Том 3. Стихотворения 1921-1929
Шрифт:
3
«Велик Алла! Велик Алла!» – На минарете пел мулла Святой напев молитвы краткой. Презрев домашний произвол, Зайнет вбежала в «Комсомол», Скользнувши в дверь, как тень, украдкой «Зайнет! Откуда ты, скажи, Пришла домой без паранджи? Ты осквернила дом изменой! Где ты была, шакалья кровь?» – Шипела яростно свекровь, Кривя злой рот, покрытый пеной. И отвечала ей Зайнет: «Была я там, где светит свет, Где учат ленинским законам, Где объясняют, как найти К свободе верные пути Узбекским девушкам и женам!» А через день тупой Мирза, Покорных
4
Год тяжкого труда – по дням и по ночам – Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки. С какою верою живой ее речам Внимали бедные дехканки! На фронте – шла она в разведку и в секрет. И басмачи не раз бранились бранью злобной: «Поймаем – пуля в лоб! У красных больше нет Другой разведчицы подобной!» Рвалася к подвигам – и тем была жива, Всегда – на скакуне иль полковой двуколке. И легендарная уже росла молва О черноглазой комсомолке. 5
Хмурый Мирза в Фергане В грязной сидит чайхане, Полон замыслом темным. Дал, не скупясь, он монет, Кун за убийство Зайнет, Двум убийцам наемным. Был их ответ: «Потерпи, Мы уж разыщем в степи След твоей комсомолки!» Ночью, напавши на след, Смяли узбеки Зайнет, Словно дикие волки, Рвали, оскалив клыки, Жилы из левой руки, – Будешь вечно калека! В шею, дробя позвонок, Острый вонзили клинок Два преступных узбека. 6
Прошло пять месяцев. Ферганская больница. Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп. Нет, не кошмарный сон ей снится, Она – калека, полутруп. Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно, Слух острый притуплён, трясется голова. Врачи дивятся: «Непонятно, Как ты осталася жива!» Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой. Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух. И в комсомолке однорукой Зажегся вновь бунтарский дух. «Коммуниверситет трудящихся Востока» Зайнет мерещится во сне и наяву. У гроба нового пророка Она сказала: «Я живу! И ты – живешь во мне заветами твоими. На родине моей – в кишлак из кишлака – Дехканкам темным я их понесу, пока Сумеет начертить твое родное имя Моя последняя рука!» Пояснение некоторых слов:
Саламат – приветствие. Якши – хорошо. Калым – выкуп за невесту. Ичкерь
#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак – #деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.Дрессированный*
Известный белогвардейский и бывший кавалерийский генерал добровольческой армии Шкуро выступает теперь в цирке в Париже с труппой из казаков, под видом наездников.
Средь разоренных сел и брошенных полей От тифа и от пуль уж не валятся трупы. Шкуро, готовивший России мавзолей По воле биржевых царей и королей, Донской стотысячной уж не составит «труппы». Но… он готов на все за выгодный куртаж. Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена! Ведь должность у него по существу все та ж, И только сузилась арена. Белонаездников, увы, не то число, И не Москва – приманка в виде приза. Ах, время множество мечтаний унесло! Но… то ж, продажное, осталось ремесло! И та ж, «парижская», осталась антреприза [14] . – Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй! Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой, Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой» Стал дрессированною гнидой!14
Театральное предприятие.
Обратный намек*
Английская эскадра в июне с. г. посетит Ревель (Эстония) и Ригу (Латвия), где останется до половины июля.
В просторах Балтики, средь северных широт, У «вольных» городов, у Ревеля и Риги, Английский бронтозавр раскроет хищный рот На две приманчиво лежащие ковриги. «Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть, А только… тонко намекнуть?» И… в нашу сторону скосит свои гляделки: «Что, Эсесерия? Поймешь?»* * *
Почтенный бронтозавр, нас этим не проймешь! Твои – такие ли? – видали мы проделки. Намеки все твои поймет дурак любой. Слов нет, что жалко нам «пригретого» тобой «Демократичного» латвийца иль эстонца. Но мы, спокойные, у нашего оконца – С серпом и молотом в руке (Не забывая о штыке), Мы склонны речь с тобой вести на языке Тож преизрядного героя-оборонца, Советского бронечервонца. В нем, как его ни поверни, Упрешься ты в закал «хозяйственной брони», От укрепления которой – прямо скажем! – Нас пробуют отвлечь, кто – страхом, кто – шантажем, Забыв о мощи той страны, Где неразрывно сплетены Стаж трудовой с военным стажем: За каждым плугом и станком Стоит советский военком! Нанялся – продался*
* * *
Привел я письмо приятеля без искажения, Несмотря на его неделикатные выражения. Что с него взять? Разумная голова, Но дипломатией не занимался от века. Пусть господин Матайя не обидится на слова Простого русского человека. И опять же тому сам Матайя виной, Что взамен громового политического эха – Уж такой мы народ озорной! – От нас ответ получился иной: Веселый гул презрительного смеха! * * *
Матайя, уповая на англо-французскую подачку, Изобразил из себя комнатную собачку, Лающую на советского рабочего и мужика Издалека: «Тяв! Тяв! Тяв! Вот я какая злая! Тяв! Тяв! Тяв! Свою барыню спасла я! Тяв! Тяв! Тяв! Большевики заполонили Вену! Тяв! Тяв! Тяв! Клевещу за любую цену! Тяв! Тяв! Тяв!» И на барыню – глазок: Не тявкнуть ли еще разок? И вдруг что есть мочи завизжала. Чья-то нога ей хвост прижала. «Не тявкай, черт тебя побери! Нет на тебя проказы! Большевики от австрийских заводов, смотри, Из-за тебя отнимают назад свои заказы. Какие ты, Матайя, сочиняешь страсти, Размотай тебя всего на части?» Сжалась болонка, от страху чуть дыша. Англо-французская барыня не дала ей ни шиша. Не то чтоб у австрийской болонки был голос не звонок, И не виляла б она хвостом, если скажут: «виляй!» Но у матайиной барыни этих самых болонок – Хоть отбавляй! Держит она их в черном теле. Чего с ними цацкаться в самом деле?
Поделиться с друзьями: