Том 3. Стихотворения 1866-1877

3

Мне совестно признаться: я томлюсь, Читатель мой, мучительным недугом. Чтоб от него отделаться, делюсь Я им с тобой: ты быть умеешь другом, Довериться тебе я не боюсь. Недуг не нов (но сила вся в размере), Его зовут уныньем; в старину Я храбро с ним выдерживал войну, Иль хоть смягчал трудом по крайней мере, А нынче с ним не оберусь хлопот. Быть может, есть причина в атмосфере, А может быть, мне знать себя дает, Друзья мои, пятидесятый год.

4

Да, он настал — и требует отчета! Когда зима нам кудри убелит, Приходит к нам нежданная забота Свести итог… О юноши! грозит Она и вам, судьба не пощадит: Наступит час рассчитываться строго За каждый шаг, за целой жизни труд, И мстящего, зовущего на суд В душе своей вы ощутите бога. Бог старости — неутолимый бог, (От юности готовьте ваш итог!)

5

Приходит он к прожившему полвека И говорит: «Оглянемся назад, Поищем дел, достойных человека…» Увы! их нет! одних ошибок ряд! Жестокий бог! он дал двойное зренье Моим очам; пытливое волненье Родил в уме, душою овладел. «Я даром жил, забвенье мой удел», — Я говорю, с ним жизнь мою читая. Прости меня, страна моя родная: Бесплоден труд, напрасен голос мой! И вижу я, поверженный в смятенье, В случайности несчастной — преступленье, Предательство в ошибке роковой…

6

Измученный, тоскою удрученный, Жестокостью судьбы неблагосклонной Вины мои желаю объяснить, Гоню врага, хочу его забыть, Он тут как тут! В любимый труд, в забаву — Мешает он во всё свою отраву, И снова мы идем рука с рукой. Куда? увы! опять я проверяю Всю жизнь мою — найти итог желаю, — Угодно ли последовать за мной?

7

Идем! Пути, утоптанные гладко, Я пренебрег, я шел своим путем, Со стороны блюстителей порядка Я, так сказать, был вечно под судом. И рядом с ним — такая есть возможность! — Я знал другой недружелюбный суд, Где трусостью зовется осторожность, Где подлостью умеренность зовут. То юношества суд неумолимый. Меж двух огней я шел неутомимый. Куда пришел? Клянусь, не знаю сам! Решить вопрос предоставляю вам!

8

Враги мои решат его согласно, Всех меряя на собственный аршин, В чужой душе они читают ясно, Но мой судья — читатель-гражданин. Лишь в суд его храню слепую веру. Суди же ты, кем взыскан я не в меру! Еще мой труд тобою не забыт И знаешь ты: во мне нет сил героя — Тот не герой, кто лавром не увит Иль на щите не вынесен из боя, — Я рядовой (теперь уж инвалид)…

9

Суди, решай! А ты, мечта больная, Воспрянь и, мир бесстрашно облетая, Мой ум к труду, к покою возврати! Чтоб отдохнуть душою не свободной, Иду к реке — кормилице народной… С младенчества на этом мне пути Знакомо всё… Знакомой грусти полны Ленивые, медлительные волны… О чем их грусть?… Бывало, каждый день Я здесь бродил в раздумьи молчаливом И слышал я в их ропоте тоскливом Тоску и скорбь спопутных деревень…

10

Под берегом, где вечная прохлада От старых ив, нависших над рекой, Стоит в воде понуренное стадо, Над ним шмелей неутомимый рой. Лишь овцы рвут траву береговую, Как рекруты острижены вплотную. Не весел вид реки и берегов. Свистит кулик, кружится рыболов, Добычу карауля как разбойник; Таинственно снастями шевеля. Проходит барка; виден у руля Высокий крест: на барке есть покойник…

11

Чу! конь заржал. Трава кругом на славу, Но лошадям не весело пришлось, И, позабыв зеленую атаву, Под дым костра, спасающий от ос, Сошлись они, поникли головами И машут в такт широкими хвостами. Лишь там, вдали, остался серый конь. Он не бежит проворно на огонь, Хоть и над ним кружится рой докучный, Серко стоит понур и недвижим. Несчастный конь, ненатурально тучный! Ты поражен недугом роковым!

12

Я подошел: алела бугорками По всей спине, усыпанной шмелями, Густая кровь… струилась из ноздрей… Я наблюдал жестокий пир шмелей, А конь дышал всё реже, всё слабей. Как вкопанный стоял он час — и боле И вдруг упал. Лежит недвижим в поле… Над трупом солнца раскаленный шар Да степь кругом. Вот с вышины спустился Степной орел; над жертвой покружился И царственно уселся на стожар. В досаде я послал ему удар. Спугнул его, но он вернется к ночи И выклюет ей острым клювом очи…

13

Иду на шелест нивы золотой. Печальные, убогие равнины! Недавние и страшные картины, Стесняя грудь, проходят предо мной. Ужели бог не сжалится над нами, Сожженных нив дождем не оживит И мельница с недвижными крылами И этот год без дела простоит?

14

Ужель опять наградой будет плугу Голодный год?… Чу! женщина поет! Как будто в гроб кладет она подругу. Душа болит, уныние растет. Народ! народ! Мне не дано геройства Служить тебе, плохой я гражданин, Но жгучее, святое беспокойство За жребий твой донес я до седин! Люблю тебя, пою твои страданья, Но где герой, кто выведет из тьмы Тебя на свет?… На смену колебанья Твоих судеб чего дождемся мы?…

15

День свечерел. Томим тоскою вялой, То по лесам, то по лугу брожу. Уныние в душе моей усталой, Уныние — куда ни погляжу. Вот дождь пошел и гром готов уж грянуть Косцы бегут проворно под шатры, А я дождем спасаюсь от хандры, Но, видно, мне и нынче не воспрянуть! Упала ночь, зажглись в лугах костры, Иду домой, тоскуя и волнуясь, Пишу стихи и, недовольный, жгу. Мой стих уныл, как ропот на несчастье, Как плеск волны в осеннее ненастье, На северном пустынном берегу…

(5-12 июля 1874)

Путешественник *

В городе волны по улицам бродят, Ловят детей, гувернанток и дам, Люди естественным это находят, Сами они подражают волкам. В городе волки, и волки на даче. А уж какая их тьма на Руси! Скоро уж там не останется клячи… Ехать в деревню… теперь-то? Merci! Прусский барон, опоясавши выю Белым жабо в три вершка ширины, Ездит один, изучая Россию, По захолустьям несчастной страны: «Как у вас хлебушко?» — «Нет ни ковриги!» — «Где у вас скот?» — «От заразы подох!» А заикнулся про школу, про книги — Прочь побежали. «Помилуй нас бог! Книг нам не надо — неси их к жандарму! В прошлом году у прохожих людей Мы их купили по гривне за пару, А натерпелись на тыщу рублей!» Думает немец: «Уж я не оглох ли? К школе привешен тяжелый замок, Нивы посохли, коровы подохли, Как эти люди заплатят оброк?» «Что наблюдать? что записывать в книжку?» — В грусти барон сам с собой говорит… Дай ты им гривну да хлеба коврижку И наблюдай, немчура, аппетит…

(13 июля 1874)

Отъезжающему *

Даже вполголоса мы не певали, Мы горемыки-певцы! Под берегами мы ведра прождали, Словно лентяи-пловцы. Старость подходит — недуги да горе! Жизнь бесполезно прошла. Хоть на прощанье в открытое море, В море царящего зла Прямо и смело направить бы лодку. Сунься-ко!.. Сделаешь шаг, А на втором перервут тебе глотку! Друг моей юности (ныне мой враг)! Я не дивлюсь, что отчизну любезную Счел ты за лучшее кинуть. Жить для нее — надо силу железную, Волю железную — сгинуть.