Том 3. Стихотворения 1921-1929

– Бутылку водки поставишь, тогда пойду!

Похабный весельчак, неотразимый «душка», Степан Губан. Дай водки пареньку, он выпьет целый жбан! У молодца, что день, то пьяная пирушка. Его зовут – ха-ха! – в какой-то культкружок И книжечку суют. «А где ж пивная кружка? Шалишь! Отчаливай, дружок!» Не в мысль Губану, что от пьянства До хулиганства – Один прыжок. Теперь Губан познал простую мудрость эту. За хулиганский нрав и за бандитский зуд Его привлек советский суд К суровому ответу. Пропойный прыщ плетет суду Нескладную белиберду: Он хочет на других, таких, как сам, парнишек, Испуганных, завравшихся лгунишек, Свалить свою беду. Герой пивных и пьяных свалок, В живом строительстве среди добротных балок И крепких свай – гнилой, отброшенный чурбан, Как безобразен ты и жалок, Степан Губан. Все ухарство твое – оно насквозь гнилое, В нем отрыгнулося былое, Когда таких, как ты, и даже потемней, Скулодробительных парней, Питомцев кабака, разгульного кружала, Деревня старая рожала. В сивухе – цель твоя и прелесть жизни вся. Погромной сволочью на пакости подзужен, Кулацкий прихвостень, ты с темной силой дружен. На кой ты леший нам сдался? Кому – трепач такой – ты нужен? Рабочий – в мастерской, крестьянин – на току, Малыш – за книгою… Ты от картин подобных Впадаешь в черную тоску. Ах, много ухарей завистливых и злобных Перевидал я на веку: Под улюлюканье, и свист, и матершину Я – сельский пастушок – шел в город «на машину». Когда на прошлое свое я оглянусь, Я снова вижу всю осклабленную гнусь, Подобную тебе, от подвигов которой Осталась у меня обида до сих пор. Будь я твоим судьей, тебе со всею сворой, Что служит прошлому опорой, Безжалостный я б вынес приговор! Так пахарь-труженик в борьбе с травою сорной, Чтоб урожай не вышел плох, Рвет, с корнем рвет рукой безжалостно-упорной Весь мусорный бурьян и злой чертополох.

Не то раскапывают *

Раскопанный на берегу реки Буга, на месте древнегреческого города Ольвии, еще более древний город поражает своим благоустройством, мостовые города выложены крупным булыжником на цементе, дома построены кругообразно на массивном фундаменте… На домах обнаружены мраморные таблицы, с выбитыми на них именами владельцев… В амфорах обнаружены следы благовонных масел, вина и других жидкостей. Найдены изящные вазы, изготовленные в VI веке до нашей эры.

(Из газет.)

«Читали, а? – стонал один интеллигент. – Благоустройство… Блеск… Булыжник и цемент… Умели греки жить… Следы большой культуры… Поди-ко-сь, никакой не знали „кубатуры“… Достопочтеннейших владельцев имена Чеканились на мраморных табличках, Не то что в наши времена, Когда владельцы все – у черта на куличках!.. Эх, золотая старина! Под куполом белоколонным – Амфоры, полные вина, Сосуды с маслом благовонным! Лазурь и линии божественные ваз, Хрусталь и изумруд, ласкающие глаз! Ах, боже мой, как было чудно! – Интеллигент вошел в экстаз. – А мы!.. Сравнить нельзя, как мы живем паскудно!»

* * *

Сравнить – не так, пожалуй, трудно. За всеми древними амфорами с вином Интеллигент забыл о пустяке одном, Не те нажал, выходит, кнопки. Классический хрусталь, – он нам настрял в зубах. Нам интересней знать, что говорят раскопки О дневнегреческих… рабах: Какие «вазы» и «амфоры» Несли с помоями в их каторжные норы И был во сколько «кубатур» Тот, – скажем мягко, – «зал колонный», Где их запарывал владелец их законный, «Древнекультурный самодур»?

Грозит! *

На мать-страдалицу и на детей голодных Владелец шахт пустых и бездоходных, «Цивилизованный» бандит, С ухмылкой хищною глядит. Но в сердце хищника – смертельная заноза, И рана у него – она кровоточит! Слепым отчаяньем звучит Его трусливая угроза! Грозит! Он все еще грозит! Но – сквозь гниющий жир – его скелет сквозит!

1927

Ближе годом *

«Мы накануне перепалок И передвижки всех кулис…» «В колеса нам наставят палок…» Для политических гадалок Сегодня общий бенефис. Во всех Европах – «атмосфера»: Здесь – Муссолини, там – Ривера, Пидсудский в роли сверхпремьера, В Литве и то!.. Вдали, вблизи «Демократическая эра», Как говорится, на мази. У Чемберлена – погляди ты – Как злоба рожу всю свела1 «Всеевропейские бандиты» Творят бандитские дела. В Берлине тоже – наших знай-ка1 Мы слышим лай – известно чей: Блудливый «Форвертс» – пустолайка На нас клевещет всех звончей. Тошнит от желтого бесчестья. Ну, отплюемся. Не беда. Для нас китайские известья Звучат отрадней, чем всегда. Но… только ль вести из Китая? Вкруг нас глухая разве гать?! Пусть вражья свора заклятая Нас не торопится пугать. Дела идут обычным ходом, И нам пугливость не к лицу. Милорды! Стало ближе годом К концу. Не нашему концу!

Завет сраженного бойца *

(Надпись на надгробном памятнике советского дипкурьера т. Т. И. Нетте, убитого белобандитами 5 февраля 1926 г.)

Сраженный вражеским свинцом, Я не последним был бойцом Среди бойцов, погибших с честью, Но смерть героям не страшна. Смерть наша будет отмщена Грядущей пролетарской местью.

Два мира *

Что можно нам сказать о лордах? Они училися в ученейших Оксфордах. Они «джентльмены» искони, Они «культурны» так! Они Воротят нос от трудового поту. Меж тем нескладную их ноту С советской нотою сравни: Здесь – так все метко, точно, веско, Ни слова, сказанного резко, Стиль – всюду выдержан и строг, Спокойно-мужественный слог. Там – каждая строка нас ложью поносила, Здесь – все покоится на честной простоте.

* * *

Так говорит в себе уверенная сила Бессилью дряхлому, беззубой клевете!

Эк удивили, подумаешь! *

Вот так «великая держава адриатическая!» Вот так гордая Муссолиния! Вот так независимость политическая! Вот так собственная линия! Вот так Цезарь новоявленный, Муссолини прославленный! Какой – с божьей помощью – поворот: Полез наш Цезарь в оскаленный рот Своего английского патрона, Как никудышная макарона! Заглатывает Чемберлен макарону эту, Конца ей – промасленной – нету, – Назад Чемберлен оглянется – Макарона бесконечная тянется, Такая душистая, Истинно-фашистая, Насквозь гнилостной заразой отравленная, Румынской приправой приправленная! Вот она – гибкость фашистских колен! Муссолини блеснул своим апогеем!

* * *

Поздравляем вас, мистер Чемберлен, С новым лакеем! Нам с того ни прибытку, Ни убытку. Прежде, в Италию посылая открытку, (По случаю, скажем, фашистского погрома), Точный адрес писали мы: «Roma» [15] . Нынче в Рим мы не станем соваться: Будем к вам непосредственно адресоваться, Не справляяся, кто Подает вам с фашистским проворством пальто, Прикрывает лакейски ваши секреты И стоит на подножке вашей кареты. Иными словами: Никого мы не станем за глупости корить, Что своими поступился правами. Важно знать нам: с кем надо всерьез говорить? С вами, так с вами! А потом… Не один же фашистский есть Рим? Ведь еще и другой – не фашистский – имеется? Вот мы с ним – будет надобность – поговорим, Но… уж, мистер, без вас, разумеется!

15

Roma – Рим.

Тоже юбиляры *

Ботинки рваные и рваные штаны Превосходительной шпаны. Где шпоры звонкие? Где яркие лампасы? Где генеральское рычанье и гримасы? Где важность прежняя служаки трех царей? Какой-то «хам», «лакей» «героя-ветерана» Прочь гонит от дверей Парижского ночного ресторана! Но кто же этот грубый «хам»? Ах, и его судьба лишилась постоянства! Ла-кей!.. Гудит в ушах трактирный пьяный гам. Ла-кей!.. А десять лет назад… в России… там… Он, полный барственного чванства, Был… предводителем дворянства! Обоим в «Феврале» судьба сказала: «пас!» Лишился звания один, другой – лампас. По человечеству уж мы их пожалеем На этот раз: Эй вы, почтенные! Ха-ха! С февральским вас, С десятилетним юбилеем!!!