребята только что побежали плотину взрывать.
Что же мне делать было? Домой бежать? Нет, не могла я домой бежать – ноги не шли.
На берегу уж никого не осталось, все куда-то попрятались. Только я одна сидела у самой воды и смотрела на тот берег. А мост все еще горел. И вода вокруг него была красная, огненная, блестящая. Пар над водой клубился. Что-то шипело, ломалось, трещало… И мне все чудилось, что на той стороне коровы мычат. А может быть, и не чудилось, может быть, они и правда мычали.
Вдруг где-то близко-близко захлопали по воде весла.
Я голову подняла – вижу: лодка плывет. А в лодке знакомый старик – дядя Федор, охотник.
Он меня тоже заметил, положил весла и кричит:
– Эй! Кто там? На берегу! Тетенька!
А я и ответить не могу. Отвернулась и поскорей слезы глотаю.
Тогда он к берегу пристал, поглядел и узнал меня.
– О! – говорит. – Тетенька-то знакомая. Ты чего ревешь, тетка?
Ну, я ему все рассказала – сквозь слезы-то. Он помолчал, веслом поиграл и говорит:
– Жалко корову.
Потом еще подумал, в затылке почесал, крякнул и говорит:
– Э, была не была! Давай садись поскорей в лодку. Поедем твою буренушку спасать…
У меня сразу и слезы высохли. Я сама лодку от берега отпихнула, на ходу вскочила; дядя Федор ударил по воде веслами, и наша лодочка на всех парах полетела на тот берег.
Я все думала:
«Успеем или не успеем?»
И все на тот берег поглядывала. А там у самого берега очень густой кустарник рос. И вот, я помню, думаю: