Том 3. Стихотворения 1918-1924

<1916>

Японские танки и хай-кай [83]

1

Устремил я взгляд, Чуть защелкал соловей, На вечерний сад; Там, средь сумрачных ветвей, Месяц — мертвого бледней.

2

Это ты, луна, Душу мне томишь тоской, Как мертвец бледна? Или милый взор слезой Омрачился надо мной?

83

См. сб. «Сны человечества»

3

По волнам реки Неустанный ветер с гор Гонит лепестки. Если твой я видел взор, Жить мне как же с этих пор?

4

Вижу лик луны, Видишь лунный лик и ты, И томят мечты: Если б, как из зеркала, Ты взглянула с вышины!

5

В синеве пруда Белый аист отражен; Миг — и нет следа. Твой же образ заключен В бедном сердце навсегда.

6

О, дремотный пруд! Прыгают лягушки вглубь, Слышен всплеск воды…

7

Кто назвал Любовь? Имя ей он мог бы дать И другое: Смерть.

12 октября 1913

Треугольник

Я, еле качая веревки, в синели не различая синих тонов и милой головки летаю в просторе, крылатый как птица, меж лиловых кустов! но в заманчивом взоре, знаю, блещет, алея, зарница! и я счастлив ею без слов!

1918

Терем мечты

(Повторные рифмы)

Как девушки скрывались в терем, где в окнах пестрая слюда, В Мечте, где вечный май не вянет, мы затворились навсегда. Свою судьбу мы прошлым мерим: как в темном омуте вода, Оно влечет, оно туманит, и ложь дневная нам чужда! Пусть за окном голодным зверем рычит вседневная вражда: Укор минутный нас не ранит, — упреков минет череда! Давно утрачен счет потерям, но воля, как клинок, тверда, И ум спокойно делом занят в святой обители труда. Мы пред людьми не лицемерим, мы говорим: «Пускай сюда Судьи взор беспристрастный взглянет, но — прочь, случайная орда!» Мы правду слов удостоверим пред ликом высшего суда, И торжество для нас настанет, когда придут его года! Мы притязаний не умерим! Исчезнут тени без следа, Но свет встающий не обманет, и нам заря ответит: «Да!» Мы ждем ее, мы ждем и верим, что в тот священный час, когда Во мрак все призрачное канет, — наш образ вспыхнет, как звезда!

20 марта 1918

Вечеровое свидание

(Бесконечное рондо)

Наступают мгновенья желанной прохлады, Протянулась вечерняя тишь над водой, Улыбнулись тихонько любовные взгляды Белых звезд, в высоте замерцавших чредой, Протянулась вечерняя тишь: над водой Закрываются набожно чашечки лилий; Белых звезд, в высоте замерцавших чредой, Золотые лучи в полумгле зарябили. Закрываются набожно чашечки лилий… Пусть закроются робко дневные мечты! Золотые лучи в полумгле зарябили, Изменяя волшебный покой темноты. «Пусть закроются робко дневные мечты!» Зароптал ветерок, пробегая по ивам, Изменяя волшебный покой темноты… Отдаюсь ожиданьям блаженно-пугливым. Зароптал ветерок, пробегая по ивам, Чу! шепнул еле слышно, как сдержанный зов… Отдаюсь ожиданьям волшебно-пугливым В изумрудном шатре из прозрачных листков. Кто шепнул еле слышно, как сдержанный зов! «Наступили мгновенья желанной прохлады!» — В изумрудном шатре из прозрачных листков Улыбнулись тихонько любовные взгляды!

<1918>

Вечерний Пан [84]

(Строфы)

Вечерний Пан исполнен мира, Не позовет, не прошумим Задумчив, на лесной поляне, Следит, как вечер из потира Льет по-небу живую кровь, Как берега белеют вновь В молочно-голубом тумане, И ждет, когда луч Алтаира В померкшей сини заблестит. Вечерний Пан вникает в звуки, Встающие во мгле кругом: В далекий скрип пустой телеги, В журчанье речки у излуки И в кваканье глухих прудов. Один, в безлюдии святом, Он, в сладком онеменьи неги, Косматые вздымает руки, Благословляя царство снов.

84

См. сб. «Семь цветов радуги».

1914

Итак, это — сон… [85]

(Строфы)

Итак, это — сон, моя маленькая, Итак, это — сон, моя милая, Двоим нам приснившийся сон! Полоска засветится аленькая, И греза вспорхнет среброкрылая, Чтоб кануть в дневной небосклон. Но сладостны лики ласкательные, В предутреннем свете дрожащие, С улыбкой склоненные к нам, И звезды, колдуньи мечтательные, В окно потаенно глядящие, Приветствия шепчут мечтам. Так где ж твои губы медлительные? Дай сжать твои плечики детские! Будь близко, ресницы смежив! Пусть вспыхнут лучи ослепительные, Пусть дымно растаю в их блеске я, Но память о сне сохранив!

85

См. сб. «Семь цветов радуги», без заглавия («Итак, это — сон, моя маленькая…»)

1912

Городская весна…

(Строфы)

Городская весна подошла, растопила Серый снег, побежали упрямо ручьи; Солнце, утром, кресты колоколен слепило; Утром криком встречали тепло воробьи. Утреню года Служит природа: С каждой крыши незримые брызжут кропила. Шум колес неумолчно поет ектеньи. Вот и солнце выходит, священник всемирный, Ризы — пурпур и золото; крест из огня. Храм все небо; торжественен купол сапфирный, Вместо бледных лампад — светы яркие дня, Хоры содружных Тучек жемчужных, Как на клиросах, в бездне лазури эфирной Петь готовы псалом восходящего дня! Лед расколот, лежит, грубо-темная груда; Мечет грязью авто, режет лужи трамвай; Гулы, топоты, выкрики, говоры люда. Там гудок, там звонок, ржанье, щелканье, лай… Но, в этом шуме Бедных безумий, Еле слышным журчаньем приветствуя чудо, Песнь ручьев говорит, что приблизился Май!

1–2 марта 1918

Закатная алость

(Строфы)

Закатная алость пылала, Рубиновый вихрь из огня Вращал ярко-красные жала. И пурпурных туч опахала Казались над рдяностью зала, Над пламенным абрисом Дня. Враги обступили Титана, В порфире разодранной, День Сверкал, огнезарно-багряный… Но облик пунцово-румяный Мрачили, синея, туманы И мглой фиолетовой — тень. Там плавились жарко металлы, — Над золотом чермная медь; Как дождь, гиацинты и лалы Спадали, лучась, на кораллы… Но в глубь раскаленной Валгаллы Все шло — лиловеть, догореть. Взрастали багровые злаки, Блистая под цвет кумача; Пионы, и розы, и маки Вжигали червонные знаки… Но таяли в вишневом мраке, Оранжевый отсвет влача. Сдавались рудые палаты: Тускнел позлащенный багрец; Желтели шафраном гранаты; Малиновый свет — в розоватый Входил… и червленые латы Сронил окровавленный жрец. Погасли глаза исполина, И Ночь, победившая вновь, Раскрыла лазурь балдахина… Где рдели разлитые вина, Где жгли переливы рубина, — Застыла, вся черная, кровь.

1917

Голос иных миров [86]

(Строфы)

Пусть мучит жизнь, и день, что прожит, Отзвучьем горьких дум тревожит, И душу скорбь коварно гложет; Взгляни в ночные небеса, Где пала звездная роса, Где Млечный Путь, как полоса, Пролег и свет на светы множит; Вглядись покорно в чудеса, — И Вечность нежно уничтожит В тебе земные голоса, Бессонной памяти положит Повязку мрака на глаза; Застынет, не упав, слеза, И миг в безбрежном изнеможет! Целит священная безбрежность Всю боль, всю алчность, всю мятежность, Смиряя властно безнадежность Мечтой иного бытия! Ночь, тайн созданья не тая, Бессчетных звезд лучи струя, Гласит, что с нами рядом — смежность Других миров, что там — края, Где тоже есть любовь и нежность, И смерть и жизнь, — кто знает, чья? Что небо — только порубежность Планетных сфер, даль — колея, Что сонмы солнц и наше «я» Влечет в пространстве — Неизбежность!

86

См. сб. «Последние мечты».

23 сентября 1917

Молитва («Благодарю тебя, боже…»)

(Строфы)

Благодарю тебя, боже, Молясь пред распятьем, За счастье дыханья, За прелесть лазури, Не будь ко мне строже, Чем я к своим братьям, Избавь от страданья, Будь светочем в буре, Насущного хлеба Лишен да не буду, Ни блага свободы, В железах, в темнице; Дай видеть мне небо И ясному чуду Бессмертной природы Вседневно дивиться. Дай мужество — в мире Быть светлым всечасно, Свершать свое дело, И петь помоги мне, На пламенной лире, Все, все, что прекрасно, И душу и тело, В размеренном гимне!